Алмазная колесница. Том 2 - Акунин Борис (книги txt) 📗
Но разуваться Эраст Петрович был не намерен. Он скрестил руки на груди и нарочно откашлялся, хотя «мастерица» и без того, разумеется, слышала, что «объект» уже здесь.
Перегородки разъехались в стороны. За ними, придерживая створки, стояла О-Юми – с раскинутых рук свисали широкие рукава кимоно, отчего женщина была похожа на бабочку. «Эффектно», – усмехнулся про себя Фандорин.
Лица куртизанки было не видно, лишь силуэт на серебряном, переливчатом фоне.
– Входи скорей! – позвал низкий хрипловатый голос. – Здесь так чудесно! Смотри, я распахнула окно, за ним пруд и луна. Разбойник Цурумаки знает толк в красоте.
Но Эраст Петрович не тронулся с места.
– Что же ты? – она шагнула ему навстречу. – Иди!
Пальцы потянулись к его лицу, но были перехвачены твёрдой, затянутой в перчатку рукой.
Теперь ему было видно её лицо – невыносимо прекрасное, даже теперь, когда он уже всё знал.
Нет, не всё.
И Фандорин задал вопрос, ради которого пришёл.
– Зачем? – спросил он требовательно и строго. – Что вам от меня нужно?
Конечно, истинный профессионал поступил бы не так. Прикинулся бы, что ни о чем не догадывается, что остаётся в роли болвана и простачка, а сам исподволь выведал бы, в чем состоит тайный замысел этой новоявленной Цирцеи, превращающей мужчин в свиней. Заодно и расплатился бы с нею той же монетой.
Эраст Петрович считал себя неплохим профессионалом, но притворяться перед притворщицей было противно, да и вряд ли получилось бы – непослушное сердце всё же билось сильней нужного.
– Я не так богат и уж тем более не так влиятелен, как ваш п-покровитель. Никакими важными секретами не владею. Скажите, зачем я вам понадобился?
О-Юми выслушала его молча, не пытаясь высвободиться. Он стоял на деревянном полу, она на татами, поэтому их лица были почти вровень, разделённые всего несколькими дюймами, но Фандорин подумал, что ему никогда не понять выражения этих удлинённых, влажно поблёскивающих глаз.
– Кто ж знает ответ на этот вопрос? – тихо сказала она. – Зачем ты понадобился мне, а я тебе. Просто чувствуешь, что иначе не может быть, и всё прочее не имеет значения.
Не столько от слов, сколько от тона, каким они были произнесены, пальцы Фандорина утратили цепкость. О-Юми протянула освобождённую руку к его лицу, легонько коснулась щеки.
– Не нужно ни о чем спрашивать… И не пытайся понять – всё равно не получится. Слушайся своего сердца, оно не обманет…
«Обманет! Ещё как обманет!» – хотел воскликнуть титулярный советник, но по неосторожности встретился с О-Юми взглядом и уже не мог отвести глаз.
– Это по твоей науке так положено? – срывающимся голосом проговорил Фандорин, когда её рука опустилась ниже, скользнула ему за ворот и нежно провела по шее.
– Какая ещё наука? Что ты такое говоришь?
Голос стал ещё ниже, приглушенней. Казалось, она не вслушивается в смысл его речей, да и сама плохо понимает, что говорит.
– Дзёдзюцу! – выкрикнул тогда ненавистное слово Эраст Петрович. – Я всё знаю! Ты притворяешься влюблённой, а сама применяешь дзёдзюцу!
Ну вот, обвинение было произнесено, теперь она изменится в лице, чары рассеются!
– Что молчишь? Ведь п-правда?
Поразительно, но она нисколько не выглядела смущённой.
– Что правда? – пробормотала О-Юми все тем же полусонным голосом, не переставая поглаживать его кожу. – Нет, неправда – я не притворяюсь… Да, правда – я люблю тебя по законам дзёдзюцу.
Вице-консул отшатнулся.
– Ага! Ты созналась!
– Что же в этом плохого? Разве я беру с тебя деньги или подарки? Разве мне от тебя что-нибудь нужно? Я люблю так, как умею. Люблю, как меня учили. И можешь поверить, что учили меня хорошо. Дзёдзюцу – лучшая из наук любви. Я знаю, потому что изучала и индийскую школу, и китайскую. Про европейскую и говорить нечего – варварство и нелепость. Но даже китайцы с индийцами мало что понимают в любви, они слишком много внимания уделяют плоти…
Она говорила, а её быстрые, лёгкие пальцы делали своё дело – расстёгивали, гладили, иногда впивались в тело околдованного титулярного советника ноготками.
– Снова дзёдзюцу, да? – пролепетал он, уже почти не сопротивляясь. – Как это у вас называется, когда жертва взбунтовалась и нужно снова привести её в покорность? Что-нибудь живописное – «Сливовый дождь», «Тигр на задних лапах»?
О-Юми тихонько рассмеялась.
– Нет, это называется «Огонь огнём». Сильное пламя лучше всего тушить встречным пожаром. Вот увидишь, тебе понравится.
Уж в чем-чем, а в этом Эраст Петрович не сомневался.
Долгое время спустя, уже после того, как оба пожара слились и поглотили друг друга, они лежали на террасе и смотрели на переливчатую поверхность пруда. Беседа то возникала, то снова прерывалась, потому что говорить и молчать было одинаково хорошо.
– Я забыл спросить у Дона одно, – сказал Эраст Петрович, зажигая сигару. – Чем заканчивается курс дзёдзюцу? В Европе – тем, что влюблённые живут долго и счастливо, а умирают в один день. У вас, наверное, не так?
– Не так. – Она приподнялась, опершись на локоть. – Правильно построенная любовь заканчивается не смертью, а утончённым финалом, так чтобы у обоих потом остались красивые воспоминания. Мы не даём чувству умереть, мы срезаем его, как цветок. Это немного больно, но зато потом не остаётся ни обиды, ни горечи. Ты мне так нравишься! Ради тебя я придумаю что-нибудь особенно прекрасное, вот увидишь.
– Сердечно благодарен, но лучше не надо. Куда спешить? – Эраст Петрович потянул её к себе. – Мудрейший Дон рассказывал мне нечто очень интересное о стадии, которая называется «Тетива лука».
– Да, пожалуй, пора… – ответила она прерывающимся от страсти голосом и крепко обхватила его голову ладонями. – Урок первый. Я – тетива, ты – древко, наша любовь – стрела, которой мы должны попасть прямо в середину Луны… Смотри на неё, не на меня. Мы выстрелим, она упадёт и рассыплется на тысячу осколков…
И Фандорин стал смотреть в небо, где безмятежно сияло полнощное светило – не ведало, бедное, какой ему уготован конец.
В течение всей последующей недели Эраст Петрович существовал словно бы в двух не сообщающихся между собою мирах, солнечном и лунном. Первый был жарок, но вял и полупризрачен, поскольку титулярного советника постоянно клонило в сон. Лишь к вечеру, по мере того как удлинялись, а после и вовсе исчезали тени, Фандорин начинал просыпаться: сперва тело, нетерпеливой ломотой тянувшееся навстречу ночи, затем рассудок. Расслабленности и дрёмы как не бывало, внутри зарождался сладостный, постепенно нарастающий звон, и к тому моменту, когда в небо выкатывалась луна, больной любовью вице-консул был совершенно готов к погружению в ночной, настоящий мир.
В этом мире было прекрасно всё, с самого начала: и шелестящий велосипедный полет по пустынной набережной, и металлический скрежет ключа в замке ворот, и шорох гравия на дорожке, что вела к павильону. Потом наступало мучительное и в то же время самое острое: придёт или нет. Дважды О-Юми так и не появилась, она предупреждала, что такое возможно – не сумеет выскользнуть из дома. Он сидел на террасе, курил сигары, смотрел на воду и вслушивался в тишину. Потом над верхушками деревьев высовывалось солнце, и нужно было отправляться восвояси. Титулярный советник, опустив голову, шёл назад, к воротам, но и в горечи несостоявшегося свидания была своя томительная прелесть – значит, следующая встреча будет вдвое сладостней.
Зато если чуткий слух Фандорина улавливал скрип калитки, а потом лёгкую поступь, мир сразу менялся. Звезды вспыхивали ярче, луна же, наоборот, съёживалась, уже зная, что ей нынче суждено вновь и вновь падать на землю, разлетаясь искристой пылью.
Для того, что происходило в эти ночные часы, слов не было, да и быть не могло, во всяком случае ни в одном из известных Эрасту Петровичу языков. И дело даже не в том, что европейская речь немеет либо сбивается на похабство, когда нужно говорить о слиянии двух тел. Нет, здесь было что-то иное.
