Заговор францисканцев - Сэк Джон (чтение книг TXT) 📗
Старик вдруг вскинул голову, словно в ответ на окрик, и отшельник приготовился выслушать новую мысль из числа осенявших временами его сокамерника.
– Прости, брат. Мне пришла на ум песенка, которой я не вспоминал много лет. Люди говорят, ее впервые спел младенец в колыбели, в предвидении будущих событий.
Как-то римлянин другому оплеуху дал, А другой тогда другому Рим взамен отдал. Как-то лев поднялся в горы, другом стал лисе, Барса шкуру натянул он, тут ему конец.
Я никогда не мог отгадать, кто эти римляне, кто лев, кто лиса – так же как не мог понять, кого Иоахим в своем пророчестве именует Антихристом или Мерзостью Запустения. Многие годы я подозревал антихриста в императоре Фридрихе: его приверженность ежедневным купаниям, в том числе и по воскресеньям, показывала, что он не чтит ни заповедей Господних, ни постов, ни святынь церкви. Но Фридрих умер, не исполнив других пророчеств, и я стал сомневаться. А когда спросил Джерардино, что думает он на сей счет, тот начал цитировать восемнадцатую главу Исайи, от «горе земле жужжащих крыльев» и до конца, и утверждал, что это относится к королю Альфонсо Кастильскому. «Явно он и есть тот проклятый антихрист, о котором говорили доктора и святые», – сказал он. Что до Мерзости Запустения, он с той же уверенностью заверял, что это относится к папе-святокупцу, который скоро явится.
– И вот за такие истолкования его заключили в темницу? – поразился Конрад.
– Не совсем, хотя они навлекли на его голову достаточно насмешек от университетских лекторов. Аббат Иоахим разделяет все времена на три: во время первое Бог Отец действует втайне через патриархов и пророков. Во втором Сын действует через апостолов и их преемников, священство, и об этом времени Он сказал: «Прежде Отец мой трудился, а теперь Я тружусь». В последнее же время Святой Дух действует через религиозные ордена, братства, монахов и монахинь, выстраивая новую иерархию. Что, пойми, не означает отмены Ветхого и Нового Заветов, но глаза людей, отверстые Святым Духом, узрят новые откровения в старом Писании – Вечное Евангелие произойдет от Заветов, как создавший его Дух исходит от Отца и Сына. Но до того случатся катастрофы, предсказанные в Апокалипсисе, и битва Армагеддона должна предшествовать царствию святых. Мы думали, что это случится в 1260 году.
– Почему? – спросил Конрад.
– Это кажется ясным из истории Юдифи. Юдифь жила вдовой три года и шесть месяцев, то есть 1260 дней. Она символизирует Церковь, пережившую Христа, своего супруга, на столько же не дней, но лет. И потому 1260 год должен быть поворотным в жизни церкви.
– Но Господь наш умер в возрасте тридцати трех лет, – заметил Конрад, – так не следует ли отсчитать 33 года от 1260 после рождества Христова?
Джованни широко распахнул глаза, потер лоб кулаком:
– Ну конечно! Вот почему не исполнилось еще предсказанное Иоахимом! Джерардино не принял этого в расчет, забыл. Но это еще не все. Он издал «Введение в вечное Евангелие», в котором были самые известные работы Иоахима, с собственным предисловием и примечаниями. Он утверждал, что святые дары суть лишь временный символ, который исчезнет с наступлением царства Святого Духа. И он уподобляет папство Мерзости Запустения – об этом я уже говорил. Учитывая, что оставалось совсем немного лет до времени исполнения пророчества, папство было весьма недовольно. И еще он утверждает, что святой Франциск был новым Христом, сменившим Иисуса, Христом второго времени. Парижские школы не могли не оспорить подобного заявления, и в 1255 году дело было передано на рассмотрение папской комиссии. Комиссия осудила труды Джерардино и предала огню все их списки. А теперь и сам Джерардино умирает, как еретик, отлученный за свое упрямство, потому что так и не отрекся от своих сомнительных идей.
Больше они не говорили о Джерардино, пока, несколько дней спустя, глухой голос Дзефферино не возвестил неизбежное:
– Дух фра Джерардино расстался с телом прошлой ночью во сне.
– Да примут Господь наш и его Блаженная Матерь душу его, – произнес Джованни.
Решетка заскрипела, и по ступеням в камеру спустился Дзефферино.
– На утренней проповеди Бернардо да Бесса взял его жизнь в качестве примера. – Тюремщик заговорил низким басом, подражая проповеднику: – Пример совершенной глупости, когда брат, будучи опровергаем людьми высшей учености, все же не отступает от ложного мнения, но в бессмысленном упрямстве продолжает обманывать себя.
– И еще одна новость, – продолжал Дзефферино. – Бонавентура отбыл в Рим. Святой отец просил его произнести обращение к церковному собору в Лионе. Его не будет самое малое до лета.
Конрад опустил голову. Поднялся, цепляясь босыми пальцами ног за промозглую сырую землю камеры. Волоча за собой железо оков, прошел к корзине, куда складывал остатки еды. Два года он питал надежду, что генерал ордена наконец смягчится и освободит его вместе с Джованни да Парма. Теперь, занятый делами папства, Бонавентура вряд ли даже вспомнит о назойливом монахе, похороненном заживо под Сакро Конвенто. Они застряли здесь самое малое еще на полгода.
Конрад изучающе осмотрел старого монаха, допивавшего остатки похлебки. Джованни провел в темнице столько же лет, сколько Джерардино. Оглядел он и собственную бледную костлявую руку, прощупал сквозь рукав кости предплечья. Неужели и им закончить свои дни в тюремной камере, как мятежному Джерардино? Дано ли ему исполнить свой обет трудиться для прокаженных? Неужели Бог привел их в орден для того только, чтобы оставить доживать век в подземной тьме в обществе крыс? «Воистину неисповедимы пути Твои, Господи!» – думал Конрад, забирая у Джованни чашку и отдавая ее Дзефферино.
– Ну, брат, – заговорил он, когда тюремщик ушел, – давай еще раз возблагодарим Господа за хлеб насущный.
32
В ответ на вопрос Орфео, куда они направляются, Амата только стряхнула с плаща комья засохшей грязи:
– Скоро сами увидите.
Он, конечно, узнавал дорогу через коммуну Тоди, по которой мальчиком часто проезжал с отцом. Честно говоря, он знал ее слишком хорошо и понимал, что ближайшая лига, если не свернуть на какой-нибудь развилке, приведет их прямиком в Кольдимеццо.
В какой темный омут его затянет за то, что он решился принять ее предложение? Их маленький караван приближался к краю воронки, которая могла засосать его в темное сердце самых страшных кошмаров и оставить на дне разбитым вдребезги. Пот собирался бусинками на висках, сползал на щеки, вопреки мартовской прохладе; перед глазами вставали картины детских снов – люди падают под ударами мечей и тяжелых копыт – и недавно прибавившаяся к ним еще одна: маленькая девочка бьется в руках убийц, нанятых его отцом.
Он придержал коня, пропустив остальных вперед. Звук его прерывистого дыхания смешивался со щебетом птиц, взывающих из придорожных кустов к жениху или невесте. Даже птицы насмехаются над ним! То, что начиналась почти как свадебное путешествие: его конь гарцует рядом с лошадкой Аматы, он рассказывает о своем друге Марко, она – о донне Джакоме и о своем единственном великом путешествии, и страсть в нем вздымается, как сок по стволам просыпающихся от спячки деревьев, – утонуло в страшной действительности, приближавшейся с каждым поворотом дороги.
И Амате было так же неспокойно. Она стала далекой и холодной и уже несколько часов ни с кем не заговаривала. Накинула на лицо капюшон, а ее серая кобылка брела все медленней. Не похоже на женщину, собравшуюся заключить небольшую сделку, – а именно так она объяснила цель поездки. Даже этот мальчишка Пио сдался и отстал от нее.
Орфео погнал коня и поравнялся с повозкой, в которой ехал Джакопоне. Слуги набили ее соломой, а поверх уложили одеяла в несколько слоев. Раненый мирно дремал, не замечая роившихся над лицом мух, взлетавших со лба, когда повозка подпрыгивала на ухабе. После брода через Тибр они все время ехали вверх, и чем дальше поднимались над болотистой речной долиной, тем тверже становилась дорога. Поляны здесь покрылись ковром свежей травы, и кое-где топтались крестьяне, щупавшие, хватает ли земле влаги. Зеленела новая листва, и бело-розовые бутоны появились на ветвях фруктовых деревьев, переживших беспощадную зиму.
