Исчезающая ведьма (ЛП) - Мейтленд Карен (книги хорошего качества .txt) 📗
Адам прошмыгнул в конюшню и присел за перегородкой. Можно было пойти к реке, но она кишит лодками. Вдруг его увидит один из людей отца или кто-нибудь из однокашников. Кто-то из них помогает родителям в лавках или по хозяйству, но многие идут купаться.
Затем он заметил ведро в дальнем конце конюшни — значит, отец вернулся. Он всегда велел заранее ставить в конюшню ведро с водой, чтобы разгорячённая лошадь не заболела, напившись ледяной воды.
Адам расстегнул плащ и облегчённо вздохнул, сбросив тяжесть со своих плеч. Затем он попытался стянуть рубаху, но кровь на ней засохла, приклеив ткань к ранам на спине. Он застонал, пытаясь оторвать прилипшую ткань, но быстро понял, что эдак лишь разбередит кровоточащие раны, если и дальше будет упорствовать. Он подошёл к ведру и принялся черпать горстями воду, пытаясь смочить ткань со спины. Но дотянуться туда оказалось не так-то просто, от каждого его неловкого движения раны саднили ещё сильнее.
Мальчишку, которого он ударил, звали Генри де Саттон, набыченный зазнайка, любитель похвастать перед одноклассниками связями своего отца с самим Джоном Гонтом. Из-за этого перед ним лебезил даже учитель. Его отец вывесил герб Джона над дверями своих каменных хором, демонстрируя всему миру, что дядя короля — их покровитель.
А в стране не было более могущественного человека, чем Джон Гонт, о чём Генри не уставал всем напоминать. Джон Гонт был также пожизненным констеблем замка Линкольн, и это, по словам Генри, означало, что, практически весь город принадлежит ему.
Адам и Генри никогда не дружили. Последний был непроходимым болваном и лодырем, но ему всё сходило с рук, потому что хватало мальчишек, готовых делать за него уроки ради исключительного права называться его друзьями.
К несчастью для Адама, мальчик, который обычно делал за Генри латынь, этим утром не явился в школу, и Генри, зная, как хорошо Адам знает латынь, потребовал, чтобы он отдал ему столь тщательно написанный пергамент. Адам отказался, и Генри, пытаясь отобрать пергамент силой, порвал его надвое, дразня его вырванной половинкой.
Адам никогда прежде не дрался и пытался загасить в себе вспышки гнева. Порой он прятался и отчаянно лупил кулаками по стене, а не по голове обидчика. И даже эта явная провокация осталась бы без ответа, если бы, паясничая, Генри не начал упоминать Яна.
— Отец рассказывал, твой брат так нализался, что запутался в собственных ногах и свалился в Брейдфорд. — Генри скосил глаза, высунул язык и, состроив кривую мину, начал пошатываться словно пьяница. Все мальчишки вокруг так и прыснули от смеха. — Знакомьтесь, Ян, пьяница. Как бы не нассать прямо в штаны.
Генри покачнулся, изображая, что достаёт член, и радостно гогочущие мальчишки устроили ему овацию.
Слабо соображая, что он делает, Адам ринулся на Генри. Мальчишка был застигнут врасплох, полагая, что этот дохляк никогда не посмеет на него напасть, и по счастливой случайности кулак Адама угодил Генри точно в переносицу. От удара тот откинулся назад, и алая кровь залила его лицо. Адам не стал развивать наступление. Он застыл в испуге, но скорее от собственных действий, чем от страха получить сдачи.
Прежде чем кто-то из мальчишек успел сказать хотя бы слово, стальные пальцы схватили Адама за ухо, и перед ним возникло разъярённое лицо школьного учителя.
— Ну, мальчишка, — произнёс он громогласно, пока друзья помогали Генри подняться. — Зачем ты напал на мастера Генри? Только не смей врать, утверждая, что он ударил первым. Я наблюдал за вами из окна и видел, что у тебя не было причин его бить. Ударить кого-то без причины — так поступает всякий сброд и трусы. Я жду! Что ты скажешь в свое оправдание?
Он так сильно стиснул ухо Адама, что у того слёзы брызнули из глаз, но прежде чем он успел сказать хоть слово, Генри шагнул вперёд, протягивая разорванный пергамент в пятнах собственной крови.
— Пожалуйста, сэр, — произнёс он осипшим голосом. — Адам пытался стащить моё задание по латыни, а когда листок порвался, так и вовсе обезумел.
— Нет, всё было… — Но Адаму не дали договорить.
— Так всё и было? — спросил учитель, обращаясь к столпившимся мальчишкам. Некоторые смущённо опустили глаза, переминаясь с ноги на ногу, но друзья Генри энергично закивали.
Адама раздели на глазах у всей школы. Ему всыпали в три раза больше розог, чем обычно, потому что он, по словам учителя, совершил не одно, а целых три отвратительных преступления: не сделал собственное задание, попытался украсть чужое и, наконец, вероломно напал на одноклассника.
Адам редко давал повод для наказаний, не говоря уже о розгах. Он был совершенно не готов к жгучей боли и унижению. Генри, удовлетворённого созерцанием порки, отправили домой, приводить в порядок расквашенный нос, а вот Адаму не дали возможности расплакаться и убежать, он должен был весь оставшийся день просидеть перед школой в шутовском колпаке, пока раны на его спине вздувались и саднили, а друзья Генри строили ему рожи всякий раз, когда учитель отворачивался.
Глаза Адама горели от слёз, он стянул через голову влажную рубаху и погрузил её в ведро с лошадиным питьём. Кровь начала сходить, окрашивая воду в красный цвет, но когда он вытащил рубаху обратно, на ней ещё оставались яркие кровавые пятна, они лишь расползлись по ткани, намокнув. Он сунул рубаху обратно в ведро, неуклюже её застирывая.
— Так ты её ни в жизнь не отстираешь.
Он повернулся и вздрогнул. Леония стояла около лошади, поглаживая её по морде. Смутившись, Адам отступил в угол. Леония подошла поближе и заглянула в ведро. Наморщив носик, она подняла рубаху, ухватив её за краешек большим и указательным пальцами и осмотрела, прежде чем бросить обратно в воду.
— Засохла. Придётся замочить, а затем долго застирывать, чтобы вывести пятна.
— Уходи! — буркнул Адам. — Это не твоё дело.
— И как ты собираешься её сушить? Она будет целую вечность сохнуть, если не вывесить на солнце.
— Отстань от меня! — пробормотал Адам, скрипя зубами.
Но Леония не двинулась с места.
— Хочешь, я принесу тебе чистую рубаху? Я могу стащить её незаметно, а эту мы закопаем. Если пропажу и заметят, то Беата решит, что это Диот куда-то засунула, а Диот подумает на Беату. Будет им тема для свары на много недель. — Она улыбнулась, словно её развлекала подобная перспектива. — Ну, мне нести рубашку или нет?
Адам колебался.
— Ты собираешься рассказать?..
— С чего бы это? Я много о чём умалчиваю. — Она снова улыбнулась. — Вернусь быстро, как смогу. Закопай рубашку в углу под соломой. Конюх там никогда не чистит, по крайне мере, не в углах. Если они обнаружат рубаху прежде, чем её сгложут мыши, то к этому времени она так испачкается, что подумают, будто это просто грязная тряпка.
Адам смёл граблями свалявшуюся солому до земляного пола, бросил мокрую рубаху в образовавшуюся яму и снова завалил её соломой. Он едва успел закончить, когда Леония проскользнула в конюшню и достала из-под юбки свёрнутую рубаху. Адам было протянул руку, но она покачала головой.
— Дай мне сначала осмотреть твою спину.
— Нет!
— Не говори ерунды. Я знаю, что тебя выпороли. Вон, все бока в рубцах. Я лишь гляну, остановилась ли кровь. Если этого не сделать, то ты только очередную рубашку испортишь.
Он почувствовал, как лицо заливает краска стыда, стоило ему вспомнить смеющиеся лица однокашников.
Леония пожала плечами.
— Ладно, я не буду смотреть, но прежде обмотайся этим, чтобы кровь не попала на чистую одежду.
Она развернула рубаху. Внутри было длинное полотнище, которое она сунула ему в руки. Он попытался завернуться самостоятельно, но раны на теле делали эту задачу невыполнимой, к тому же его руки были слишком неуклюжими, чтобы сделать это аккуратно. В конце концов Адам принял её помощь. Он ожидал, что она задрожит и начнёт молиться, увидев раны на его спине, ведь мать и Беата именно так и делали, бинтуя ему порезанный палец или разбитое колено. Но она действовала молча.
