Девчонки, я приехал! - Устинова Татьяна (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

– Да шут с ним, с Серёжей твоим! Давай ужинать садись, остынет!..

Волоча за собой плед, Надинька стала подниматься по лестнице. Агаша сняла картошку с огня, прислушалась и покачала головой. В светёлки у девочки… теперь разор. Со стен всё снято, бельё и постельные принадлежности, кроме одной подушки и одеяла, увязаны в узлы, на кровати распахнутый чемодан, куда ещё только предстоит сложить одежду.

…Ох, грехи наши тяжкие…

Сверху не доносилось ни звука, а потом Надинька спустилась – в шерстяных носках и тёплом отцовском халате. Беленькая шейка жалобно выглядывала из широких стёганых отворотов синего бархата.

Надинька боком присела к столу, на своё место. У каждого в семье было своё место, и обе по привычке садились «правильно».

– Вот поедим, – Надинька отщипнула хлеба, макнула в соль и стала жевать, – и будем дальше собираться. Да, Агаша?..

– Да я без тебя соберусь, ты за уроки садись и спать, тебе вставать ни свет ни заря! Холодно в поезде-то?..

И в школу, и потом в институт Надиньку всегда возила машина Павла Егоровича, на поезде ей непривычно, да и обидеть могут, она вон какая… другая, приметная, словно девушка из трофейного фильма!..

– А я городскую квартиру совсем не помню, – призналась Надинька и ещё отломила хлеба. – Ты помнишь?..

Агаша поставила перед ней тарелку жареной картошки и – отдельно – маринованных белых грибов с луком и маслом.

– Так я днями была на квартире-то, Надинька, – напомнила она, пристраиваясь на «своё» место. – Всё там по-прежнему, как было, так и осталось. Я дворничиху попросила, она мне поможет окна и полы перемыть. Ничего, ничего.

– Я на вечерний переведусь, – сказала Надинька. Она ела бесшумно и жадно, как голодная кошка. – Работать пойду. Получку буду приносить. Ты меня только не бросай, Агаша.

– Что это ты удумала? Работать и я могу, мне всего сорок лет! Тебе учиться мама с папой велели, так и учись! А я в людях всегда заработок найду, стирка-уборка всем нужны.

– Нет, Агаша, – твёрдо сказала Надинька. – Я тоже должна работать.

– Институт – вот твоя работа!

– А сколько там народу, в нашей квартире?

Агаша вздохнула.

– Кроме нас, три семьи всего. Один военный с железной дороги, с женой и мамашей, ну, детишек трое. Потом евреи, она полная такая, приветливая, в музыкальной школе, а он бухгалтером где-то на Симоновке, в автозаводе, что ли, и мальчонка ихний. Инвалид безногий, до войны плотником был, а как ноги оторвало, в артели рукавицы шьёт. Ну, выпивает маленько, конечно, шумит, жену гоняет. Да ты не страшись, Надинька, освоимся. Всё ж не война, слава те господи.

– Да, да, – быстро сказала девушка. – Не война.

…Почему же всё-таки не позвонил Серёжа? Должен был звонить и вот… не позвонил. Как бы ей хотелось, чтоб он оказался рядом! Посмотрел в глаза, взял за руку, выслушал. Ах, как ей нужно, чтобы Серёжа её выслушал!..

Такая беда у неё случилась. Как дальше жить? Как справляться?

Хорошо, Агаша рядом, а вдруг с той тоже что-нибудь приключится и Надинька останется совсем-совсем одна?..

Глаза у девушки налились слезами, она шмыгнула носом и отвернулась, чтоб Агаша не заметила, но та увидела, конечно.

– Ты поплачь, – сказала тихо. – Слёзы душу омывают. А ты даже на похоронах не заплакала, всё себя держала!

– Если я заплачу, то, наверное, умру, Агаша.

– Будет глупости болтать!

– И мама, – словно про себя продолжала девушка. – Зачем она умерла? Она же вернулась живой! Я так помню, как она вернулась, Агаша!

– Да как же тебе не помнить, ты уж большая была, восемь лет.

– Мы всё на станцию бегали встречать! А она никак не приезжала! А потом вдруг калитка открылась, и она по дорожке идёт!

– Ты её за почтальоншу приняла, – подхватила Агаша, – потому что в форме она была! А ты и не признала!..

– А как я к ней на руки залезла и не хотела слезать? Как ты её в ванной мыла, ещё мыло такое вонючее невозможно!

– Дегтярное, – вставила Агаша. – От вшей.

– А мне так нравилось, как она пахнет, мама!.. Я потом с ней всё время спала, а ты меня прогоняла.

– Да как же тебя было не гонять, если ты уж совсем большая, а Любочке отдохнуть надо было!

– Агаша, зачем она умерла?

Няня украдкой взглянула на воспитанницу – опять ни единой слезинки, только на щеках два красных пятна, как от лихорадки.

– Да ведь человек не сам решает, когда ему жить, а когда помереть. – Агаша ладонью смела со стола хлебные крошки. – Заболела она, а сил-то и нету, все на войне порастратила.

Любочка, Любовь Петровна, вернулась в сентябре сорок четвёртого и прожила всего до Нового года. А потом продрогла где-то, воспаление лёгких, за неделю сгорела, хотя Павел Егорович как-то умудрился пенициллин достать, на самолёте из Казани примчался.

Только попрощаться им не довелось. Любочка в себя так и не пришла.

Остались они тогда втроём. Надинька горе быстро и приняла, и пережила – детское горе лёгкое, короткое. А Павел Егорович в одночасье постарел, сгорбился, весь словно осел и заледенел. Может, тогда сердце у него и надорвалось…

Но всё-таки, приезжая на дачу, открывал дверь и первым делом возвещал: «Девчонки, я приехал!»

Агаша утёрла глаза – она бесслёзно печалиться не умела, да и горе уж больно велико. Как его поднять, как теперь нести?..

– Поставлю-ка я чаю, Агаша, – Надинька поднялась и подхватила пустые тарелки. – Между прочим, у меня в портфеле две сушки! – прокричала она из кухни. – С маком! Нина угостила, а я забыла съесть!

Ничего она не забыла, конечно, а приберегла, чтобы разделить с Агашей.

– А рояль? – продолжала Надинька, точно зная, что Агаша стоит у неё за спиной. – Куда мы его поставим в квартире?..

– Да уж поставим, – пробормотала Агаша. – Отойди, я сама тарелки ополосну. Ручки побереги!

– Нет, Агаша, мы с тобой теперь наравне должны вести хозяйство.

– Чего удумала?! Хозяйство вести! Без тебя управлюсь! Ступай, ступай!..

Надинька повернулась, обняла Агашу, прижалась горячим, худеньким лицом к плечу.

Агаша проглотила моментально набежавшие слёзы, похлопала девочку по спине, поцеловала в рыжую макушку.

– Ничего, ничего. Проживём с Божьей помощью.

Надинька оторвалась от неё и стремительно вышла из кухни. Через секунду зазвучал рояль – сразу грозно, мятежно, – и также неожиданно умолк.

– Агаша, – издалека громко спросила Надинька. – А он есть?

– Кто?

– Бог.

Агаша достала из буфета чашки и сахарницу, непривычно лёгкую. Заглянула – почти пусто.

– По-нынешнему выходит, что нет.

– А по-твоему – есть?

– Ох, не знаю я, Надинька.

– Если он есть, почему война такая страшная была? Почему людей в печах жгли? И в газовых камерах душили? Почему мама умерла, и папа тоже?..

Агаша не знала, что отвечать, и сказала:

– Стало быть, за грехи наши…

– У мамы не было никаких грехов! – выкрикнула Надинька и опять заиграла.

Агаша принесла из кухни чайник, уселась на своё место, сильно выпрямилась и стала слушать.

Рояль гремел.

Надинька неожиданно оборвала музыку и бесшумно опустила крышку рояля. Ссутулила плечи и сунула руки в карманы отцовского халата.

Так они сидели в полной тишине – Агаша у стола, девочка рядом с инструментом.

– Ты бога нянькой не назначай, – вымолвила наконец Агаша. – Он отец наш, а смотреть за собой люди сами должны. Что же делать, коли против воли отца чада поднимаются? Чадам несладко, а отцу-то каково?..

– Ты странно рассуждаешь, Агаша. По-деревенски.

– А это, как говорится, чем богаты! Чай иди пить, остыл уж.

Надинька сушку сгрызла моментально, а Агаша к своей даже не притронулась, приберегла для девочки, и чай пила не внакладку, как привыкла за послевоенные годы, а вприкуску, из экономии.

Вдруг по зашторенным окнам прошёлся свет автомобильных фар, зафырчал мотор, просигналил гудок.

Надинька вскочила – всё было так, словно запоздавший отец вернулся с работы! Сейчас зазвучат на крыльце шаги и знакомый голос провозгласит: «Девчонки, я приехал!»