Внеклассное чтение. Том 1 - Акунин Борис (читать книги без сокращений txt) 📗
«Воззвать к разуму» – каково?
Фондорин выбрался из сугроба на тракт, потопал валенками, стряхивая налипший снег. Встал прямо посередине, опёрся на посох.
Дормез приближался, скрипя полозьями. Первый из верховых крикнул:
– Эй, дед, ты чего?
Кони замедлили бег, остановились, не дожидаясь, когда возница натянет поводья, – видно, почуяли в неподвижной фигуре нечто особенное.
Данила воздел правую руку и заговорил звучно, громко – Мите из его укрытия было слышно каждое слово.
– Служители временщика! Я знаю, что вы стали преступниками не по своей воле, а по принуждению вашего начальника и господина. Отпустите пленницу, и, обещаю, с вами не случится ничего дурного.
Верховой привстал на стременах, заозирался вокруг. Кучер тоже поднялся на козлах. Двое замыкающих подъехали ближе.
– Сколько вас? – спросил передний, кладя руку на эфес сабли. Похоже, в отсутствие Пикина за старшего был он.
– Я здесь один.
Старший сплюнул, облегчённо гоготнул.
– Прочь с дороги, старый дурень. Ну! Вот я тя плетью!
Он пустил коня на Данилу. Широкая, покрытая инеем грудь затеснила Фондорина к обочине.
– Постой, Охрим! – крикнул кучер. – Откуда он сведал? Хватай его! Допросим!
– И то.
Охрим нагнулся и потянул руку к вороту фондоринского тулупа.
– Напрасно вы не послушали голоса разума, – покачал головой Данила, отступив на шаг.
Посох дёрнулся книзу, раздался тошнотворный хруст, и всадник схватился левой рукой за бессильно обвисшую правую. Не прекращая движения, палка повернулась к нему пыром и ткнула конника в подвздошье – он кувыркнулся из седла навзничь. Но и того чудо-посоху показалось мало. Он подлетел вверх, перевернулся и вновь оказался в Данилиной руке, но теперь лишь самым кончиком. Фондорин проворно скакнул вперёд, размахнулся, описав в воздухе свистящий полуторасаженный круг, и влепил остолбеневшему вознице дальним краем своей дубины в ухо. Кучера с козёл будто пушечным ядром сшибло.
Всё это свершилось столь быстро, что вряд ли кто успел бы дочесть и до пяти, даже если б считал скороговоркой.
Митя потёр глаза – не привиделось ли?
Нет, не привиделось. Данила стоял, двое гайдуков лежали, осиротевшая лошадь крутилась вокруг себя, хватала зубами болтающуюся уздечку.
Но оставались ещё двое всадников, и уж они-то не были склонны отнестись к лесному старику с легкомысленным небрежением, погубившим их товарищей.
Первый выхватил из-за пояса пистолет, второй рванул из ножен саблю. Оба пришпорили коней.
Но и Фондорин не остался на месте. Он снова подбросил посох, перехватив его посередине, разбежался и метнул своё диковинное оружие на манер античного дротика – прямо в лицо целившему из пистолета. Тот всплеснул руками, покачнулся, завалился на сторону.
Теперь Даниле противостоял всего один неприятель, но руки лекаря остались пусты и заслониться от сабельного удара ему было нечем.
А он и не стал заслоняться – проворно прыгнул вбок, уклонившись от клинка, а потом схватил последнего гайдука за кушак да и выдернул из седла.
Тот прокатился по земле, перевернулся, ловко вскочил на ноги. Сабли при падении из руки не выпустил и сразу же кинулся на Фондорина, бешено матерясь.
Данила на сей раз поступил без хитростей – просто нагнулся и подобрал валявшийся пистолет.
– Остановись, неразумный, – сказал он. – Иначе…
Не успел договорить.
Гайдук, пригнувшись, ринулся вперёд. Видно, хотел под пулю нырнуть, да как раз теменем на свинец и налетел.
Данила печально качал головой, глядя на распластавшееся у его ног тело.
Подошёл поочерёдно к остальным поверженным противникам. Двоих связал их же кушаками, третьего оставил как есть.
Обернувшись к лесу, поманил Митю рукой. Тот вышел, едва переступая негнущимися ногами.
– Беда, Дмитрий, беда, – сокрушённо сообщил Фондорин. – По несчастному стеченью обстоятельств двое служителей временщика лишились жизни. Одному брошенный шест переломил переносицу – я метнул слишком сильно. Второй же крайне неудачно наклонился. Я хотел прострелить ему ляжку, а вместо этого выбил мозги. Слава Разуму, двое других не слишком пострадали, и я смогу им помочь. Но сначала успокоим даму, которая несомненно напугана пальбой и криками.
Он приблизился к карете и постучал. Ответа не последовало.
Тогда, сдёрнув шапку, Данила открыл дверцу и учтиво поклонился.
Слава Богу, Павлина была жива и цела. Митя увидел её бледное, испуганное лицо, обращённое к заросшему седой бородой незнакомцу.
– Ты лесной разбойник? – спросила графиня дрожащим голосом.
Ну, конечно! Что ещё она могла подумать? Что попала из огня да в полымя, променяла горькую участь на иную, быть может, наигорчайшую.
Данила распрямился, открыл рот, чтобы ответить – да так и застыл с открытым ртом. Ещё бы! Отвык, поди, в своей пустыне от женской красоты.
От этого безмолвия Павлина перепугалась ещё больше.
– Что ты так зловеще молчишь? Сколько вас?
Фондорин, наконец, опомнился и показал на Митю:
– Двое. Я и вон тот отрок, небезызвестный вашему сиятельству. Это он меня привёл.
Павлина высунулась из кареты, увидела Митю и с радостным криком спрыгнула на снег.
– Деточка! Митюнечка! Живой! А я глаз не сомкнула, боялась, что ты замёрз в лесу, что тебя звери загрызли!
Она упала перед Митей на колени, стала его обнимать, целовать, по её прекрасному лицу потоком лились слезы.
– Рыбанька моя! Малюточка! Ну, скажи что-нибудь! Ну, назови меня «Пася»! Как мило у тебя это получается! Ты мне рад?
Делать нечего. Митя покосился на Данилу, который умилённо взирал на эту трогательную сцену, и нехотя просюсюкал:
– Пася… Рад.
Чего ещё-то сказать, чтоб она порадовалась?
– Митюса скутял.
– Скучал по мне, родименький!
Слезы из ясных серых глаз полились ещё пуще, а Данила удивлённо поднял седую бровь. Митя выразительно пожал плечами поверх золотистой головы коленопреклонённой графини: мол, иначе с ней нельзя.
И в самом деле – как теперь, после совместного сидения на ночных сосудах, ночи в обнимку и всех прочих интимностей, вдруг взять и заговорить с Павлиной по-взрослому? Да она со стыда сгорит, а он будет чувствовать себя подлым обманщиком.
Фондорин, деликатный человек, воздержался от каких-либо замечаний. Стоял в сторонке, терпеливо ждал.
Вытерев слезы и высморкавшись, графиня обернулась к своему спасителю.
– Где ты, старинушка, научился так ловко палкой драться? Верно, служил в армии?
– Служил, как не служить, – степенно ответил Данила. – И даже не в армии, а в гвардии. Но палкой обучился драться в Английской земле, когда странствовал. У тамошних бездельников, именуемых джентлменами, есть целая наука, как драться дубинками. Силы большой для этого не требуется, лишь знание правил. Я ведь говорил, (здесь он покосился на Митю), что если не Доброе Слово, то Наука легко одолеют грубую силу. Однако где же ваш главный похититель? Я ожидал встретить пятерых противников, а встретил лишь четверых.
Павлина гордо подняла подбородок.
– Я не пустила его ночевать в карете, велела убираться. Когда же он попробовал ослушаться, пригрозила, что Зурову нажалуюсь, будто он мне амуры делал. Этого злодей устрашился. Ночь просидел у костра, со своими татями. А утром, когда здороваться сунулся, я ему ещё к лицу приложилась, звонко. Тогда он заругался, прыгнул в седло и как погонит коня прямо по снегу, через опушку. Крикнул своим, что в Чудове встретит, со сменой лошадей.
Она вздрогнула, озабоченно сказала:
– Уезжать надо, да поживей. Ну как передумал и навстречу едет? Пикин – душегуб, человек страшный, не этим дурням чета. Английской палочной наукой его не одолеешь. Прошу тебя, храбрый старик, довези нас с Митюнечкой до станции. Я тебя щедро награжу.
Фондорин сдвинул брови. Ответил сухо:
– Отвезу. Да не до станции, где вам навряд ли сыщется защита, а прямо до Новгорода. Прошу в карету, сударыня. И ты, Дмитрий, садись.
