Шаги во тьме - Пензенский Александр Михайлович (бесплатная регистрация книга TXT, FB2) 📗
Афанасий Фаддеевич лежал на спине под простыней, гордо выпятив к потолку покрытый седоватой щетиной подбородок. Доктор бесцеремонно перевернул тело и указал Маршалу на огромный, почти черный кровоподтек на спине:
– Синяк указывает на то, что был сильный удар. Еще и три ребра сзади сломаны и разорвана селезенка. Смею предположить, что господин артист упал с моста. В легких и желудке воды почти нет, так что умер, получается, от удара. При такой высоте что об землю с колокольни, что об воду – результат будет схожим.
Константин Павлович внимательно осмотрел спину, даже пощупал холодную кожу:
– Об воду ли? Был ли пьян?
Доктор вернул покойного в исходное положение, чуть отодвинул простыню, так что стали видны грубые швы на груди.
– Следов алкоголя в желудке я тоже не обнаружил.
– Где его вещи?
Доктор указал на коробку на соседнем столе:
– Здесь часы, бумажник, запонки и прочая мелочь. А одежда вон там, отдельно. Пришлось разрезать сорочку и брюки, невозможно было снять.
Константин Павлович заглянул в коробку, достал бумажник, раскрыл, пересчитал банкноты – червонец и три рублевые бумажки. Небогато, но грабители и столько не стали бы оставлять. Прощупал карманы – ничего. Осмотрел пиджак, обернулся к доктору:
– А эти прорехи? Пиджак вы не резали?
Доктор поправил очки, посмотрел на надрезы в районе лопаток, покачал головой:
– Нет. Пиджак снялся легко. Как и жилет. Может, когда из воды тащили, зацепился за что?
– Может, – задумчиво почесал бороду Маршал.
Спустя два часа в малой столовой заусайловского дома собрались те же, что и вчера за завтраком: сам хозяин, его управляющий и Константин Павлович Маршал. Гость от кофе отказался, сигару с благодарностью принял и, с удовольствием выпустив первое кольцо дыма, заговорил:
– У меня для вас, Александр Николаевич, две новости. И все как водится – одна хорошая, вторая не очень. Хорошая в том, что Степан Храпко не убивал бедного Евгения Бондарева. Более того, бедного юношу смерть настигла отнюдь не на рабочем месте – туда его отнес убийца, инсценировав по ходу еще и ограбление.
Заусайлов сдернул с переносицы очки, потер переносицу, снова нацепил стеклышки:
– Что за ерунда? Вы вчера удивлялись, как преступник в принципе мог пробраться мимо спящего сторожа, а теперь утверждаете, что он протащил мимо него труп? От такого шума, простите за каламбур, и мертвый пробудился бы.
Маршал поднялся, заходил по комнате. Заусайлов с Ильиным не сводили глаз с сыщика, синхронно поворачивая за ним головы.
– Смею предположить, что в эту ночь мимо бедного Степана Игнатьевича мог пройти цыганский табор с песнями и медведем – и он бы мирно посапывал на своей кушетке. Но дело в том, что никто мимо него и не ходил – убийца проник в аптеку через заднюю дверь и уже с убитым на руках.
– Опять же ерунда! – Заусайлов тоже вскочил. – Ключ от задней двери есть только у меня! Или вы меня в убийцы рядите?
– Успокойтесь, Александр Николаевич. Будь вы убийцей, странным выглядело бы приглашение меня на роль дознавателя. Хотя, скажу честно, подозрения у меня все-таки были, за что приношу извинения. Виной тому некая молодая девица, которая сыграла хоть и невольную, но роковую роль в судьбе бедного юноши. Да и не только в его судьбе. Так, Антон Савельевич?
Ильин побледнел, открыл было рот, судорожно сглотнул – и ничего не сказал.
– Молчите? Ну что ж, тогда продолжу я. Ключ от задней двери имелся у самого Евгения Бондарева. Дубликат вашего. Думаю, что ключ помогла ему сделать дочь Антона Савельевича, Нина Антоновна.
– Господи, – опустился на стул Заусайлов. – Я уже устал удивляться. Это какой-то фарс.
– Нина Антоновна состояла в любовной связи с покойным провизором. Встречались они, как я полагаю, в аптеке. За что студент и лишился жизни. Доказать это в ее отсутствие мне будет затруднительно, если только… – Маршал подошел к белому как мел Ильину, наклонился почти к самому лицу, глядя прямо в глаза: – Письма, Антон Савельевич. Сожгли? Не думаю. Люди вашего склада слишком уважают написанное на бумаге. Александр Николаевич, извольте попросить кого-нибудь из слуг проверить кабинет вашего управляющего. Уверен, письма там.
– Какие письма? Господин Ильин, о чем он говорит? – бахнул по столу кулаком Заусайлов, да так, что перевернулась малахитовая пепельница и грохнулась об пол.
Ильин от звука вздрогнул, но опять промолчал. Тогда Заусайлов поднялся, подошел к дверям, что-то шепнул стоящему снаружи дворецкому. Судя по раздраженному «да, черт возьми, все верно», просьба была встречена недоумением.
– Продолжу. – Маршал снова мерно зашагал по комнате. – Как я уже говорил, в какой-то момент я подозревал вас, Александр Николаевич. Особенно после того, как Антон Савельевич сказал мне про ключ от задней двери. Вас от подозрений избавил дворецкий вашего предводителя – он подтвердил, что вы покинули дом после половины третьего ночи. Это, кстати, тоже можно считать хорошей новостью. Да и мотива я вам придумать не сумел, слишком уж вы положительный персонаж. Ваш любимый Конан Дойл наградил бы вас каким-нибудь пороком, честное слово. Но все-таки, для полноты картины, скажите: во сколько Антон Савельевич вернул вам вчера автомобиль?
– Вернул? Но откуда вы… Где-то в половине девятого. Он отвозил дочь в деревню, в усадьбу матери. Да что здесь происходит?!
Маршал поднял с пола пепельницу, поставил ее на стол, раздавил почти докуренную сигару.
– Здесь сейчас происходит установление истины. Вы же сами меня об этом просили, так что пенять вам, кроме себя, не на кого. Просто истина не всегда радует. Хотя вот только что мы выяснили, что ваши намерения были искренними и участия в убийстве вы не принимали.
– Отлично, – кивнул удовлетворенно Заусайлов. – Благодарю за оправдание. Осталось теперь услышать, кто же убийца?
– А чего уж тут далеко ходить… Антон Савельевич, не созрели для признания с покаянием? Присяжными зачтется в вашу пользу.
Заусайлов опять взвился, будто чертик из дурацкой табакерки, сверкнул глазами:
– Константин Павлович, вы хоть лицо и неофициальное, но все-таки!.. Это же очень серьезное обвинение! Антон Савельевич у меня уже лет десять служит, я за него ручаюсь!
– Двенадцать, – тихо подал голос Ильин. – Двенадцать лет. Теперь уже служил.
Заусайлов вытаращил на управляющего глаза, дернул рукой воротничок, да так, что пуговички горошинами застучали по паркету.
– Да ты что, Антон? Ты в своем уме? Да ты же… Да ты же в театре был? Есть же свидетели?
Ильин грустно посмотрел сперва на хозяина, после на Маршала, отвернулся к раскрытому окну, опустил голову. Константин Павлович кивнул:
– Ну что ж. Расскажу я. Это как раз та самая неприятная новость. Но вы уж поправьте, если где-то лишнего нафантазирую. Не берусь утверждать о степени серьезности отношений Нины Антоновны с убитым провизором, но в переписке они точно состояли. Думаю, что связь была серьезнее: за обычные, хоть бы и откровенные письма не убивают. Отношения эти отцу девушки явно не нравились. Думается, он рассчитывал на более выгодную партию, но это тоже из разряда допущений. А вот что я могу точно доказать, так это, во-первых, что сторож был напоен вами, Антон Савельевич, чаем со снотворным, после которого спал мертвым сном до утра, что дало вам возможность и совершить задуманное, и инсценировать ограбление. Вы же специально так топорно все обставили, чтобы даже ваши полицейские дуболомы не поверили во взлом. Во-вторых, я докажу, что в театре вас не было. В-третьих – что Евгения Бондарева убили во дворе аптеки, как раз у той самой задней двери. И последнее – кроме бедного юноши на вашей совести смерть актера Афанасия Северского. Мне продолжать, господин Ильин? Или все-таки сами все расскажете?
– Откуда про Северского узнали? – не поднимая головы спросил управляющий.
– Он приходил ко мне вчера вечером. Ровно тогда, когда вас не было дома. Думаю, хотел рассказать про ваш трюк с театром.
