Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич (полная версия книги TXT, FB2) 📗
С одной стороны Бронислав Иванович со Светланой Андреевной, а с другой Патимат Арослоновна с племянником Алексеем.
Не смогла быть только соседка с тыла Татьяна Кошина, находившаяся в длительной командировке в Алжире.
Их тут же усадили, налили, угостили. Но в их планы не входило засиживаться и мешать дружной компании, поэтому, провозгласив тосты в честь памяти о Петре Петровиче, добрым словом вспомнив его работу на даче и многочисленные задушевные беседы с ним, они тактично удалились.
Однако уже незаметно вечерело. Хотя и было очень светло, как и бывает в период летнего Солнцестояния, но заметно повеяло лёгкой прохладой от недостаточно прогревшейся за июнь почвы.
Некоторые засобирались домой.
Другие остались на чаепитие из самовара, подаренного Платону Олегом и Леной, уже более пяти лет назад.
Платон, как большой специалист самоварного дела, и на правах хозяина, сам растопил и вскипятил. В ход пошли не только лучины, но и давно набранные около железной дороги старые, залежавшиеся и пересохшие, сосновые шишки.
Зрители и участники процесса наперебой стали соревноваться в забрасывании шишек через изогнутую под прямым углом самоварную трубу. Когда возникал перебор, Платону приходилось приостанавливать соревнование и поднимать трубу, засовывая не провалившиеся шишки в основное жерло. К восторгу присутствующих, сразу же после нового насаживания трубы резко возрастала тяга, сказочно сопровождавшаяся специфическим гудением.
Процесс шёл быстро и вскоре хозяин сам понёс на веранду пышущего жаром и паром пузатого, держа того на чуть вытянутых руках, дабы не обжечь себе передок. Поднося того к столу, Платон не удержался от хохмы, якобы от усталости, выдыхая воздух:
– «Фу, пузатый от меня!».
Под дружный хохоток разлили чаю, и остатки общества принялись лакомиться тортом и пирожными. Полакомились и мороженым, к тому времени уже давно добытым дотошными Екатериной и Виталием.
Вскоре разъехались и задержавшиеся на чаепитие.
На ночёвку у семьи Платона остались только Анастасия и Даниил с Александрой.
Так непринужденно, тепло и весело завершилось это семейное торжество, ещё раз теснее сплотив и без того сплочённую, большую семью Кочет.
Праздник прошёл, как говориться, на уровне, без каких-либо трагикомичных эксцессов, кроме, пожалуй, случая, когда психомоторный удалец Ванюшка в резкой попытке налить себе сока, чуть совсем не выбил у Платона из руки бокал, поднятый при произнесении тоста, расплескав на стол значительную часть его содержимого.
Пока молодёжь с отцом убирали с улицы последствия праздника и пребывания гостей, женщины заканчивали посудомоечные хлопоты на кухне.
Улеглись за полночь.
Настрой, заданный юбилеем Петра Петровича, ещё долгое время оказывал своё благотворное влияние на семью Платона и семьи его московских родственников, внося в их внутренние отношения какую-то дополнительную доброту и теплоту.
Лирический настрой Платона позволил ему как-то светлой ночью на даче увидеть необыкновенную картину раннего восхода Солнца и сочинить по этому поводу стихотворение:
Восход Солнца
Лирическое настроение сопровождало и Ксению.
В один из ближайших поздних, но ещё достаточно светлых вечеров, в их московской квартире, она вышла к мужу на кухню уже в одной ночной рубашке, прижимая к груди их вторую по старшинству, серо-пушистую, сибирскую кошку Мусю:
– «Смотри, какая у меня киска!».
Платон повернулся к жене и заговорчески улыбаясь, задрал ей подол:
– «Да! Вот она! У, ти, какая!».
Шутливо отбиваясь от мужа, Ксения вдруг спросила того на ту же тему:
– «А ты помнишь, как рассказывал Кеше сказку про Красную шапочку?».
– «Да, помню! Волк, глядя в глаза Красной шапочке, одновременно поглаживая брюхо и поглядывая на восстающий… хвост! изрёк: «Это чрювато!».
– «Ну, ладно, пойдем, чай пить!» – не дала ему развернуться жена.
Кусая ломоть белого хлеба местами намазанного прошлогодним вареньем, и говоря при этом, Платон невольно обронил часть его на пол. Автоматически пытаясь немедленно поднять упавшее, он неловко наклонился. И тут же, увесистая, объёмом почти с десертную ложку, капля жидкого варенья издевательски шлёпнулась почти рядом с тем местом, на которое нацелился, было, Платон. Чертыхаясь и опять вспоминая свою теорию каскада ошибок, он встал, возвратил надкусанное на стол, и только затем снова наклонился, чтобы убрать за собой им же нагаженное, при этом невольно кряхтя и тихо приговаривая:
