Между Амуром и Невой - Свечин Николай (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Наши стрелки изготовились. Вскоре из всех домов повыскакивали свищёвские головорезы с ружьями и рассредоточились вдоль заплота. Кто-то выкликивал в щель наружный караул, снятый уже Алексеем; кто-то занял позицию напротив ворот; некоторые полезли на крышу «дворца».
— Где этот щенок? — послышался властный рык, и на крыльцо величественно вышел Свищёв в алом шлафроке с кистями. Он успел спуститься только на одну ступеньку: грохнул в утренней тишине первый выстрел, и пуля Буссиесты выбила ему всю гортань. «Губернатор Нерчинского района» слетел на землю, дёрнулся раз и затих.
И началось! Несколько бандитов от ворот сразу же начали стрелять по Имадину, но тот ловко выскочил из бурки, лёг пластом и накрылся ею, как броневым щитком. Алексей по себе знал, что хорошую андийскую бурку пули не пробивают, но всё равно волновался за мальчишку. Решил прикрыть огнем в первую очередь его, но тут с крыши главного дома раздался выстрел и Пьетро, даже не вскрикнув, рухнул с лиственницы на землю. Алексей повернул голову и увидел коричневое узкое лицо, прищуренные глаза и быстрые пальцы: пожилой бурят, укрывшись за трубой, торопливо перезаряжал винтовку. Вот такие таёжные охотники, не склонные к панике, и могут наделать делов! В первую очередь нужно было поражать его. Лыков перенес прицел, и бурят тот час же заметил это движение: он дослал патрон и вскинул оружие. Но не успел; Алексей раздробил ему голову. После этого обратился на двор: расстрелял в спину двух варнаков у ворот, свалил бритого наголо черкеса у крыльца оружейной комнаты. С другого фланга его активно поддержал Челубей. Через три минуты внутри заплота валялось несколько трупов, а оставшиеся в живых пытались спрятаться от беспощадного огня и стреляли наугад по кронам деревьев. По счастью, мирные обитатели заимки попрятались по углам и не мешали Лыкову воевать.
Все-таки свищёвцев было слишком много на двух стрелков, и среди них обнаружились смелые люди. Поняв, что силы нападавших незначительны, некоторые из бандитов принялись выцеливать их более тщательно. Пули защёлкали уже у самой головы Лыкова; становилось жарко. Он спрыгнул с лиственницы вниз, выхватил из мешка снаряжённую бомбу, размахнулся и плавным движением, словно играл в городки, швырнул её во двор. Туда, где противников засело особенно густо.
Словно вулкан извергся вдруг в забайкальской тайге. Дрогнула земля, полетело до самого неба пламя, взметая вверх доски, бревна, обрывки человеческих тел. Толстые жерди заплота разлетелись, как соломинки, и Алексей увидел огромную яму посреди двора, горящие избы и трупы — они были повсюду. Прямо на него, не видя, шёл человек; он шатался, его лицо всё было перепачкано землей, а из ушей вытекали черные струйки крови. Другой полз по горящей земле, подтягиваясь на руках, а ниже живота у него ничего не было… Вдруг около воронки зачем-то появился Челубей с двумя револьверами в руках; он озирался по сторонам, выискивая живых.
— Назад, дурак! — диким голосом закричал Лыков. Но тут во втором этаже главного дома вспыхнул огонек, словно кто зажёг спичку. На груди у Якова, там, где сердце, образовалась дыра. Недашевский схватился за неё и смотрел с удивлением, как меж пальцев у него полилось что-то красное. И с этим удивлённым выражением лица он медленно завалился на спину…
— Н-е-е-ет!! — взвизгнул по-детски Алексей, схватил вторую бомбу, стремительно забежал во двор и швырнул снаряд в ненавистное окно. Успел ещё броситься на землю и закрыть голову руками. Громыхнуло даже сильнее, чем в первый раз; взрывная волна кувыркнула его по траве, потом сверху долго сыпались щепки, кирпичи, осколки стекла и ещё что-то. Когда всё упало, оглушенный и, видимо, контуженый, Алексей с трудом поднялся и осмотрелся. Второго этажа у дома не было, а первый, полуразрушенный, горел. Обведя стволом револьвера вокруг, Лыков обнаружил, что воевать ему больше не с кем: кто не был убит, бежал. В выбитые первым взрывом ворота вошёл, ошалело озираясь, Имадин. Вдвоём они подхватили и вынесли из этого ада огромное тяжёлое тело Челубея. Тот едва дышал, ворот рубахи, грудь, живот — всё было залито кровью, из простреленного легкого вырывались хрипы. Алексей затамповал входное и выходное отверстия корпией из своей сумки, туго-туго перебинтовал и побежал к Пьетро.
Итальянец лежал на спине; сразу было видно, что помочь ему уже нельзя. Красивые зелёные глаза смотрели в сибирское небо. Бурятская пуля попала Буссиесте в щёку, а вышла из затылка. Храбрый «браво» успел сделать всего один выстрел, но вернул должок своему врагу…
Так же бегом Лыков вернулся к Челубею и обнаружил рядом с Алибековым и Сулалейкой ещё и Автонома, причём с ружьем в руках. Он осторожно тронул ствол — горячий. Сбежал-таки, не послушал дедушку! Но тут вдруг появился и сам Патермуфий, что особенно ценно — на телеге. Не приходящего в сознание Челубея и уже застывающего Буссиесту уложили на сено, здоровые уселись верхами и скорбная колонна двинулась в деревню.
Доехав до поворота, Лыков оглянулся. Чёртово логово горело уже всё: баня, конюшня, дровяной сарай, избы. Пламя вставало выше леса, а жирный черный дым застил полнеба. Эра Бардадыма в Забайкалье кончилась.
Глава 32
Царский истопник
Благово решил воспользоваться старинным знакомством и сходить к генералу Черевину. Начальник личной охраны императора по должности должен быть извещён о любых подозрениях о приуготовлении к цареубийству. Щекотливость ситуации состояла в том, что эти подозрения могли показаться известному своим здравым смыслом и прямотой Черевину смехотворными. Подумаешь — убивают беременных женщин! Ну, и что? Пусть Грессер этим и занимается; при чем здесь цареубийство? Полячишка из охранного отделения — тоже не по адресу; это к Плеве. И вообще, Павел Афанасьевич, обращайтесь впредь строго по команде, не мешайте службу нести занятому человеку… А прямо по команде Благово как раз действовать не мог: он отвечал в Департаменте полиции за уголовные делопроизводства, а не за политические. Для него была сейчас закрыта вся вертикаль МВД, самим фактом его сотрудничества с военной разведкой без санкции руководства. Но руководство — это тот самый Плеве, большой приятель Судейкина; получался замкнутый круг.
Павел Афанасьевич всё же поехал в Гатчину. Несколько лет назад он спас генералу жизнь — выслушать теперь его Черевин не откажется. В случае же удачной беседы Благово с Енгалычевым получали могущественного союзника. Не то, что Плеве или Оржевский — сам граф Толстой смотрит Петру Александровичу в рот. Потому, что подозрительный государь во всей империи полностью доверяет только Черевину. Кроме того, начальник личной охраны ближе всех в той же империи стоит к венценосцу, ибо видит его ежедневно с утра до вечера.
Генерал-адъютант принял действительного статского советника радушно и первым делом, несмотря на ранний час, налил ему коньяку. Сам он, судя по красному цвету лица, уже успел принять этого напитка… Благово быстро понял, что беседа не задастся. Черевин охотно вспоминал о том, как чуть было не погиб в погребе «пчельника» Зотыкевича на Нижегородской ярмарке, и лишь случайная облава под командой Благово спасла тогда его жизнь. Хвалился своим сегодняшним положением и близостью к государю; спрашивал, чем может отблагодарить Павла Афанасьевича. Заявил, что даже муха сейчас не пролетит мимо охраны к венценосцу; что пищевые припасы на рынке для царского стола всякий раз покупают у разных торговцев, а гатчинские повара никогда заранее не знают, кому из них поручат сегодня готовить для государя. А сам при этом поглядывал откровенно на часы и опрокинул в себя, за пять минут беседы, ещё пару рюмок…
Несмотря на это, Благово начал свой длинный и сложный для генерал-адъютантского разумения рассказ; другого случая может и не представиться. Он описал историю с Лобовым и убийствами беременных женщин в Петербурге в «царские дни», и объяснил, что это может значить по уголовным суевериям. Рассказал о личном поручении императора в день его отъезда в Москву на коронацию. Затем перешел к обнаруженным подозрительным контактам сотрудника подполковника Судейкина с «королём» уголовного мира, и к слежке его же за генералом Енгалычевым. Петр Александрович слушал старательно и изо всех сил пытался удержать нить рассуждений, но очень скоро её утратил. Услышав, наконец, знакомую фамилию, он обрадовался:
