Тайны архива графини А. - Арсаньев Александр (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
Но я настолько была потрясена увиденным, что на некоторое время потеряла способность рассуждать рационально и воспринимала происходящее только чувствами.
Читателю может показаться, что Катенька иной раз употребляет такие слова и выражения, что не были в ходу в ее время. И я с ним охотно соглашусь. И попрошу отнести эти накладки на неточность, вернее, некорректность моего перевода.
В оригинале несколько последних страниц написаны исключительно по-французски, а я не считаю себя профессиональным переводчиком и не настолько знаком с лексикой и стилем того времени, чтобы не наделать множества ошибок. Прошу учесть это и в дальнейшем и воспринимать некоторые слова и выражения в качестве вольности или, если хотите – некомпетентности переводчика. За что заранее прошу вашего снисхождения.
Если допустить, что убийство было совершено с целью ограбления, то становилось непонятно, почему грабитель оставил без внимания те немногие драгоценные вещицы, которые я успела заметить в кабинете Синицына. Например, тяжелый серебряный канделябр, которого преступник просто не мог не заметить, или ту очаровательную золотую табакерку, которой наверняка пользовалась задолго до рождения Павла Семеновича одна из его бабушек, а то и прабабушек, и за которую любой ювелир заплатил бы ему большие деньги?
«Похоже, ни золото, ни серебро не были его целью, – сделала я вывод. – В таком случае что же ему было нужно? Месть? За что? И для чего в таком случае было тревожить мертвое тело?
Нет, скорее всего, преступник убил Павла Семеновича, чтобы получить какой-то принадлежавший покойному предмет, которого тот не хотел отдавать ему при жизни. Что же для милейшего Павла Семеновича могло быть дороже жизни? И что в конечном итоге стало причиной его безвременной кончины? Об этом можно только догадываться».
Набравшись мужества, я снова заглянула в гостиную и, несмотря на сковывающий члены ужас, постаралась разглядеть покойного как можно подробнее, не пропуская ни малейшей детали.
Павел Семенович на несколько лет старше моего Александра, но теперь выглядел глубоким стариком. Смерть застала его с открытым ртом и я со смесью отвращения и страха обнаружила, что у него не хватало половины зубов. При жизни я этого не замечала.
Его лицо было выбрито, но настолько небрежно, что отдельные участки кожи остались покрыты островками едва ли не недельной щетины. Так бреются или очень рассеянные или равнодушные к своему внешнему виду люди…
Рубашка на груди покойного была порвана…
Это могло свидетельствовать или о том, что перед смертью он боролся со своим убийцей, или о том, что на груди у него что-то искали уже после смерти.
Я заставила себя подойти к самому телу и, стараясь не наступать на лужи крови, заглянула под рубаху…
Там не было креста. И это показалось мне подозрительным.
Павел Семенович никогда не снимал его. Мне было известно это из его собственных слов. Однажды он упомянул в разговоре и даже продемонстрировал мне и мужу этот старинный кованный крест, который надел на него перед смертью его дедушка.
Покойный очень гордился этим крестом и говорил, что с ним было связано какое-то семейное предание. И вот теперь я его не обнаружила…
Но допустить, что двух человек убили ради медного креста, я не могла ни на минуту. И отказывалась этому верить. Но тем не менее креста на месте не было.
Какой-то шум отвлек меня от этих размышлений и заставил оглядеться в поисках оружия. Меня не оставляла мысль о находящемся поблизости преступнике, и в каждом шорохе мерещился этот злодей. Единственным предметом, попавшимся мне на глаза, была кочерга и за неимением лучшего я схватила ее.
Но это оказался тот самый бурмистр, которого помянула при мне глухая старуха. Скорее всего, именно она сообщила ему о моем визите, и он посчитал своим долгом явиться ко мне тотчас.
Деликатно постучав, он приоткрыл дверь гостиной и первое, что заметили его плутоватые глаза – это окровавленное тело его хозяина и сразу за этим – меня с кочергой в руках.
– Да что это вы, барыня, ей-богу, – со страхом глядя на кочергу в моей руке, вымолвил он и попятился в коридор.
Я отбросила кочергу и попыталась успокоить его.
– Послушай, как тебя… Алексей, – вспомнила я названное старушкой имя, но того уже и след простыл.
Выйдя на крыльцо, я еще несколько секунд наблюдала его коренастую фигуру, улепетывающую прочь от страшного места во все лопатки.
– Только этого мне недоставало, – в сердцах произнесла я вслух, представив, что синицынские мужики с колами и вилами придут отомстить мне за жизнь своего барина. – Они ведь могут и заколоть меня за милую душу…
Самым глупым было то, что этот самый Алексей мне теперь уже ни за что не поверит. И в этом смысле он представлял собой уже реальную, а не воображаемую угрозу для моей жизни.
Оставалось надеяться, что я напустила на него такого страха, что он не решится заявиться ко мне даже в сопровождении нескольких дюжих товарищей. Или что прежде них сюда все-таки приедет полиция.
Я оглянулась на ветхое родовое гнездо покойного Павла Семеновича и подумала, что, возможно, мне придется использовать его в качестве неприступной крепости, забаррикадировавшись изнутри до приезда помощи из города. И вновь пожалела об отсутствии у меня пистолетов. Одного выстрела в воздух было бы достаточно, чтобы надолго отбить охоту у «народных мстителей» расплатиться со мной за жизнь своего господина.
По моим расчетам, мужики не могли появиться здесь раньше, чем через час, и у меня было время подумать, каким образом защитить себя и подготовиться к обороне.
– Идиот, – шепотом бранилась я, бродя по комнатам в поисках оружия, – нужно быть сумасшедшим, чтобы принять меня за убийцу.
На мое счастье, Павел Семенович был охотником, во всяком случае, в его кабинете я обнаружила два ружья в неплохом состоянии и запас пороха, пыжей и мелкой дроби.
«Не бог весть какое, но все-таки оружие, во всяком случае – это лучше, чем кочерга», – успокаивала себя я, хотя на душе у меня скребли кошки и для спокойствия оснований было меньше, чем когда бы то ни было за всю мою жизнь.
Через час вотчина Синицына представляла из себя неприступный форт, насколько это позволяли мои физические силы и соответствовало моим представлениям о фортификации.
Я почувствовала себя эдаким куперовским Зверобоем в ожидании отряда гуронов, и это заставило меня позабыть о мистическом страхе перед мертвыми, один вид которых еще недавно приводил меня в трепет. Гостиная была единственной в доме комнатой, закрывавшейся изнутри, и мне ничего не оставалось, как избрать ее местом своей обороны.
К ее дверям я придвинула всю находившуюся в доме мебель и сундуки, что смогла сдвинуть с места. Но в основном рассчитывала на ружья и на то впечатление, что произведут на мужиков звуки их выстрелов.
Время от времени я поглядывала в окна, с минуты на минуту ожидая появления моих «гуронов» с вилами и топорами. И, несмотря на всю свою решимость, молила Бога, чтобы они оказались трусами.
«Сохрани нас Бог от русского бунта», – не очень верно процитировала я вновь вошедшего в последнее время в моду Александра Пушкина и впервые в жизни всем своим нутром поняла смысл этих грозных строк-предупреждения.
Мне казалось, что воздух за окном наполнился каким-то тревожным желтовато-сиреневым светом, и солнце отвернулось от земли, не желая наблюдать предстоящей резни.
Время, казалось, остановилось. Каждые пять минут я смотрела на часы и даже подносила их к уху, чтобы удостовериться, что они не сломались и не отказались мне служить в самый ответственный момент.
Но брегет звонко и равнодушно отстукивал секунды и не желал ради меня передвигать свои стрелки хотя бы на гран быстрее положенного.
В тот момент, когда мои нервы были натянуты до последнего предела, страшный раскат грома, казалось, расколол небо пополам, и начался первый по-настоящему весенний проливной дождь, конца которому не предвиделось…
