Реквием по Германии - Керр Филипп (электронные книги без регистрации .TXT) 📗

Я заметил:

– Лучше приехать позже, чем вообще не приехать.

Однако он не обратил на мое ворчание ровным счетом никакого внимания. Чувство дискомфорта еще более усиливала собака Кенига которая сидела на коленях своего хозяина и возбужденно лаяла на дорогу в течение всего путешествия, как будто зверь давал указания куда нам ехать. Я узнал дорогу к студии «Зиверинг», но в этот самый момент она разветвилась, и мы опять повернули на север, на Гринцигералле.

– Вы знаете Гринциг? – проорал Кениг, перекрывая непрестанный лай собаки. Я ответил, что нет. – Тогда вы на самом деле не знаете венцев, – высказался он. – Гринциг славится виноделием. Летом многие приезжают сюда по вечерам, чтобы посетить одну из таверн, где продают молодое вино. Они пьют вволю, слушают квартет «Шраммель» и поют старые песни.

– Судя по вашим словам, в тавернах в это время очень уютно, – сказал я без особого энтузиазма.

– Да. Я и сам владею здесь парой виноградников. Всего два маленьких поля, понимаете? Но это – начало. У человека должна быть земля, не так ли? Мы как-нибудь приедем сюда летом, и вы сами сможете попробовать молодое вино – источник жизненной силы Вены.

Гринциг вряд ли можно было назвать пригородом Вены, скорее милой маленькой деревней. Но из-за близости к столице, что ли, это уютное провинциальное очарование казалось таким же фальшивым, как и декорации, что создавались на «Зиверинге». Мы въехали на холм по узкой дорожке, петляющей между старыми постоялыми дворами и коттеджами, утопающими в садах. Кениг твердил, как здесь все мило теперь, когда пришла весна. Но вид этой книжной провинциальности только побуждал во мне взлелеянное городом презрение, и я ограничился угрюмым ворчанием насчет засилья туристов. Для человека, привыкшего к серости булыжников, Гринциг со своими многочисленными деревьями и виноградниками казался слишком уж зеленым. Тем не менее я не стал говорить об этом впечатлении, опасаясь подтолкнуть Кенига к очередному странному монологу об этом тошнотворном цвете.

Он остановил машину около высокой кирпичной стены, окружающей большой, покрашенный в желтый цвет дом с садом, который выглядел так, словно провел целый день в салоне красоты. Здание оказалось трехэтажным, с крутой покатой крышей. Если не принимать во внимание яркого цвета его стен, то аскетичность деталей фасада придавала дому вид какого-то учреждения, скажем, роскошной ратуши.

Я проследовал за Кенигом через ворота, по аккуратно окаймленной дорожке к тяжелой, обитой дубом двери, которая будто только и ждала, что вы приметесь стучать в нее боевым топором. Мы прошли прямо в дом, ступив на скрипучий деревянный пол, от которого у библиотекаря наверняка случился бы сердечный приступ.

Кениг провел меня в маленькую гостиную, велел ждать здесь и удалился, закрыв за собой дверь. Я хорошенько огляделся вокруг, но ничего особенного не заметил, разве что сделал вывод, судя по мебели, о сельском вкусе хозяина. Грубо отесанный стол заслонял французское окно, пара стульев, словно принесенных с фермы, выстроилась напротив камина, огромного, точно шахтный ствол. Я уселся на оттоманку несколько более комфортабельного вида и перевязал шнурки на ботинках, затем почистил их носки о край потертого коврика. Прождал я около получаса, прежде чем Кениг вернулся за мной. Он важно провел меня сквозь лабиринт комнат и коридоров вверх по лестнице, в глубь дома. Теперь, когда мне предстояло познакомиться с кем-то более важным, я сказал, не заботясь о том, оскорбится он или нет:

– Поменяй вы этот костюмчик, были бы в каком-нибудь доме прекрасным дворецким.

Кениг не повернул головы, но я почувствовал, что он осклабился, а затем издал короткий сухой смешок.

– Рад, что вы так думаете. Знаете, мне свойственно чувство юмора, но я бы не советовал вам проявлять его в присутствии генерала. Откровенно говоря, характер у него самый что ни на есть суровый. – Он открыл дверь, и мы вошли в светлую комнату, с пылающим камином и гектарами пустых книжных полок. Напротив широкого окна, позади длинного библиотечного стола, высилась фигура человека в сером костюме с коротко остриженной головой, которую я почти узнал. Человек повернулся, улыбаясь. Его горбатый нос безошибочно воскресил одно лицо из моего прошлого.

– Привет, Гюнтер, – сказал человек.

Кениг лукаво наблюдал, как я, лишившись дара речи, мигая, таращусь на усмехающуюся личность.

– Вы верите в приведения, герр Кениг? – наконец спросил я.

– Нет. А вы?

– Теперь верю. Если я не ошибаюсь, джентльмен около окна был повешен в сорок пятом за участие в заговоре против фюрера.

– Ты можешь оставить нас, Гельмут, – сказал человек около окна. Кениг коротко кивнул, повернулся на каблуках и вышел.

Артур Небе указал на стул возле стола, на котором в развернутом виде лежали документы Белински рядом с парой очков и авторучкой.

– Садись, – сказал он и засмеялся. – Чего-нибудь выпьешь? Тебе, кажется, не помешает.

– Не каждый день видишь человека, восставшего из мертвых, – спокойно сказал я. – Налей-ка лучше побольше.

Небе открыл большой резной деревянный бар, продемонстрировав мраморный внутренний интерьер со всевозможными бутылками. Он взял бутылку водки и два маленьких стакана, которые наполнил до краев.

– За старых товарищей, – сказал он, поднимая стакан. Я неуверенно улыбнулся. – Пей. Я от этого не исчезну.

Я залпом выпил водку и глубоко вздохнул, почувствовав, как она ударила по желудку.

– Тебе смерть идет, Артур, хорошо выглядишь.

– Спасибо. Никогда себя лучше не чувствовал.

Я зажег сигарету и некоторое время не вынимал ее изо рта.

– Минск, да? – сказал он. – Сорок первый. Последний раз, когда мы виделись.

– Правильно. Ты перевел меня в бюро по военным преступлениям.

– Я вообще-то должен был бы засадить тебя за ту просьбу, даже расстрелять.

– Судя по тому, что я слышал, тебе в то лето нравилось расстреливать. – Небе оставил мой выпад без внимания. – Почему же ты этого не сделал?

– Ты был чертовски хорошим полицейским, вот почему.

– И ты тоже. – Я глубоко затянулся. – По крайней мере, до войны. Что заставило тебя измениться, Артур?

Небе посмаковал водку, а потом выпил ее одним глотком.

– Берни, не жди от меня каких-либо объяснений. Мне давали приказы, которые следовало выполнять, и выбор был небогат: они или я. Убивай, или убьют тебя. В СС действовали только так. Десять, двадцать, тридцать тысяч – как только вычислили, сколько нужно для того, чтобы спасти свою собственную жизнь, ты должен убивать других. Это было мое окончательное решение, Берни: окончательное решение неотложной проблемы своего собственного выживания. Тебе повезло, потому что от тебя никогда не требовали производить такие же подсчеты.

– Благодаря тебе.

Небе скромно пожал плечами, прежде чем указать на бумаги, развернутые перед ним.

– Я очень рад, что не приговорил тебя к расстрелу, особенно теперь, когда увидел все это. Естественно, этот материал должен быть оценен экспертом, но, судя по всему, тебе выпал счастливый билет. Тем не менее, мне бы хотелось услышать о твоем источнике побольше.

Я повторил свой рассказ, после чего Небе сказал:

– Как ты думаешь, ему можно доверять? Этому твоему русскому?

– Раньше он меня никогда не подводил, – сказал я. – Но он, конечно, только доставал для меня бумаги.

Небе снова наполнил наши стаканы и нахмурился.

– Какие-то проблемы? – спросил я.

– Просто я не могу вспомнить ничего, произошедшего за те десять лет, что я тебя знаю, способного убедить меня, что ты теперь не более чем заурядный торговец на черном рынке.

– Не труднее, чем мне убедить себя в том, что ты военный преступник, Артур. Или, если на то пошло, признать, что ты не мертв.

Небе улыбнулся:

– В чем-то ты прав. Но, когда вокруг столько возможностей при огромном количестве перемещенных, я удивляюсь, что ты не вернулся к своей старой профессии и не стал частным детективом.