Комитет Тициана - Пирс Йен (читать полную версию книги .txt) 📗
Потребовалось усилие, чтобы удержать на лице ничего не значащую улыбку. Флавия надеялась, что манеры Боволо станут лучше до того, как иссякнет последняя капля ее терпения.
— Может, вы поговорите с кем-нибудь из ее коллег? — продолжал комиссар, не обращая ни малейшего внимания на то, как напряглись ее скулы. — Смысла в этом, конечно, нет, поскольку мы уже вышли на след, но зато будут учтены абсолютно все аспекты дела. Перебросьтесь с ними парой слов, проглядите бумаги и завтра же возвращайтесь в Рим. Ведь вы так и собирались? — спросил он, смутно подозревая подвох.
— Да. Или послезавтра. Я с удовольствием с ними поговорю. Но разве вы сами этого еще не сделали? — спросила с некоторым удивлением Флавия.
— Да-да, конечно, — поспешно ответил Боволо. — Провели детальные допросы. Но я уверен, не помешает переговорить еще раз. Займитесь этим и не отвлекайте нас от работы.
— В таком случае, — бодро проговорила она и наконец распрощалась с улыбкой, поскольку та никак не помогала делу, — не будете ли вы любезны объяснить мне, в чем состоит дело? В Риме мы располагаем весьма неопределенными деталями. Что произошло и каким образом? Это полезно знать. Если вы в состоянии пожертвовать своим временем.
Боволо стрельнул на нее рыбьими глазами. Он никак не мог решить, что это: вежливость или сарказм.
— Гм, — фыркнул он не более галантно, чем прежде. — Почему бы и нет. Может, и неплохо выслушать мнение человека со стороны.
Ничего подобного он не думал, но, по крайней мере, повел себя прилично. Флавия изобразила на лице польщенную мину.
— Имя жертвы, — прежде чем начать, комиссару пришлось долго рыться в бумагах на письменном столе, — Луиза Мэри Мастерсон. Ей было тридцать восемь, не замужем. Подданная США. Проживала в Нью-Йорке, работала хранительницей отдела Западного искусства в каком-то тамошнем музее. Рост — метр пятьдесят один, здоровье хорошее. В Тициановский комитет вошла полтора года назад. Это ее вторая сессия. Они каждый год за счет налогоплательщиков собираются у нас в Венеции. Мастерсон приехала в понедельник, а заседание началось во второй половине дня в четверг. Первый день она пропустила, а в пятницу присутствовала. Смерть, согласно заключению врачей, наступила в тот же вечер примерно в девять тридцать.
Боволо выдавал эти сведения со скоростью пулемета, тем самым показывая, что он нисколько не заинтересован детально информировать Флавию. Просто пересилил себя и старается выплюнуть наибольшее количество фактов за наименьшее время, чтобы как можно скорее избавиться от надоедливой проныры. Флавия не прерывала его трескотни, но пока в его потоке речи не обнаружила ничего полезного.
— Тело обнаружили в «Джиардинетти Реали». Это, кстати сказать, между площадью Сан-Марко и Большим каналом. Она засиделась в расположенной неподалеку библиотеке Марчиана и, судя по всему, решила пройтись. Общественный транспорт не работал по причине однодневной забастовки. Возможно, она поджидала такси. Ее нашли в теплице с семью ножевыми ранениями. Перочинный нож примерно десяти сантиметров длиной, типа швейцарского или что-то в этом роде. Одна на шее, четыре на груди, одна на плече и одна на руке. Все несмертельны, если бы ей вовремя оказали помощь. Но чтобы этого не случилось, жертву оттащили в теплицу.
— Получается, что она истекла кровью?
— Получается, что так. Не самый приятный способ расстаться с жизнью. Не повезло — уж слишком укромный угол: в другом месте на нее кто-нибудь бы да наткнулся. Коллеги не знают, почему она там оказалась, и там не удалось найти ни одного человека, кто бы видел ее в саду. Из-за этой чертовой забастовки там вообще никого не было. Ясно одно — убийство. Но кто убил и почему, мы не знаем.
— Но что-то подозреваете?
— Не без того. Конечно, подозреваем. Даже больше. Уверены, что это ограбление, которое превратилось в убийство. Следов насилия нет, зато исчезла сумочка. Действовал явно не венецианец — сицилиец или какой-нибудь другой пришлый иностранец.
Флавия пропустила мимо ушей его чудовищное утверждение. Сама она не считала иностранцами соотечественников с юга и не исключала возможность, что убийство совершил все-таки венецианец. Но понимала, что хорохориться понапрасну не стоит.
— Никаких иных свидетельств того, что произошло? — спросила она.
Боволо пожал плечами с видом человека, который сказал свое слово и теперь уверен, что дальнейшее обсуждение предмета бесполезно. Но они по крайней мере достигли взаимопонимания: Флавия не лезла с критикой, и он решил в какой-то мере ей потакать. Продолжая говорить, он перекинул через стол несколько бумаг.
— Вот все, чем мы располагаем о ее передвижениях перед смертью. Ничего необычного. В Венеции она никого не знала, кроме своих коллег. Все время проводила либо в библиотеке, либо на острове Сан-Джорджо, либо в своей комнате, где ела или встречалась с коллегами по комитету. — Флавия собралась было заметить, что деталей не густо, но Боволо в это время пододвинул ей фотографии: — Вот снимки жертвы.
Она пристально вгляделась в изображение — не потому, что заинтересовалась, а потому, что ей хотелось выглядеть профессионалом. Но даже смотреть на них казалось почти вторжением в личную жизнь женщины.
Мастерсон и мертвая выглядела достаточно эффектно. Лицо подтянутое, но краска расплылась. Разорванная и запятнанная кровью одежда явно хорошего качества, хотя, на взгляд Флавии, немного консервативна и строга. Крупный план демонстрировал зажатый в кулаке пучок цветов, которые она, видимо, схватила, когда умирала. Но на фотографии было что-то еще, что Флавия никак не могла разглядеть.
— Что это?
— Лилии, — ответил Боволо.
— Нет. Не цветы, а вот это. — Она показала пальцем.
— Распятие. Золотое. На серебряной цепочке.
— Должно быть, довольно ценное, — отметила Флавия. — Можно предположить, что любой грабитель не погнушался бы таким предметом.
— Может, можно… а может, и нельзя… — уклончиво отозвался комиссар. — Она, наверное, сопротивлялась, не отдавала, и поэтому преступник ее убил. А потом испугался и убежал. Или хотел только деньги: с наличными безопаснее.
— Что было в ее сумке?
— Профессиональные бумаги, кошелек, паспорт и все такое, насколько мы могли выяснить. — Он подал Флавии очередной список и несколько ксерокопий.
Она задумалась на пару минут. Флавия привыкла полагаться на первые впечатления и моментальные озарения, отчего Боттандо неизменно страдальчески кривился. Он любил рутину и годами пытался убедить свою помощницу в ее целесообразности. Напрасно. Боттандо был полицейским, и формальности составляли часть его работы. А она — нет и предпочитала воображение, которое выручало не реже, чем пристрастие шефа к пунктуальности. И кроме того, демонстрировав ее особенный подход.
— Отпечатки пальцев или что-нибудь подобное?
— Это же общественный сад, — насмешливо хмыкнул комиссар. — Туристы все истоптали и исплевали. Берег загажен хуже некуда. Вы представить себе не можете, сколько пустых банок и недоеденных сандвичей пришлось подобрать моим людям.
Флавии меньше всего хотелось выслушивать продолжительные лекции о гнусных нравах туристов. Была бы воля Боволо, он бы выгнал из Венеции всех чужаков. Но и она — жительница Рима — представляла размах проблемы.
— Мне кажется, если ее тащили в теплицу, должны остаться какие-то следы.
— И тем не менее не было. По крайней мере свежих. Очень сухое лето. Почва как камень — дожди не выпадали несколько недель. Надо бы, чтобы дождь прошел в ближайшее время. Он очень нужен. А вы, если хотите, проверьте сами, раз считаете, что справитесь лучше наших экспертов, которые занимаются этим годами…
Флавия кивнула с таким видом, словно не исключала и этого поворота событий. Она, естественно, не собиралась ползать по земле в саду, но ее реакция вызвала раздражение комиссара — и то хорошо.
Она не нашла ничего такого, за что могло бы зацепиться ее воображение. Однако фотографии убитой странным образом ее заинтересовали. Что можно сказать по снимку? Немного. Но в Мастерсон чувствовалось нечто неординарное. Она одевалась по-деловому — стиль, который предпочитают многие американки. И в ней не ощущалось женственности итальянки. Лицо сосредоточенное, однако в нем было что-то необычное. Под кажущейся суровостью — за морщинками у глаз и жесткой складкой у рта — таилась некая природная мягкость. Создавалось впечатление, будто убитая пыталась казаться при жизни более твердой, чем была на самом деле. Возможно, она была бы в общении вполне приятным человеком, если бы удалось познакомиться с ней поближе.
