Черный город (с илл.) - Акунин Борис (полная версия книги .TXT) 📗
Доведя сердцебиение до одного удара в две секунды и «утопив» дыхание, так что диафрагма почти перестала двигаться (это называлось «дышать кожей»), Эраст Петрович прошелестел:
— Можно.
В тот же миг Маса нанес молниеносный удар по тому месту, где стоял господин, — только господина там уже не было. Совершенно беззвучно он отскочил на сажень в сторону.
Хвост кусачей змеи разочарованно пополз по паркету назад, к столу. Маса навострил уши, пытаясь определить, в какую сторону переместился Фандорин.
— Как же я соскучился сидеть здесь один, — с обманчивой ленцой, да еще позевывая, болтал слуга. — С вашей стороны было жестоко уезжать без меня. Лишь одно обстоятельство немного скрасило мою печаль.
— Какое же? — поинтересовался Эраст Петрович, падая на пол.
Бич хлопнул по стене у него над головой. Фандорин без шороха, без шелеста откатился в угол и вскочил.
— В меня влюбилась очень-очень красивая женщина Курася из швейной мастерской на улице Покуровка.
Маса был повернут в ту сторону, где Эраста Петровича уже не было, но это ничего не значило. Японец отлично умел лупить своей длинной плеткой и через плечо. Поскольку женскую красоту Маса масштабировал по весу и объему — чем больше, тем краше, — если «Курася» (очевидно, «Клаша») считалась у него «очень-очень красивой», это означало, что в ней никак не меньше пяти пудов веса.
Поняв, что не заинтриговал господина своим сообщением и что ответа не будет, Маса сменил тему.
— А помните, как в прошлом году в меня была влюблена красивая Фурося?
Эраст Петрович молча пожал плечами.
— Наверное, не помните, дело давнее. Так вот, Фурося родила мальчика и хотела отдать его в Воспитательный дом, но передумала, потому что я обещал положить на имя младенца (забыл спросить, как она его назвала) тысячу рублей. Вы ведь дадите мне тысячу рублей, господин?
— Тысячу?
Хлоп по плинтусу. Мимо!
Фандорин, мелко переступая, заскользил вдоль стены.
— Дам, конечно. Только п-прошу тебя… — Прыжок, удар по пустоте. — …Будь аккуратней, иначе ты меня разоришь.
На этот раз бич описал хитрую длинную дугу, охватившую половину гостиной, но Эраст Петрович уже находился на противоположном конце комнаты.
Маса задумался — что-то вспомнил.
— Скажите, господин, а у вас может быть сын? Лет десяти или двенадцати?
— Почему ты… — скачок — …спросил?
— Несколько дней назад приходил странный мальчик. Похожий на вас. Спрашивал, где вы. Такой потерянный. Будто искал отца.
Фандорин усмехнулся. Слуге давно уже не удавалось зацепить его бичом по-честному, поэтому в ход шли всякие хитрости, призванные ослабить концентрацию. Маса мечтал о том, чтобы у господина появился сын или хотя бы дочь, и сильно осуждал Эраста Петровича за бездетность.
— А еще пришло письмо от вашей супруги.
В левой руке сидящего появился конверт.
Эраст Петрович слегка поморщился.
— Письмо ты, разумеется, прочел?
Конверт был запечатанный, но Фандорин хорошо знал повадки своего помощника. Маса, конечно же, прочитал, а конверт заклеил ради соблюдения приличий, которые, с его точки зрения, являются фундаментом бытия.
Бич чуть покачивался. Эраст Петрович тоже — на цыпочках.
Вздохнув, Маса разжал кулак, придерживая рукоять двумя пальцами. Понял, что сегодня ему не повезет. На риторический вопрос он не ответил.
— Что-нибудь важное? — спросил Фандорин.
— Мне так не показалось. — Дипломатичное пожатие плечами. — Если бы случилось что-нибудь важное, Симон-сан прислал бы телеграмму. Вы не хотите читать письмо, господин? Я могу пересказать его своими словами. А могу и не пересказывать. Письмо написано ради последней строчки — вам будет довольно прочесть только ее.
Он протянул конверт, Эраст Петрович, полагая, что рэнсю уже закончено, шагнул вперед.
Точный удар обжег ему спину и плечо.
— Ты что?! Мы ведь закончили!
— Мы заканчиваем, когда вы скажете «фусё», а вы этого не сказали, — засмеялся японец.
Он снова занес бич, и Фандорин быстро сказал:
— Всё, всё!
— О, как приятно побеждать! Бацу!
Это означало «штраф»: сорок четыре приседания, держа победителя на плечах.
Уговор есть уговор. Эраст Петрович сел на корточки, Маса зашел сзади, допятился до стены, лязгнул там чем-то и с торжествующим рыком запрыгнул на господина.
Поднимать плотно сбитого японца было тяжело. Штраф давался Фандорину с трудом. Он даже расстроился и пообещал себе как следует поработать с грузами. Ялтинское безделье не прошло даром.
— Уф, как же ты отъелся! — наконец не выдержал Эраст Петрович.
— Неправда, — с достоинством отвечал Маса. — Я мало ел. Не было аппетита. Очень переживал из-за нашей разлуки.
— Но ты стал тяжелее!
— Это потому что я держу вот это.
И слуга высунул из широкого рукава юкаты десятикилограммовый диск от штанги.
— Скотина, з-зачем ты это сделал? Я чуть не надорвался!
— Чтобы вы почувствовали, господин, как тяжело было мне из-за вашего недоверия. Почему вы не вызвали меня, когда у вас случилась неприятность? Я знаю: в Ярте что-то произошло. Иначе вы не задержались бы так надолго.
Утирая пот, Фандорин хмуро сказал:
— Ладно, давай письмо.
Верного помощника он не вызвал в Крым, потому что стыдно было выглядеть жалким болваном, которого обвели вокруг пальца.
Жена Эраста Петровича, знаменитая артистка, находилась в закавказском городе Баку, на съемках очередной картины. В конверте оказалось не письмо — открытка. На цветной, аляповато раскрашенной фотографии, которую Фандорин толком не разглядел, было запечатлено нечто огнедышащее. Кажется, извержение вулкана. О, эта вечная любовь к эффектности и драматичности!
Обычно такие карточки посылают без конверта — на то они и открытки, но супруга Эраста Петровича позволить себе такого не могла. С ее подписью открытку украли бы на почте, что уже случалось. Ясно было и почему она написала не на обычном листке: на карточке мало места, можно обойтись очень коротким посланием.
Скользящим, будто стремящимся поскорее убежать, но в то же время чрезвычайно изящным почерком на обороте черно-красной картинки было выведено:
«Ах, милый, милый, если б Вы только знали, как безумно я без Вас скучаю! Здесь невыносимая тоска — всё банкеты, приемы, пикники и прочая смертельно надоевшая рутина. Со съемками не ладится, их окончание всё откладывается и откладывается. Я предчувствую, что это будет либо моя самая лучшая, либо самая худшая роль. Ужасней всего, что здесь наступили инфернальные жары. Я телеграфировала в ателье Рубе, чтобы мне срочно сшили по имеющейся у них мерке тропический гардероб. Прошу Вас оплатить счет и как можно скорее выслать мне заказ.
Маса был прав: суть содержалась в самой последней строчке: оплатить и выслать. Что ж, съемки затягиваются — это прекрасно. А когда закончатся, можно будет куда-нибудь уехать с Масой.
Улыбнувшись, Фандорин рассеянно поглядел на картинку.
Нет, не вулкан. Пожар.
Поле, все утыканное нефтяными вышками, столб черного дыма, зарево вполнеба. Ну понятно: Баку.
Внизу мелко подпись:
«Большой пожар на нефтяных промыслах т-ва „Бранобель“ в Черном Городе близ Баку».
Маса недоверчиво спросил:
— Неужели вы все-таки ее любите, господин? Только что были мрачнее тайфуна, и вдруг лицо осветилось солнцем.
Со счастливой улыбкой Эраст Петрович сказал:
— Она меня не разлюбила!
Японец разинул рот.
— Наверное, я недостаточно хорошо понимаю по-русски. Позвольте мне прочитать письмо еще раз.
— Фортуна на меня больше не дуется, мы п-помирились, — сказал ему Фандорин и с необычной для него сентиментальностью поцеловал фотокарточку — будто богиню удачи в капризные губы.
