Нюансеры (СИ) - Олди Генри Лайон (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Тёплый мир. Холодный мир.
Генеральная репетиция, а вместе с ней и спектакль отменяются в случаях:
1. Если уборные и проходы, ведущие к ним, не будут приготовлены к пяти часам.
2. Если сцена и зрительный зал не будут готовы к восьми часам, т. е. если к означенному часу все служащие по сцене не будут на своих местах, если декорации, мебель, бутафория и прочие вещи не будут заготовлены по режиссерскому списку во всех мельчайших подробностях, и сцена не обставлена и не освещена к первому акту к назначенному часу.
3. Если бы даже, по вине или неаккуратности исполнителей, начало генеральной репетиции не состоялось к назначенному часу, сцена, уборные и зрительный зал непременно должны быть готовы вовремя...
На Сумской фонарей было больше.
Мимо прогрохотал извозчик. Копыта лошадей высекали искры из булыжника. Темнела громада редакции «Южного края». В окне мансарды светилась лампа. «Вчера въ помѣщенiи Волжско-Камскаго банка состоялось совѣщанiе представителей всѣхъ мѣстныхъ коммерческихъ банковъ, на которомъ обсуждался вопросъ о принятiи мѣръ къ охранѣ банковъ отъ могущихъ быть разбойныхъ нападенiй. Совѣщанiе признало существующую охрану банковъ совершенно недостаточной...»
Убийца мог прятаться где угодно.
Убийца не знал о мебели по фамилии Алексеев.
Каменная ограда. Железная решетка. Чёрные тени Университетского сада. Город словно вымер. Уеду, твердил Алексеев в такт шагам. Завтра же уеду к чёртовой матери. Горите огнём, все театры мира! Семья, фабрики, дети, и баста! Маруся будет счастлива. Ничего больше! Нюансерство? Чепуха, выдумка, глупый розыгрыш...
– Не верю!
...На время генеральных репетиций и спектакля к зрительному залу следует приставить одного или двух лакеев, на обязанности которых возложить:
а) наблюдение за тем, чтобы во время репетиций не вносились чайные или закусочные столы;
б) наблюдение за тем, чтобы в зрительный зал, кроме исполнителей, никто не входил без билетов;
в) наблюдение за тем, чтобы после начала действия двери зала запирались на ключ до окончания акта;
г) наблюдение за тем, чтобы перед каждым актом по окончании музыки двери в зрительный зал у сцены запирались на ключ. Таким образом, публика будет входить во время действия через задние двери;
д) к началу репетиций расставить в зрительном зале пять рядов стульев и осветить зал несколькими лампочками...
Три дороги, думал Алексеев.
Три коня.
Три мучителя: дело, театр, семья.
Каждый требует – молча или вслух! – чтобы я всю жизнь посвятил именно ему. Да, я готов отказаться от театра в пользу семьи. Я кричу это городу и миру. Мне достаточно, чтобы жена объявила во всеуслышанье, что признаёт величие моей жертвы, и voi la[2], с театром покончено.
И что же?
Неужели я не понимаю, чем дело кончится?!
Величие величием, жертва жертвой, а дело в итоге сожрет семью с потрохами, с косточками, схрумкает, как сожрало семьи отца и деда, переварит и опорожнится в отхожем месте. Бездарный паяц, я играю роль за ролью: любящий муж, примерный семьянин, успешный промышленник, продолжатель фамильного дела, талантливый актер, любимец публики и коллег. Это слишком, столько ролей мне не сыграть, надорвусь.
Труд? Мучение.
Ветеринарная площадь осталась за спиной. Впереди ждали три – опять три?! – перекрестка. Улица Мироносицкая, именем своим обязанная церкви Жён-Мироносиц, Чернышовская, названная в честь жившего здесь титулярного советника Чернышева[3], и наконец Епархиальная, ещё пять лет назад Кладбищенская.
Все нюансы имели значение.
Предатель, думал Алексеев. Иуда Искариот. Всю жизнь я предаю одно в угоду другому. Предал театр, уехал в Европу за новыми машинами. Вернулся, предал отца, ринулся подменять заболевшего Южина, даже не заехав домой. Предал жену, отослал её в Андреевку, подальше от себя, вечно занятого гения. Предал любовь, требуя от жены признания своих великих жертв в её имя. Мне не хватает сил, решимости, чувства, меня хватает лишь на предательство. Предал актрису Медведеву, цитируя её обидные замечания жене. Предал Дуняшу, откупился тёплым местом и фамилией, которую мой отец – даже не я! – подарил своему внуку.
Вот и сейчас – завтра я уеду из города. Убийца? Убитый? Месть Заикиной? Нюансеры? Правда, ложь?! Горите в аду, я здесь ни при чём! Не хочу, не стану, не буду...
...приготовленные к спектаклю декорации и бутафорские вещи на простых репетициях не обязательны. Сцена обставляется лишь приблизительно имеющимися под руками декорацией, мебелью, бутафорией. На время репетиций к сцене должны быть приставлены несколько рабочих для перестановки. Сцена должна быть приготовлена к назначенному для репетиции часу; к этому же времени мастера должны быть непременно на своих местах...
Предгенеральные репетиции должны происходить по вечерам от семи до двух часов ночи; без грима и костюмов, но с полной обстановкой и освещением...
– Не верю!
3
«Вы позволите вас проводить?»
А случилось так.
Если бы не зонтик, Клёст наверняка прошёл бы мимо, и Михаил Суходольский с Оленькой Вознесенской навсегда потеряли друг друга из вида, не встретившись даже взглядами. Молодая женщина в платье из муслина оливкового цвета выгуливала в Летнем саду ребёнка – трехлетнего карапуза в непременной матроске. Няня или гувернантка, каких двенадцать на дюжину. Лицо? Фигура? Природное обаяние? Нет, ничто не привлекло тогда Мишиного внимания.
Ах, если бы не зонтик!
Летний зонт от солнца, с узорчатыми кружевами и бахромой по краю – вещь легкомысленная и, с точки зрения Миши, совершенно бесполезная. Едва Клёст поравнялся с женщиной, порыв ветра, застав гувернантку врасплох, ловко выхватил из её пальцев ажурную конструкцию – и радостно понёс прочь свою новую игрушку, вертя, будто семя исполинского одуванчика. Клёст прыгнул за зонтом машинально. Он толком не рассмотрел женщину, он не собирался проявлять галантность или производить на кого-то впечатление. Действие «ипподромиума» закончилось два дня назад, утянув в небытие полторы тысячи рублей. Клёст ощущал себя ходячим мертвецом: бесчувственным, безразличным, остывшим. Ему не было дела до всех женщин мира, а уж до зонтиков – и подавно.
Боковым зрением он заметил быстрое движение – и среагировал на предмет, летящий в его сторону. Зонт поймал, но при этом неудачно «вписался» в молодой дуб, до крови ссадив руку о жёсткую кору.
– Ваш зонтик, сударыня.
С руки срывались на дорожку редкие багровые капли.
– Благодарю вас. Позвольте вам помочь – у вас кровь.
Ссадина не болела, и Миша уже хотел идти прочь, но ощутил слабый, едва различимый укол интереса.
– Чем же вы мне поможете, если не секрет? Перевязать руку платком я могу и сам. Платок у меня всегда с собой.
– Быть может, у вас и бинт с собой есть? Йодная настойка?
Малыш в матроске, как завороженный, смотрел на капли крови. Кап-кап-кап, летний дождик.
– А у вас?
– Конечно же! Коленька вечно расшибает коленки. И вообще, я лекарская помощница. Закончила «Рождественские курсы[4]», если вам интересно. Идите-ка сюда, садитесь на скамейку...
Клёст подчинился. В дамской сумочке и вправду нашлось всё необходимое. Руки у женщины были нежные, но крепкие и умелые – перевязку она, вне сомнений, делала не в первый раз. С изумлением Миша осознал, что ему приятны женские прикосновения. Ему, мертвецу, поднятому из гроба! Запах йодной настойки. Слабое жжение. Свежесть фиалок.
Её духи?
Мир стремительно наполнялся красками, запахами, птичьими трелями; чувствами, ощущениями...
Не может быть!
– Простите мою бестактность. Ваши духи...
