Пелагия и белый бульдог - Акунин Борис (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
– Что же там было ужасного, на этой картинке?
– Я полагаю, на ней была та самая осинка, под которой зарыты головы. При этом сфотографированная наутро после двойного убийства. Осинка, уже обреченная, потому что ее корни были подрублены острой мотыгой, еще не успела засохнуть и выглядела как живая. А самое главное – к деревцу была прислонена сама мотыга, забытая убийцей. Или, может быть, лежала рядом в траве – не знаю. Кто-то из обитателей Дроздовки или постоянных гостей мог обратить внимание на эту странную деталь, сопоставить ее с непонятным увяданием деревца, припомнить и затоптанный газон, и смерть Закусая – и сделать опасные для преступника выводы.
– Так-так, – кивнул архиерей. – А куда мотыга делась потом?
– Может быть, убийца вернулся за ней днем и отнес на место. А еще вероятнее, что это сделала Наина Георгиевна.
– Стало быть, Бубенцов убил Поджио и разгромил всю выставку из-за одной этой фотографии?
– Да, это несомненно. Ведь из всех снимков и всех пластин пропало только «Дождливое утро». Скандальные карточки с обнаженной Телиановой преступника нисколько не интересовали. Но скандал пришелся Бубенцову кстати: явное и очевидное подозрение падало на Ширяева.
– Теперь я вижу, что всё именно так и было. – Митрофаний склонил голову набок, проверяя, всё ли сходится, и, кажется, остался доволен. – Но, решившись убить Телианову, Бубенцов пошел на огромный риск. Ведь в этом убийстве Ширяева заподозрить уже не смогли бы – он как раз был на допросе в полиции.
– А Ширяев и так уже очистился от подозрения в убийстве Поджио, когда Наина Георгиевна объявила, что Степан Трофимович провел всю ночь с ней. Рисковать же Бубенцов был вынужден, потому что во время «опыта» Наина Георгиевна напрямую дала ему понять, что ей всё известно и что покрывать его больше она не станет. Помните, я вам говорила, как она пригрозила долги раздать? И раздала бы, потому что избавилась от бесовского наваждения и служить демону больше не хотела. То ли терпение кончилось, то ли гордость пробудилась. А может быть, выбор сделала – в пользу Степана Трофимовича. Только слишком уж заигралась она с огнем. Бубенцов не мог оставить ее в живых, ни на один день. И убил. А заодно и служанку. Что для этакого «духа изгнанья» чья-то маленькая жизнь?
– И тебя тоже чуть не убил, – негромким, страшным голосом произнес владыка, и взгляд у него стал такой, что хоть свечку об него зажигай.
– Да. И даже дважды.
Пелагия вздохнула и рассказала, как в Дроздовке, когда она проводила преосвященного до ворот парка и возвращалась обратно по аллее, кто-то пытался ее задушить.
– Я тогда никому не стала говорить, а то Бубенцову только на руку бы вышло. Снова на зытяков бы свалил. Такой подарок для синодальных дознателей – нападение на монахиню. Бубенцов как раз накануне рассказывал, как зытяки на пустынной дороге своим жертвам мешки на голову накидывают. Теперь понятно, кто и почему меня удавить хотел. Помните, когда я перед всеми разоблачила Наину Георгиевну, то сказала, что на этом не остановлюсь?
– Да, помню, – кивнул владыка. – Ты сказала, что тут какая-то тайна и что нужно разобраться.
– Глупо сказала, неосторожно, – вздохнула Пелагия и, скромно потупившись, добавила: – Выходит, Бубенцов высоко оценил мои способности, раз решил обезопаситься.
Митрофаний грозно пророкотал:
– Бог милостив и прощает злодеям разные душегубства, еще и хуже этого. Но я не Бог, а грешный человек и за тебя разотру Бубенцова в пыль. Ты только скажи мне, можно ли действовать по закону или нужно изыскивать иные средства? Ты ведь оба раза не видела, кто на тебя нападал. Значит, и доказательств нет?
– Только косвенные.
Пелагия почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы сесть на кровати. Епископ подложил чернице под спину подушек.
– У нас три преступления, явно связанных между собой: сначала убили отца и сына Вонифатьевых, потом Аркадия Сергеевича Поджио, потом Наину Телианову с горничной, – начала объяснять сестра. – По уже упомянутым причинам Бубенцов попадает в число подозреваемых во всех трех случаях. Так?
– Не он один был причастен ко всем этим событиям, – возразил архиерей. – И в Дроздовке, и на обоих вечерах у почтмейстерши были также Ширяев, Петр Телианов, Сытников и еще этот, рифмоплет, как его… Краснов! У них могли быть какие-то свои причины для убийства Вонифатьевых. А остальные два убийства произошли из страха разоблачения.
– Верно, отче. Но только Петр Георгиевич выпадает, потому что в день, когда к Сытникову приезжал лесоторговец, молодого барина в Дроздовке не было, он еще не вернулся из города. Про это при мне говорили, я запомнила. Что до Краснова и Сытникова, то убить Вонифатьева они, конечно, могли. Первый – хотя бы из-за тех же тридцати пяти тысяч. Второй… Ну, скажем, поссорился из-за чего-то со своим гостем. Но неувязка в том, владыко, что ни Краснова, ни Сытникова княжна покрывать бы не стала.
– Согласен. Но как насчет Ширяева? – спросил преосвященный уже больше для порядка.
– Вы запамятовали, отче. Мы уже установили, что убийства в Варравкином тупике Степан Трофимович совершить не мог, потому что всё еще находился под арестом.
– Да-да, правильно. Значит, кроме Бубенцова, совершить все три убийства было некому?
– Выходит, что так. Только не три убийства, а пять, – поправила Пелагия. – Ведь первое и последнее были двойными. При внимательном разбирательстве на подозрении остается один только Владимир Львович. Вспомните еще и то, что в ночь убийства Поджио инспектор был совсем один – Мурад Джураев напился пьян и бродил по кабакам, а секретарь Спасенный пытался урезонить буяна. Уж не сам ли Бубенцов и подпоил своего слугу, зная, к чему это приведет?
Монахиня развела руками:
– Вот и всё, чем мы располагаем. При обычных обстоятельствах этого было бы достаточно для ареста по подозрению, но Владимир Львович – случай особенный. Если Матвей Бенционович даже и выпишет постановление, боюсь, что полицмейстер не послушается. Скажет, мало оснований. Для него ведь Бубенцов – и царь, и бог. Нет, ничего у нас с арестом не выйдет.
– А это не твоя печаль, – уверенно молвил Митрофаний. – Ты свое дело исполнила. Лежи теперь, набирайся сил. Я велю, чтоб не тревожили тебя, а понадобится что – дерни вот за этот бархатный шнурок. Вмиг келейник прибежит и всё исполнит.
Владыка тут же показал, как дергать за шнурок, и в самом деле через секунду в дверную щель просунулась постная жидкобородая физиономия в скуфейке.
– Патапий, вели-ка послать за Матвеем Бердичевским. И живо, на легкой ноге.
Матвей Бенционович очень волновался.
Не из-за полицмейстера – тот был как шелковый. То есть поначалу, когда увидел постановление об аресте, побледнел и весь, до самой кромки волос, покрылся испариной, но когда Бердичевский разъяснил ему, что после провала зытяцкого дела карта синодального инспектора так или иначе бита, Феликс Станиславович окреп духом и взялся за дело с исключительной распорядительностью.
Беспокойство товарища прокурора было вызвано не сомнениями в лояльности полиции, а высокой ответственностью поручения и, еще более того, некоторой зыбкостью улик. Собственно, улик как таковых почти и не было – одни подозрительные обстоятельства, на которых настоящего обвинения не выстроишь. Ну, был Бубенцов там-то и там-то, ну, мог совершить то-то и то-то, так что с того? Хороший защитник от этих предположений камня на камне не оставит. Тут требовалась большая предварительная работа, и Матвей Бенционович не был уверен, что справится. На минуту даже подумалось с завистью о дознателях былых времен. То-то спокойное у них житье было. Хватай подозрительного, вешай на дыбу, и признается сам как миленький. Конечно, Бердичевский, будучи человеком передовым и цивилизованным, подумал про дыбу не всерьез, но без признания самого обвиняемого тут было не обойтись, а не таков Владимир Львович Бубенцов, чтобы самому на себя показывать. Все надежды Бердичевский возлагал на допрос инспекторовых приспешников, Спасенного и Черкеса. Поработать с каждым по отдельности – глядишь, и выявятся какие-нибудь несоответствия, зацепочки, кончики. Чтоб потянуть за такой кончик да размотать весь клубок.
