Смерть на земле горшечника - Питерс Эллис (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
— Да, в значительной степени — с этой целью. Вы в этом убедитесь. Потерпите, пока я окончу свой рассказ. Итак, я обрела талисман. Не скажу, кто мне его дал. Тогда я еще могла выходить из дому, посещать монастырскую ярмарку, а также рынок. Я купила снадобье у одной старухи-торговки. Сейчас ее, наверное, уже нет в живых — с тех пор мне она не попадалась, да я и не стремилась вновь ее встретить. Но она приготовила Для меня то, что я просила: лекарство в крошечном — на один глоток — флаконе, мое избавление от боли и от мира сего. Она велела держать флакон крепко-накрепко закрытым — в таком виде лекарство не утратит своей силы. Кроме того, в малых дозах оно обладало болеутоляющим действием, а в больших — избавляло от боли навсегда. Приготовлено оно было из болиголова.
— Это известное средство, оно действительно может снять боль навсегда, — мрачно заметил Кадфаэль, — даже когда сам больной и не думает умирать. Я его не применяю: слишком уж велика опасность. Из него приготавливают примочки и лечат язвы, опухоли и воспаления. Я предпочитаю другие, более безопасные лекарства.
— Вы правы, — согласилась леди Доната. — Но мне нужна была безопасность особого рода. У меня был талисман, я с ним не расставалась, и часто, когда боль становилась невыносимой, я брала в руку флакон, но всегда отставляла в сторону, словно само обладание этим лекарством давало мне силу. Потерпите еще немного, я подхожу к самой сути дела. В прошлом году, когда мой супруг был всецело поглощен любовью к Дженерис, я отправилась к ней в дом — это было днем, когда он уехал по хозяйственным делам. Я захватила с собой флягу доброго вина, два совершенно одинаковых бокала и мой флакончик с болиголовом. И предложила ей пари.
Леди Доната остановилась перевести дух и села поудобнее: она слишком долго пребывала в неподвижности. Трое слушателей не прерывали ее рассказа. Все их предположения были развеяны, как дым, ветром ее холодного бесстрастия, она говорила о боли и любви ровным, спокойным, почти безразличным тоном, сосредоточившись на том, чтобы прояснить случившееся, устранить даже тень сомнения.
— Я никогда не была ей врагом, — продолжала леди Доната. — Мы были знакомы много лет. Я сочувствовала ее горю, ее отчаянию, когда Руалд ее бросил. С моей стороны здесь не было места ненависти, злобе или зависти. Мы — две женщины — были связаны одной цепью наших прав на одного мужчину. И ни одна из нас не хотела делить его. Я изложила ей план спасения из этой ловушки: мы нальем вино в оба бокала, в один из них добавим отраву из болиголова. Случись мне умереть, она станет полновластно владеть моим мужем. Господь свидетель, я благословлю их союз, если она сумеет сделать его счастливым, ведь я этой способности давно лишена. А если придется умереть ей, я поклялась, что проживу остаток дней в мучениях и ни за что не буду искать облегчения моим страданиям.
— И Дженерис согласилась на такое пари? — спросил Хью, не веря своим ушам.
— Она была такая же мужественная, смелая и решительная, как я, и, подобно мне, так же уставшая от двойственности нашего положения. Да, она согласилась. Я полагаю — охотно.
— Однако трудно было добиться этого честным путем?
— Если действовать без обмана, то очень легко, — прямо ответила леди Доната. — Она вышла из комнаты и не следила, не подслушивала, когда я наливала в бокалы вино, а в один добавила отраву. После этого я ушла из дому в поле, называемое Землей Горшечника, пока она меняла бокалы с вином местами, затем один поставила на низкий шкаф, другой — на стол и позвала меня. Я вошла в комнату. Был июнь, двадцать восьмой день. Чудесная пора середины лета. Помню, луг был весь усыпан цветами. Моя юбка была покрыта отливавшими серебром семенами. Мы обе сели на скамью, выпили каждая свой бокал и подождали несколько минут. Затем я, знавшая, что болиголов вызывает оцепенение во всем теле, решила, что она останется дома, а я вернусь в Лонгнер, чтобы та из нас, которую изберет Господь — вы слышите, я говорю «Господь», или мне уместней было бы сказать «случай» или «судьба»? — умерла бы у себя дома. Даю слово, я не забыла Господа и чувствую, что он не вычеркнул меня из своей Книги Жизни. Все было очень просто, словно велено было одну из нас взять, а другую оставить. Час проходил за часом, время шло, я ждала, когда одеревенеют мои руки и я не смогу сучить шерсть, но пальцы мои продолжали прясть, запястья были по-прежнему подвижны. Я ждала, когда холод скует мои ноги и поднимется к икрам, но никакого холода или скованности не было и в помине. И дышала я ровно и свободно.
У леди Донаты вырвался вздох облегчения, она откинула голову на подушки — видимо, освободившись от главного груза, который принесла с собой.
— Вы выиграли пари, — тихо и печально сказал аббат.
— Нет, — ответила леди Доната, — я его проиграла, — и добавила откровенно: — имеется одно маленькое обстоятельство, о котором я забыла сказать: при расставании мы по-сестрински расцеловались.
Она еще не закончила рассказ — только собиралась с силами. Молчание длилось несколько минут. Хью поднялся с места и из фляги, стоявшей на столе у аббата, налил бокал вина, подошел к леди Донате и опустился подле нее на скамью.
— Вы очень утомились, — сказал он, — не хотите ли немного подкрепиться? Вы сделали все, для чего приехали сюда. То, о чем вы поведали, — есть все что угодно, только не убийство.
Она посмотрела на него с той милостивой снисходительностью, с какой теперь смотрела на всех молодых людей, как будто жила на свете не сорок пять, а верную сотню лет и видела, как трагедии приходят и уходят, погружаясь в забвение.
— Благодарю вас, — сказала она, — но будет лучше, если я объясню все до конца. Обо мне не беспокойтесь. Позвольте мне досказать, а уж потом я отдохну.
Но из любезности она протянула руку к бокалу, а Хью, увидев, как дрожат даже от такой ничтожной ноши ее пальцы, поддержал ее руку, пока она пила. Красное вино на несколько секунд окрасило ее посеревшие губы, придав им кровавый оттенок.
— Так позвольте мне закончить! Когда Юдо вернулся домой, я рассказала ему обо всем, что мы сделали, и о том, что роковой жребий меня миновал. Я не была намерена что-либо скрывать, хотела честно перед всеми сознаться, но он бы этого не вынес. Он потерял ее, но не желал вдобавок терять меня или свою честь и честь своих сыновей. Той ночью он ушел один — хоронить ее. Теперь я понимаю, что Сулиен, сам глубоко страдающий, последовал за отцом и присутствовал при погребении. Но мой супруг так никогда и не узнал об этом — ни словом, ни жестом, ни взглядом Сулиен себя не выдал. Юдо рассказал, как нашел ее, лежащую на постели — она словно спала. Наверно, когда у нее начали неметь ноги, она сама легла в постель, где смерть ее и настигла. Для меня не было секретом, что он взял мелкие вещицы, которые помогли бы опознать ее, и спрятал их. Между нами не было больше тайн, не было и ненависти, только — общее горе. Для чего он взял ее вещи — ради моего спасения, рассматривая содеянное мной как страшное преступление и опасаясь, что в будущем вина падет на меня, или же он сам хотел иметь их — единственное, что от нее осталось, — этого я никогда не узнаю. Но это прошло, как проходит все на свете. Когда она исчезла, никто даже не подумал как-нибудь косо, с подозрением посмотреть на нас. Не знаю, откуда люди взяли, что она сама ушла из этих мест, ушла не одна, а с любовником. Эта сплетня пошла гулять по округе, и ей верили. Первый, кто покинул родной дом, был Сулиен. Мой старший сын никогда не общался ни с Руалдом, ни с Дженерис — разве что они обменивались несколькими словами, встречаясь на поле либо у переправы. Мой старший сын с головой ушел в хозяйственные заботы, размышлял о женитьбе. Он не замечал горя, пришедшего в наш дом. А Сулиен — дело другое. Я видела, что ему нелегко, еще до того, как он объявил, что намерен уйти в монастырь в Рэмзи. Теперь-то я понимаю: у него были более серьезные причины страдать, чем мне раньше казалось. Решение Сулиена было тяжелым ударом для моего супруга. И наступило такое время, когда он не мог пройти мимо Земли Горшечника или бросить взгляд на место, где она жила и умерла. Чтобы освободиться от этой земли, он подарил ее монастырю в Хомонде и, когда с этим было покончено, уехал в Оксфорд, чтобы присоединиться к войску короля Стефана. Какая участь была ему уготована — вы знаете. Я не прошу о привилегии, которую дает откровенное признание, — подчеркнула она, — потому что не желаю больше таиться от тех, кому должно судить меня, будь то суд мирской или же церковный. Я перед вами. Поступайте так, как сочтете нужным. Я не обманывала ее при ее жизни, это было честное пари. Не обманываю ее и теперь, когда она уже мертва. Я выполняю обещанное: не прибегаю ни к каким лекарствам, сколь тяжелым ни было бы мое состояние. Каждый день оставшейся мне жизни, до самого конца, я буду платить за содеянное. Несмотря на мой внешний вид, я очень сильная. И конец, возможно, еще далек.
