Финита ля комедиа - Мельникова Ирина Александровна (читать книги без регистрации txt) 📗
– Откуда мне знать, как у вас задумано, – пробормотал хмуро Желтовский, поднимаясь на ноги и разглядывая свой щегольский шарф, обильно залитый кровью. – Вижу, барышня как ни в чем не бывало вышагивает, а суфлер револьвер в сторону отбросил – и сзади, с ножом...
– Вы нам чуть операцию не испортили, Максим! – проговорил Тартищев, но без обычной строгости. – Скажите спасибо, что вместо Лизы мы выставили Ивана! А то б не обойтись без беды!
Алексей поднялся на ноги вслед за журналистом, отметив взглядом, что за кулисами собралась пропасть народу: почти вся труппа и обслуживающий персонал театра. Но тишина стояла поразительная. Люди до сих пор еще не пришли в себя от потрясения.
– Могли бы и сказать, что вместо Лизы Ивана подставили, – произнес он с обидой, стараясь не смотреть на начальство. Но Тартищев хлопнул его по плечу.
– Ничего, Алешка! Зато как натурально у тебя все вышло. Если б не Максим, непременно б успел суфлера за шиворот ухватить. А так все лавры опять Ивану достались.
– Они так рожами друг о друга хрястнули, что я не выдержал и оглянулся. – Вавилов все еще не пришел в себя после схватки, говорил быстро и нервно похахатывал. – Вижу, нож в морду летит. Я руку Гузеева перехватил и назад завернул. Он нож выронил, завопил как резаный, а я его подножкой на пол сбил и коленом придавил. Вижу, что уже не сопротивляется, наручники застегнул, а он голову тянет посмотреть, кто ж его завалил. Глаза при этом, скажу я вам, и впрямь с чайное блюдце вылезли. Барышня-то с усами! Так что после подобного кошмара он даже не вякнул! – Иван с веселым удивлением на лице покачал головой. – Знаете, братцы, честно сказать, душа в пятках была. Всякое в голове крутилось. А вдруг этот чудило углядел, что мы заряды на холостые подменили, и с утра перезарядил револьвер? Нет, слышу, щелк, щелк, щелк... Ну, думаю, спета твоя песенка, Жека!
– Как ты сказал? – уставился на него Тартищев. – Что значит Жека?
– Да брата сродного, кузена, так сказать, тоже в свое время Евгением окрестили, а тетка его чаще Жека называла, Женя то есть, – объяснил Вавилов и весело посмотрел на Желтовского. – Ошиблась твоя Наташа, наверняка Любка своего старого козла именно так и окликала – Жека, а не Жако!
– Теперь это не имеет ровно никакого значения. Разве как косвенная улика! – махнул рукой Тартищев и посмотрел на лестницу. По ней спускались Булавин и Вероника. Девушка держалась неестественно прямо, но, увидев Тартищева и Алексея, неожиданно улыбнулась им, только слегка покраснела от смущения.
– Все, Савва Андреевич! Поймали негодяя! После репетиции приезжайте ко мне в управление, почитаете его признательные показания, которые он написал сегодня ночью у себя дома. Думал, сердешный, последнюю пулю себе в башку запендюрить, а оно, вишь, совсем по-другому получилось благодаря Ванюшиным умелым ручкам. – Тартищев кивнул головой на Вавилова, который, оживленно жестикулируя, разговаривал с Алексеем и Желтовским. – Задержание прошло даже успешнее, чем мы ожидали.
– Выходит, месть? – посмотрел на него Булавин.
– Месть, – вздохнул Тартищев, – всем, кто, как казалось Гузееву, затирал его Ольгу из зависти. А Полину Аркадьевну отравил еще и потому, что считал ее безнравственной женщиной и недостойной того, что ради нее вы строите новый театр. Он действительно нанял Гиревича, чтобы тот выкрал яд у Мейснера, и поначалу хотел добавить его в чай, который Полина Аркадьевна пила в гримерной после утренней репетиции, но у нее разболелись зубы, так что все получилось для Гузеева удачнее некуда. Он сам принес ей флакончик с ядом в гримерную, и в письме бахвалится, насколько ловко у него получилось расправиться с Полиной Аркадьевной. Кстати, свою жену он тоже считал крайне безнравственной и первой отравил ее. Обставил все так, что сошло с рук, вот и почувствовал безнаказанность. Каждое преступление готовил, как маленький спектакль... Думаю, трюк с письмом его рук дело, хотя он о нем не упоминает.
– Письмо мог подбросить кто угодно, не обязательно Гузеев. У Полины Аркадьевны была масса «доброжелателей» в театре, и они не могли не воспользоваться моментом, чтобы поссорить нас.
– Вполне с вами согласен! – согласился Тартищев и повернулся к Турумину, который в этот момент появился из-за кулис. – А ведь какое-то время я вас подозревал, Юрий Борисович! Хромаете сильно, потом это ожерелье... К тому же вы вполне могли избавиться от Любки-Гусара, пока я обедал в трактире.
Турумин развел руками.
– Я ведь объяснил, что ногу зашиб в мастерской у Сухарева, когда споткнулся там о каменюгу. И ожерелье взял только из благих целей. – И он многозначительно скосил глаза в сторону Булавина, предупреждая, что уточнения в данном случае нежелательны.
– Но вы ведь могли и обмануть полицию, поэтому пришлось проверить, вдобавок ко всему и ваше алиби, которое, к счастью, оказалось безупречным.
– Федор Михайлович! – вмешался в их разговор Желтовский, вооружившись привычным блокнотом. – А какую роль играл в преступлении шахматный клуб? И почему Гузеев выбрал в свои жертвы еще и Курбатова? Он же ни в чем, кажется, не мешал ему?
– Ему и собачонка не мешала, но он утопил ее, а ведь мог оставить хозяйке, чтобы передала Ольге. А Курбатов помешал ему по одной весьма простой причине, что не проиграл Гузееву ни единой партии в шахматы и имел неосторожность пошутить достаточно язвительно по этому поводу в присутствии нескольких членов клуба. Видите, насколько ничтожен бывает мотив, чтобы приговорить другого человека к смерти? К слову, Гузеев с дочерью некоторое время проживали в той самой комнате, которая сейчас пустует рядом с квартирой провизора Сухобузимова. Гузеев хорошо знал Журайского, его матушку. К Сухобузимову он частенько приходил играть в шахматы, и тот делился с ним своими познаниями о действии ядов и как их использовать. Вот откуда Гузееву известны и цианистый калий, и белладонна. Что же касается клуба, то он подпитывался в нем нужной информацией, но большей частью все-таки играл в шахматы. Это было его самым большим увлечением после театра, естественно, и после убийств, которые он обдумывал и исполнял столь же тщательно, как и все в своей жизни. По сути дела, он их превратил чуть ли не в маскарад или в водевиль с переодеваниями. Вы только посмотрите, как ловко он подставил Журайского или того же Теофилова!
– Но это все же Гузеев взял полторы тысячи рублей из комода Ушаковой?
– Да, Анна Владимировна за неделю до этого занимала ему деньги, и он запомнил, каким ключом и какой ящик она открывала, а драгоценности не взял, потому что от них труднее избавиться.
– Я все понимаю, – сказал тихо Желтовский, – он хотел расправиться с Ушаковой, но при чем здесь дети, прислуга?
– А этим он отомстил уже Ушакову. Тот вытолкал его как-то взашей, после того, как Анна Владимировна не признала в Ольге талант. Гузеев напился в стельку и принялся ломиться в парадную дверь. Богдан Арефьевич не стал звать дворника или околоточного, а самолично отвесил ему пару оплеух, чем подписал смертный приговор своей семье. И ведь как умел ударить, мерзавец, по самому больному, по самому дорогому!
– В нем умер великий режиссер, – вздохнул Турумин. – Но это водка, несомненно, породила в нем дикие инстинкты...
– Причина прежде всего даже не в водке, а в непомерных амбициях, в угоду которым пролито море крови! – произнес сквозь зубы Булавин. – Надеюсь, ему не будет снисхождения?
– По Военно-полевому уложению однозначно – петля, если судьи не найдут смягчающих обстоятельств, но какие могут быть смягчающие обстоятельства для убийцы, который размозжил голову поленом четырехлетнему мальчику? – пояснил Тартищев.
– Я вчера видел, как он топил собачонку, – подал голос Иван. – Не ушел, пока не убедился, что та уже не всплывет! Я еще тогда понял, что он зверюга, каких поискать! Меня в пот бросило, а он постоял как ни в чем не бывало и отправился домой. А собаченыш прямо-таки замечательный был.
– А со стороны посмотришь: незаметный, робкий человечишка. – Турумин покачал головой. – Но суфлер был великолепный! По высшей ставке суфлер! И дочь у него неплохая! Чего человеку надо было? – И, спохватившись, заторопил Веронику: – Давай, давай, голуба! Скорее на сцену!
