Невероятные случаи зарубежной криминалистики. Часть 1 - Боровичка Вацлав Павел (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Это я убил сына Торна, – сказал он на ломаном английском языке.
– Должен вас предупредить, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас как доказательство, – произнес Коулмен обязательную формулировку. – Если вы пожелаете, после посадки можете написать признание в надлежащей форме.
– Я был в ужасном финансовом затруднении, – написал позднее Брэдли. – Я прочитал в газетах, что Бэзилу Торну выпал главный выигрыш в лотерее, и решил похитить его сына, чтобы получить выкуп. Несколько дней я наблюдал за домом, выяснил, когда и как мальчик ходит в школу. 7 июля утром я поставил машину на Веллингтон-стрит и незадолго до приезда госпожи Филлис Смит сказал маленькому Торну, что сегодня она не может приехать, послала меня, чтобы в школу его отвез я. Он ничуть не удивился и спокойно сел. И я проехал один, затем другой квартал, остановился у телефонной будки и позвонил Торнам. Сказал, что верну мальчика, если они принесут двадцать пять тысяч. Затем я проехал через портовый мост домой. Жена еще до этого уехала с детьми в Квинсленд, я каждую минуту ждал грузчиков. Поэтому я завел машину в гараж, сказал Грейму, чтобы он вышел, что надо еще немного подождать, схватил его, связал, заткнул ему рот и положил в багажник. Я его запер. Я боялся, чтобы его не обнаружили грузчики. Когда они погрузи ли мебель и уехали, я пошел в гараж и увидел, что мальчик задохнулся в багажнике. Поэтому я завернул его в одеяло и отвез на то место, где вы нашли труп.
Его обвинили в убийстве. 20 марта 1961 года он предстал перед судом в Сиднее.
– Вы признаете свою вину? – спросил его судья Клэнси.
– Нет, – решительно ответил он.
– Тогда вы можете объяснить мне, почему вы написали и подписали признание?
– Я сделал это под давлением, в состоянии панического страха.
– Чего вы боялись?
– Сам не знаю, чего. Иногда меня охватывает состояние неодолимого страха, – объяснял он на ломаном английском. – Я еврей. Полу-еврей. Когда мне было тринадцать, немцы приговорили меня в Венгрии к смерти. Я спасся, прыгнув в Тису. Затем мне чудом удалось добраться до Италии. Но ужасы, пережитые в нацистской полиции, так сильно сказались на моей психике, что меня охватывает панический страх всякий раз, когда я встречаю полицейских. Я испугался и подписал это ложное признание.
Австралийская полиция не сумела проверить слова Брэдли о том, что он преследовался нацистами, зато выяснила, что он делал после того, как прибыл в Австралию. Показания свидетелей, которые его знали, не были благоприятными для Брэдли. Большинство из них говорили о нем как о человеке безгранично корыстолюбивом. Он мечтал о деньгах, которых ему всегда не хватало. Но он не был талантливым предпринимателем, и все его попытки разбогатеть всегда кончались крахом. Потом он прочел о похищении сына французского автомобильного магната и миллиардера Пежо и решил таким же способом добыть деньги.
У Брэдли было темное прошлое. Вскоре после приезда на континент он женился в Мельбурне. Его жена Ева, однако, при подозрительных и не совсем ясных обстоятельствах погибла в автокатастрофе. У машины отказали тормоза. Брэдли унаследовал ее дом. Затем он купил маленький отель в Катумби, который хорошо застраховал, и вел хозяйство с двойным убытком. В 1959 году после пожара от отеля осталась одна зола. Страховая компания выплатила страховку, но Брэдли за короткий срок спустил деньги и снова оказался в долгах. Поэтому он решился на похищение Грейма Торна.
Увертки на суде ему не помогли. Суд присяжных признал его виновным, и судья Клэнси 29 марта 1961 года приговорил его к пожизненным принудительным работам.
Дело австралийского школьника завершилось, но эпоха расцвета судебной биологии и ботанического анализа только начиналась.
ДЕЛО ВЛЮБЛЕННОГО АДВОКАТА
Жандарм поднял телефонную трубку и посмотрел на часы. Было 22.58. Он прислушался и потянулся за ручкой. Сначала записал в журнале дату: 1 апреля 1958 года. Затем переспросил:
– Еще раз ваше имя, пожалуйста.
– Бушар. Я соседка четы Цумбах.
– Откуда вы звоните?
– План-ле-Оутс.
– Улица?
– Шемен-де-Вуаре, 27. Это в самом конце.
– Как зовут убитого?
– Шарль Цумбах, торговец сельскохозяйственными машинами. Только что его обнаружила жена. Ее зовут Мари.
– Когда это случилось?
– Я же говорю, только что! Поэтому я и звоню. Приезжайте немедленно, прошу вас. Никто здесь не знает, что делать.
План-ле-Оутс – это район вилл в Женеве, не шикарный и не слишком отдаленный. Из центра города до него примерно восемь километров. Мари Цумбах стояла в кабинете сына Андре над трупом мужа и держалась за кровоточащее плечо. Ее трясло. Сначала она совсем не могла говорить, но потом успокоилась.
– Я была на вечере в евангелическом приходе. Что значит на вечере? Каждый четверг мы встречаемся и помогаем друг другу. Я шью, другие женщины тоже. Знакомая привезла меня домой на машине.
– Который был час? – спросил следователь.
– Примерно без четверти, может, без десяти одиннадцать. Я вышла из машины, вошла в дом и едва успела закрыть дверь, как услышала выстрелы и крики о помощи. Да, чтобы не забыть, перед этим я заметила, что у ограды стоит чужой велосипед. Мне это показалось странным – ведь было уже поздно.
– Откуда слышался крик о помощи? – спросил начальник женевской полиции Шарль Кнехт, прибывший на место происшествия с семидесятилетним генеральным прокурором Шарлем Корню и следователем Морио. Столь представительная группа полицейских прибыла потому, что уже несколько лет в Женеве не было совершено ни одного убийства.
– Сверху, из комнаты моего сына.
– Как его зовут?
– Андре.
– Он был дома?
– Нет, еще нет. Он был на службе. Он работает музыкальным редактором на радио.
– Сколько было выстрелов? – спросил следователь Морио.
– Кажется, три. Я бросилась наверх, открыла дверь… Напротив меня стоял парень с пистолетом.
– Как он выглядел?
– Ужасно.
– Как именно?
– Жутко.
– Его внешний вид? Рост, цвет волос, во что он был одет?
– Этого я не запомнила. Я' бросилась прочь от него. Он гнался за мной и стрелял. Когда бежала по коридору из дома, он попал мне в плечо. Затем я спряталась на улице, притаилась за стеной. Он не видел меня, или у него уже не было времени. Он побежал к своему велосипеду, вскочил на него и уехал.
– Госпожа Цумбах, постарайтесь припомнить как выглядел убийца. Это действительно очень важно, – настаивал следователь.
– Она задумалась, затем неуверенно, колеблясь, сказала:
– Высокий. Лет, наверное, эдак тридцати. А велосипед у него был темный.
Высокий мужчина лет тридцати на темном велосипеде – это описание подходило для нескольких тысяч жителей Женевы мужского пола. Для полиции этой информации было недостаточно.
Мертвый лежал на спине на сдвинутом с места ковре возле концертного рояля своего сына между перевернутым стулом и плетеным креслом. Он был в брюках и пиджаке, рубашка была обагрена кровью. Рядом валялась одна домашняя туфля.
– Госпожа Цумбах, неизвестный выстрелил в вас, вы упали, и он убежал. Подумал, что вы мертвы? Или вы как-то иначе объясните, почему он вас оставил в покое? – спросил следователь Морио.
– Не знаю. Он словно забыл обо мне. Сел на велосипед и уехал. Я еще заметила, что у него мигал свет фары. Вероятно, у него было неисправно динамо.
– Это важное сообщение, госпожа Цумбах, спасибо вам.
Криминалисты женевской полиции сфотографировали мертвого, осмотрели место происшествия и нашли четыре гильзы калибра 6,35. Они валялись на ковре. Ни окна, ни двери не были повреждены, очевидно, преступник попал в дом через дверь, которую ему открыли. Следовательно, хозяин знал его. Госпожа Цумбах заявила, что всегда, когда она поздно возвращалась, наружная дверь была закрыта. Таким образом, убийцу впустил в дом сам Шарль Цумбах, а затем закрыл за ним. Наличие на столе бумажника, в котором было сто семьдесят один франк, позволяло сделать вывод, что убийство совершено не с целью грабежа. Однако открытые дверцы шкафа и перевернутое вверх дном его содержимое свидетельствовали, что преступник что-то искал. Еще несколько гильз было найдено в саду, вероятно, они остались там после выстрелов в госпожу Цумбах. На тротуаре перед домом лежала темно-синяя пуговица с остатками черной нитки. По-видимому, пуговица пролежала здесь недолго, поскольку не успела запылиться.
