Данте. Преступление света - Леони Джулио (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Наверное, Марчелло прав, и все предрешено с самого начала. Чем же иначе объяснить невероятную иронию того, что уже двое замечательных людей нашли смерть, испив из одного и того же кубка?.. Один — по собственной воле, а другой — по чьему-то злому умыслу. И вот оба они вернулись в прах, из которого когда-то возникли.
Поднявшись на ноги, Данте приблизился к столу. Он хотел закрыть чем-нибудь лицо Арриго, а уж потом — призвать на помощь монахов. В этот момент он обо что-то запнулся, машинально наклонился, поднял с пола не замеченную им ранее книгу и поднес ее к свету свечи.
У него в руках оказался увесистый фолиант. В нем было сто с лишним страниц, а назывался он «Decern continens tractatus astronomiae» [51].
Великий труд Гвидо Бонатти! Крупнейшее сочинение по астрологии последних времен! А Бонатти был астрологом самого Фридриха. Еще один призрак минувших дней! Можно подумать, император издал в царстве теней указ, по которому весь его двор должен нынче собраться в так никогда до конца и не покорившейся ему Флоренции!..
Данте бережно положил книгу на стол и, затаив дыхание, начал ее листать.
Поэт и не подозревал, что Арриго обладал этим бесценным сочинением и так хорошо разбирался в науке, которой оно было посвящено, что даже мог его авторитетно комментировать! Поля книги были испещрены его неровным почерком, так не похожим на разборчивый каролингский минускул [52], которым кто-то переписал сочинение Бонатти.
Читая заметки на полях, Данте обратил внимание на то, что почерк написавшего их человека очень похож на его собственный, и невольно почувствовал духовную близость с ним. Так пилигримы, встречающиеся в чужих краях, сразу узнают один в другом соотечественников, еще не обменявшись ни словом и не назвав своих имен… В таком созвучии душ было что-то от гармонии, в которой должны были существовать граждане республики Платона.
Пролистав книгу до конца, Данте обнаружил, что переплет включает в себя еще одно сочинение, написанное той же рукой, что и примечания к книге Бонатти. Эта дополнительная глава называлась «Liber undecimus de amplitudine rei universalis» [53].
О границах Вселенной!.. Выходит, автор примечаний решил развить мысли, с которыми познакомился во время чтения!
Читая одиннадцатую книгу, Данте все больше и больше преисполнялся восхищением по отношению к ее автору.
Неужели это мысли Арриго?
Повернувшись к мертвому философу, поэт стал вглядываться в благородные черты его лица. Разве они не свидетельство его высокого происхождения?! А может, именно их созерцал в зеркале сам философ, убеждая себя в том, что ему уготована особая участь? Может, изучая звезды, он вспоминал о собственном лице, которое звало его на трон вымышленного отца? На трон убитого Фридриха…
Данте озарила новая мысль.
А что, если Арриго покончил с собой вовсе не из-за того, что его планы потерпели крах, а от угрызений совести, преследовавших его пятьдесят лет после совершенного им преступления? Может, философ и есть «неполный человек», отравивший императора?
Читая Майнардино, Данте думал, что тот имеет в виду физическое увечье или моральное несовершенство.
А вдруг епископ называл «неполным человеком» ребенка, ставшего орудием в руках изменников? Ребенка, возненавидевшего отца, внезапно отрекшегося от него в лице его обожаемой матери? Такая обида вполне могла иметь трагические последствия, прервавшие императорскую династию и погубившие империю. И вот теперь, во Флоренции, эта обида повлекла за собой новую трагедию — смерть людей, съехавшихся сюда со всех концов света.
Поэт невольно ужаснулся страшной драме, разыгравшейся в его родном городе, чьи привычные звуки проникали даже в эту келью, заключившую в своих каменных объятиях мертвого Арриго и живого Данте. Прислушиваясь к городскому шуму, поэт видел мысленным взором улицы, площади и дома — эти вместилища жестокости, коварства и предательства, готовые в любой момент вырваться на свободу.
О, это не Флоренция, а настоящий город Дит! [54] В нем не гостит добродетель, но демоны стоят на страже у всех дверей!
Итак, Арриго умертвил человека, которого считал своим отцом, с помощью этого кубка. Но как же он это сделал?
После заговора баронов Фридрих стал крайне подозрительным, и всю его пищу обязательно пробовали верные телохранители-сарацины. Даже если яд разбавили, чтобы он подействовал не сразу, его телохранители впоследствии тоже скончались бы, и это обязательно стало бы известно…
А может, Фридрих проявил невнимательность, слишком доверившись своему незаконнорожденному сыну, которого привык видеть при своем дворе с малых лет и на которого больше не обращал внимания?..
Потом Данте вспомнил, что аконит не обязательно глотать, чтобы умереть. Во время учебы он видел, как в судорогах умирал кролик, которому в ухо накапали настойку аконита.
Возможно, в ножке кубка есть какое-то острие, которым император поранил себе палец?
Золотой кубок сверкал в маленькой келье нестерпимо ярким блеском. Затаив дыхание, Данте осторожно его взял, поднял на высоту глаз с видом священнослужителя, совершающего таинственный обряд, и внимательно изучил край кубка, к которому когда-то прикасались губы Фридриха, но не обнаружил там ничего необычного.
Закрыв глаза, Данте вновь задумался об участи императора. Его набальзамированное тело ныне покоится в Палермо. Но где же его вырванное из груди сердце? Пожалуй, в этой келье его стук гораздо громче, чем в том саркофаге, в котором покоятся бренные останки Фридриха, облаченные в полуистлевшие роскошные одеяния… Может, именно в этом смысл пророчества Михаила Скота, сказавшего: «Sub flore morieris» — «Ты умрешь под цветком». А может — во Флоренции!
А вдруг огромное здание, сгоревшее на землях Кавальканти, должно было стать кенотафом [55] Фридриха, построенном якобы для того, чтобы увековечить его память, а на самом деле — чтобы скрыть давнишнее преступление… Неужели Арриго хотел короноваться в этом сооружении, повторявшем своей формой замок Кастель дель Монте, окруженный волшебными зеркалами, бесконечно повторяющими в своих отражениях его образ в зените славы?!
Содрогнувшись при мысли о безумии такого замысла, Данте вспомнил Нерона, повелевшего соорудить себе трон, двигавшийся вместе с Солнцем. Арриго же, кажется, желал сам стать светилом среди сверкающих отражений!
Открыв глаза, поэт поморщился от блеска кубка, сверкавшего у него в руке, и задумался о своем незавершенном произведении. Неужели ему не хватит таланта закончить задуманное?! А что, если он прямо сейчас держит в руках предмет, способный подсказать ему то, что он так долго и тщетно ищет — форму рая. Огромный золотой кубок, подобный тому, из которого испил свою смерть Фридрих, но размером с необъятное небо, чтобы вместить в себя и омыть от всякой скверны души блаженных!..
Внезапно подумав о том, насколько кощунственен такой образ, Данте поспешно поставил кубок на стол. Раздался металлический щелчок. Поэт тут же поднес свечу к кубку и стал внимательно его разглядывать. Он хорошо видел изящные изгибы его ножки, на которой были симметрично изображены два человеческих лица.
Тень двуликого человека, о которой говорил Марчелло! Девятая тень… Что же хотел этим сказать старый медик?
Взяв кубок, Данте вновь поставил его на стол. Опять раздался еле слышный щелчок. Поэт повторил этот опыт, и ему показалось, что ножка кубка не прочно прикреплена к его чаше. Значит, это произведение искусства не монолитно, а состоит, по меньшей мере, из двух частей! Поэт еще раз стукнул кубком о стол, а потом с разочарованным видом уселся на стул. Проклятый кубок оставался таким же, как прежде. Из него не полезли отравленные шипы.
