Блуд на крови. Книга первая - Лавров Валентин Викторович (книги онлайн TXT) 📗
— Вот это правильно! — обрадовался поддержке Янкель. — Вы, Клеопатра Митрофановна, сами мать. Вы очень заботливы. Скажите, умоляю, как здоровье вашего сыночка? Прошлый раз ему было очень худо.
Доктор Буцке печально покачал головой:
— Это просто счастье, что вы, Владимир Семенович, — доктор посмотрел на мужа Клеопатры, — вовремя позвали меня. У него и впрямь состояние было крайне тяжелое. Он метался, имел блуждающий взор и сильные позывы на рвоту. От Кости разило камфарой. Ни в коем случае нельзя давать детям это средство.
Клеопатра в отчаянии прижала руки к груди:
— Да не давали мы Косте камфары, я уже говорила вам! Это лекарство мы даже в доме не держим. — Любящая мать смахнула с глаз слезы. — Мы так с мужем страдали! Если что-нибудь случилось бы с нашим мальчиком, с нашим ангелочком, мы не пережили бы такого удара! — Клеопатра тяжело вздохнула, перевела дыхание и произнесла: — Впрочем, друзья, хватит на сегодня о плохом. Милости прошу — к столу! Чем богаты, тем и рады.
Ротмистр обратился к Янкелю:
— А где ваша милая супруга? Почему вы сегодня один?
— Так на следующей неделе у нас Пасха! Лия начала готовиться к ней. Надо хорошо встретить большой праздник, согласно закона наших предков.
…Гости размещались за столом, и никто не обратил на эти слова особого внимания. О них вспомнили неделю спустя. В день еврейской Пасхи в доме ротмистра стряслась непоправимая беда.
ТРЕВОГА
Все последние дни стояла непогода. С неба валил мокрый тяжелый снег, дороги стали непролазными. Но в канун еврейской Пасхи, пришедшейся на 25 марта, западный ветер сменился на северный. Ударил морозец, сковал колчи дорог.
Шкляревский, позавтракав, принялся за газеты. Вдруг за окном послышался неясный, с каждым мгновением усиливающийся, говор. На крыльце застучали торопливые шаги, дверь распахнулась и в комнату ввалился Шпилькин — тенор и пристав. За ним, постаревшая лет на десять, двигалась с зареванным лицом Клеопатра. Шатаясь, она сделала два шага и тяжело рухнула в ноги Шкляревского:
— Ой, погибель моя пришла! Моего ненаглядного Костеньку, мое солнышко ясное, злодеи убили!…
Следователь недоуменно отшатнулся:
— Как убили? Кто убил?
Шпилькин зачем-то вдруг вытянулся по-военному:
— Позвольте доложить! Убийство ребенка жидами. Ритуал такой. Для ихней Пасхи. Помните, Александр Андреевич, Янкель прошлой субботой, на вечере у Клеопатры Митрофановны, грозил: «Отпразднуем согласно закона предков!» Вот, отродье, и празднуют!
Шкляревский попросил:
— Я ничего не понимаю, расскажите, пожалуйста, по порядку. Да и вы, Клеопатра Митрофановна, подымитесь с пола, садитесь в это кресло. Вот вам вода, попейте, успокойтесь. Так что же случилось? И почему под моими окнами собралась разъяренная толпа? Что хотят эти люди? И еще вопрос: где ваш муж?
Давясь слезами, безутешно всхлипывая, несчастная мать начала свою печальную повесть:
— Мой муж еще в понедельник уехал в Тамбов. Должен был вернуться 23 марта, то-есть позавчера. Но я получила от него телеграмму: «Буду 26-го». Впрочем, к делу это не относится. Все произошло вчера в час вечерний. На небосводе уже звезды зажглись, а я со своим Костей пошла на прогулку моциона ради. На дворе хорошо так, безветренно, легкий морозец. Малыш крепко спит… — Клеопатра не справилась с чувствами, вновь разрыдалась. Шкляревский дал ей испить воды.
Несколько успокоившись, женщина смущенно улыбнулась:
— Простите, Александр Андреевич, нервы ни к черту стали! Значит, малыш крепко спит, а в это время сестры Федоровы идут, на всю улицу разговор ведут. Я им говорю: «Бабоньки, сделайте одолжение, говорите тише, а то ребеночка моего разбудите!» Так я гуляла минут сорок, встретила еще кучера Морозова с женой, с ними тоже покалякала. Морозов меня еще спросил: «Как богатырь, растет?» «Растет!» — ответила и пеленочку откинула, мордашку спящего Кости показала.
Вдруг я вспомнила, что забыла заслонку печную закрыть. «Ну, думаю, теперь все тепло наружу уйдет! Задвинуть скорее следует». Положила я Костю на скамеечку, помните, возле наших ворот стоит? Побежала скорее в дом, все сделала. Вернулась минуты через две-три. Глянула — в глазах потемнело: нет Кости! Я туда-сюда — как сквозь землю провалился. Стала в дома стучать, по соседним улицам бегать. Думаю: кто-нибудь взял моего малыша поиграться. Все руки об ставни обстучала, по сей момент болят — нет ни у кого! Да еще ругаются: «Мы спим, чего тревожишь от сна!».
Женщина надолго замолчала, погруженная в тяжелые, безысходные думы. Шкляревский с нетерпением тронул ее локоть:
— Ну, так что же дальше? Продолжайте.
— Дальше? Дальше все плохо. Подумала-подумала я, решила: «Утро вечера мудренее!» — и пошла домой. Вдруг тот, кто взял мальчика, принесет его? Так всю ночь прождала напрасно, никто не пришел. Утром вышла во двор, а через ограду, помните, дом Янкеля. Уже светло, а у него по непонятной причине ставни закрыты. «Подозрительно это!» — подумала. Задами прокралась к дому, сквозь щель в ставне внутрь заглянула, и ужас меня объял! Вижу Савелия Соломоновича. Стоит он в каком-то непонятном, странном наряде: весь в белом, вроде как бы фланелевое одеяло на себя накинул. В руках держит длинный нож. Подходит к столу, а там долбленое корытце, а корытце — младенец голый, белобрысенький. Я… я… — расказчица забормотала что-то невнятное и повалилась без сознания на пол.
— Дайте скорее нашатыря! — забеспокоился Шпилькин. — Несчастная мать, сколько ей досталось горя! Такое не всякий переживет.
…Минут через пять Клеопатра немного пришла в себя, продолжила рассказ:
— Я увидала, как этот проклятый Янкель поднял за ножку малыша, в котором я узнала своего Костю. Размахнулся — и по самую рукоять ему в грудь нож вонзил. Кровь струей брызнула… Хочу крикнуть — не могу, горло спазма перехватила. Стала кулаком в ставню долбить — евреи свет задули, дверь, понятно, не открывают. Побежала я на улицу, кричу: «Люди добрые, помогите!» Навстречу мне — господин Шпилькин. Все как на духу ему рассказала. Народ наш сельский стал вокруг нас собираться, сочувствуют мне, желают с убийцами разобраться.
— Я не допустил самосуда! — авторитетно сказал Шпилькин. — Вызвал полицейский наряд, всех Янкелей — пять человек их — арестовал и посадил в подвал своего дома. Полицейские их надежно охраняют.
— Труп ребенка куда дели?
— Я его не обнаружил. Видимо, Янкель куда-то спрятал мертвеца. Время для этого у него было, а забор довольно глухой, с улицы не все разглядишь. Впрочем…
— Что «впрочем»? — Шкляревский поднял бровь.
— Вчера вечером я стал свидетелем того, как Янкель тащил ребенка Клеопатры Митрофанов-ны…
— Что же вы молчите? — удивился Шкляревский.
— Я не молчу, — с легкой обидой произнес Шпилькин, — я излагаю по порядку. Вчера в поздние сумерки я проходил мимо дома Янкеля. Вдруг в вечерней тишине услыхал странные звуки, шорохи крадущегося человека. Я прильнул к забору. Вижу: наш добрый Савелий Соломонович проник в лаз ограды, отделяющей его землю от жилья ротмистра. В руках у него какой-то предмет, что-то вроде большой куклы. Вчера, вы помните, была лунная светлая ночь — вот я и разглядел все в подробностях. «Надо же, — подумалось мне, — Янкель оказался воришкой, что-то умыкнул у соседки, с которой дружит… Нехорошо!»
— Почему не задержали тогда же Янкеля?
— Так если б знать, что он чужого ребенка несет!
— Но арестовав сегодня семью Янкелей, вы нарушили, Шпилькин, закон! И еще обыск делали…
— Вовсе обыск я не делал! Так, посмотрел в доме — поверхностно. А что касается задержания… Знаете, Александр Андреевич, чем крепче жид сидит, тем для провославных спокойней.
— Эти афоризмы вы оставьте для своего семейного круга. Лучше объясните: с какой целью вы привели под мои окна эту шумящую толпу?
— Я привел? — изумился пристав. — Он сами, по велению сердца. Требуют правосудия.
Громадная толпа все более густела, уже запруживая улицу на все видимое из окна пространство. Все явственнее доносился стон глухих голосов.
