Завещание Тициана - Прюдом Ева (читать полную версию книги .TXT) 📗
В холодном, влажном уснувшем городе началась утомительная гонка. Возглавляли этот странный кортеж два пса, время от времени принюхивающиеся к земле и воздуху, за ними мчались Виргилий, Пьер, Пальма, Мариетта, да так, что в ушах у них свистело. Изо рта у всех шел пар. Гонка была на износ, никто не пытался понять, куда приведут их псы, никто не подвергал сомнению их способность найти хозяина. И вот к изумлению всей честной компании, они выскочили на площадь Святого Марка. Под серебристой луной сквозь туман мягко поблескивала позолота мозаики фасада. Звезды на голубой эмали Часовой башни соперничали со своими небесными кузинами. Но как ни величественна была пьяцца в лунном свете, ни Виргилий, ни его спутники не удостоили ее ни единым взглядом. Они пересекли площадь и оказались на пьяцетте. Напротив окутанного дымкой острова Святого Георгия в небо возносились колонны Святого Марка и Святого Феодора. Четверо молодых людей взглянули вверх и не поверили своим глазам. На капители колонны у лап бронзового льва сидел Фаустино.
— Но как он туда забрался? — прошептал запыхавшийся Пальма.
— Каким-нибудь акробатическим приемом, — ответил Пьер, которому карлик устроил однажды демонстрацию своих возможностей.
— Чем, черт возьми, он там занят? — удивилась Мариетта.
— Поди узнай! — отвечал Виргилий, не спуская завороженного взгляда с гомункула.
Чего бы там ему ни требовалось от Святого Марка, Фаустино, видать, это получил, поскольку вскоре ловко ухватился за капитель и повис на ней, болтая ножками. Затем обхватил колонну руками и стал съезжать по ней, как по дереву или по веревке. Несколько секунд — и он уже стоял на восьмиугольном цоколе.
Опередив псов, желающих излить хозяину свою радость от встречи с ним, Виргилий наскочил на Фаустино. У карлика перекосилось лицо. Трудно было понять: удивлен он или недоволен. Виргилий не дал ему времени опомниться:
— Тициан убил Атику. Ты был свидетелем. Все слышал. Он догадался о твоем присутствии. Отвечай, так?
Лицо акробата снова исказилось. Он поудобнее устроился на цоколе, украшенном скульптурными группами, прислонился спиной к колонне и стал гладить псов. В этот момент подоспели остальные.
— Ну прямо Священная Инквизиция! Отвечу, только если красотка меня поцелует.
Он подставил Мариетте щеку. Виргилий в ужасе оглянулся на нее. Она шепнула ему что-то на ухо, после чего поцеловала Фаустино в щеку. Он был на седьмом небе от счастья и начал признание:
— Раз уж вас так разбирает любопытство, так и быть, скажу: да, я слышал, как художник убивал мою госпожу, но он так и не узнал об этом.
— Как? — вскричал Предом. — А мальчик на картине?
Лицо карлика выражало недоумение.
— Он изобразил на одном из своих полотен всех гостей куртизанки, — пояснил Виргилий. — Лионелло, Зорзи, Мустафу, Рибейру, Олимпию и тебя в виде ребенка.
Тот упрямо мотнул головой:
— Я больше чем уверен, что он ничего не знал о моем присутствии. В противном случае такому человеку, как он, с черной душой, ничего не стоило убить и меня. Он не мог меня изобразить. Но ведь ты забыл еще одного гостя Атики, его-то Вечеллио и представил ребенком.
— Горацио! — воскликнул Пьер. — Взрослый, конечно же, но все же сын.
Виргилий был крайне удивлен. Фаустино, страшно довольный, продолжал:
— Судя по тому, что мне довелось услышать, а слух у меня тонкий, именно Горацио справился с Атикой и привязал ее к кровати. Тициан был слишком стар, чтобы одолеть молодую женщину. А Горацио был в расцвете сил. Моя госпожа отбивалась, но ускользнуть от него не смогла. Если бы я спустился, я бы помог ей. Я пробовал встать. Бог свидетель, как желал я добраться до лестницы! Мне удалось дойти лишь до середины мансарды. После чего я рухнул, не в силах сделать ни шага. Я возненавидел Льва за то, что он не спас ее вместо меня.
Фаустино испустил вздох отчаяния. Он больше не гладил псов. Руки его дрожали. Виргилий, не замечая, что с ним происходит, продолжал гнуть свое:
— Значит, убийца — сын, а не отец?
Шут прервал его:
— Нет и нет. Убийца — Тициан. Это он орудовал ножом. Горацио убежал, когда понял, что его отец решил не только попугать куртизанку, но и освежевать ее. Только чтобы заставить говорить. Кровь Атики, трусость, отцовские действия привели к тому, что он смылся. Я слышал.
Все четверо живо представили ужасную сцену, вида которой не выдержал Горацио и отзвуки которой долетали до Фаустино. Да и он не мог помешать кошмарному видению и услышанным однажды воплям вновь пронестись перед его внутренним взором и слухом. Слеза покатилась по его щеке. Мариетта положила ему на плечо руку.
— Почему ты не донес на маэстро?
— О, святая простота! — фыркнул он. — Чего бы стоило свидетельство бесформенного и бесправного урода против слова обласканного всеми гения? Меня бы задержали, посадили в тюрьму и повесили за ложь, святотатство и оскорбление доброго имени великого человека.
После этих исполненных горечи слов Фаустино вскочил, спрыгнул с цоколя и проделал кульбит. Затем руками и ногами стал выделывать разные невиданные трюки.
— Абракадабра, — сказал, словно пробарабанил он, подпрыгнул и вновь принялся за такие сложные фортели, от которых у зрителей зарябило в глазах. — Абракадабра. Синьорина подарила мне поцелуй. Я тебе дал признание. А что ты дашь ей? Колечко, колечко, попади в сердечко.
Виргилий совсем забыл о своем традиционном подарке для любимой: апельсине, утыканном бутонами гвоздики. Но в кармане его не было… Карлик вынул его из своего рукава и стал катать на ладонях, жонглировать, бросать за спину, ловить. После чего отдал хозяину. Виргилий зааплодировал:
— Ты искусный артист, Фаустино! Мы видели, как ты спускался по колонне. Так ловко и легко! А что ты там искал в гриве льва?
Вместо ответа карлик три раза подпрыгнул на месте, открыл рот и выкатил язык. На нем лежал комочек бумаги. По мимике акробата Виргилий догадался, что нужно взять листок, развернуть его и прочесть, что там написано. Так он и сделал. И оказался перед пятой картинкой Фламеля: человек, лежащий между ног крылатого льва. Он тут же схватился за карман. Его собственный экземпляр был на месте.
— Откуда у тебя это?
Фаустино рассмеялся скрипучим смехом:
— Как откуда? Что за наивный вопрос! Разве твой друг не рассказал тебе, что я же и делал копии.
Пьер кивнул:
— Семь копий для каждого из гостей.
— И одну для себя! Да я и письмо скопировал. Госпоже и в голову не могло прийти, что такой выродок, как я, может интересоваться алхимией.
— А ты интересуешься искусством Гермеса? — скептически, чуть насмешливо проговорил Виргилий.
Комедиант бросил на него уничтожающий взгляд.
— У кого может быть больше, чем у меня, потребности в философском камне? У тех, кто хочет превратить свинец в золото, чтобы разбогатеть? Ничтожная цель. Не все можно купить. У тех, кто хочет временное превратить в вечное, чтобы обрести бессмертие? Какое тщеславие! Вечность не заменяет всего. Я же хочу превратить малое в большое, безобразное в прекрасное. Не для того, чтобы мной любовались. А лишь для того, чтобы меня не высмеивали. Сегодня вечером благодаря Изумрудной скрижали я получу философский камень, который сотворит это чудо.
Признание урода взволновало Виргилия, Мариетту, Пьера и Пальму. Однако в его глазах был какой-то странный блеск: что-то ускользало от них.
— Чтобы получить Изумрудную скрижаль, нужны пять камней Николя Фламеля с формулами, составляющими вместе ключ Соломона, — прошептал кто-то.
Шут фыркнул и снова стал вытворять черт знает что руками: в какой-то миг можно было подумать, что он сторукий. И вдруг резко остановился. В его руке появился круглый красный с буковками камешек.
— Разве не за ним лазил я наверх ко льву Святого Марка?
— Да, но остальные четыре у нас, — ответил Виргилий.
— Ты в этом уверен, Виргилий Предом?
В ответ раздался смех. Парижанин не сразу понял. Но когда карлик после очередного кривляния сделал шаг назад, все стало ясно. Его охватила паника.
