Тайна царского фаворита - Хорватова Елена Викторовна (книги полностью бесплатно txt) 📗
– Да, в моем доме оказалось гораздо больше спрятанных сокровищ, чем я могла ожидать, – согласилась Анна. – Выбирайте скорее и пойдем наверх. Здесь темно и страшно.
– Рядом со мной вам бояться нечего, я никому не позволю вас обидеть, – галантно ответил Валентин, прихватив бутылку легкого французского вина для Ани и коньяк для себя. – Ну вот, сейчас мы утопим ваш страх в бокале. Утоли моя печали, так сказать…
Потом они сидели у стола, притушив керосиновую лампу и засветив свечи, и говорили, говорили, говорили… Аня медленно потягивала из бокала терпкую рубиновую жидкость, любовалась на огоньки свечей, отражавшихся в глазах Салтыкова, и рассказывала ему о покойном папа, о Нине, о детстве, о почти забытых гимназических подругах и учителях.
Об Алеше ей впервые говорить не хотелось. Как ни странно, но Ане показалось, что образ мужа, всегда незримо витавший где-то рядом, стал уходить все дальше и дальше и таять в тумане, унося туда же ее боль… А разговоры о прочих дорогих сердцу покойниках боли не вызывали.
Валентин не был чужим, он прекрасно помнил и Нину, и их московский дом, и все окружение. Слова Ани находили у него самый живой отклик. По совести говоря, никто никогда не относился к ней с таким вниманием. Почему-то другие люди не находили в ее рассказах ничего особенно интересного.
– Если бы вы знали, Анечка, с каким теплом и нежностью я вспоминаю вашу семью. Это одно из самых лучших и любимых воспоминаний моей юности. У меня тогда было мало радостей – юнкерское училище, казарма, муштра, грубые военные нравы… И редкие отпускные дни, когда я мог прийти в ваш дом, как в сказку. До сих пор ваша уютная гостиная с мягким светом ламп, с роялем, с цветами, с розовыми шторами, закрывающими ее от непогоды и зла, царящего за окнами, так и стоит перед глазами. В вашем доме я был счастлив, я жил надеждами. Тогда казалось, что впереди много-много хорошего, светлого, только нужно быть терпеливым, чтобы этого дождаться. А что меня ожидало – офицерские погоны, служба в маленьком пыльном гарнизоне с его отупляющей скукой и все той же муштрой… Вот разве что воспоминание о далеком милом доме, в котором живут милые люди, согревало душу. И все, что было оставлено мной в Москве, стало казаться счастьем.
Ане захотелось спросить: «Вы очень любили Нину?», но она промолчала, почувствовав, что этого вопроса сейчас задать нельзя. А Валентин, не глядя ей в глаза, продолжал:
– Потом был еще один гарнизон, и еще один, а потом – война, окопы, разрывы снарядов, штыковые атаки, брызги чужой крови на лице, убитые друзья, падающие под ноги, мешая бежать… Я грезил о ваших розовых шторах, не пускающих в дом ночной сумрак, как о чуде. Если бы вы знали, что значат такие видения прошлого в окопах, под огнем противника! Анечка, милая, я несу чушь, но вы ведь поймете то, что не выскажешь словами. Вы должны меня понять, я знаю. Сейчас вы для меня – олицетворение той прекрасной и недоступной мечты.
Салтыков поднял глаза, и Аня заметила, что в них стоят слезы. Это было так удивительно, словно плакал кусок гранита. А штабс-капитан вдруг встал на колени и принялся покрывать Анины руки торопливыми нежными поцелуями.
Аня подумала, что надо бы отнять у Валентина свои ладони, он слишком забылся, но сил оттолкнуть его не нашлось. Да и мысли о том, что она вдова, пребывает в трауре по погибшему мужу и не должна позволять себе никаких вольностей, показались ей самой ханжески неуместными в такую минуту.
Обидеть хорошего, доброго и несчастного человека, сделав его еще более несчастным, было бы очень жестоко. Аня молчала, чувствуя, как путаются у нее в голове мысли, а сердце рвется на части от нежности к этому офицеру, о существовании которого на белом свете она даже не вспоминала всего пару месяцев назад.
– Анечка, я люблю вас, – шептал Валентин, уткнувшись лицом в ее ладони. – Люблю до безумия, если вы простите мне столь затасканное выражение. Но сейчас любые слова – пустой звук, ими не передать моих чувств. Я сказал бы, что готов все бросить к вашим ногам, если бы не понимал, как смешон пехотный офицер, говорящий, что он может что-то бросить к ногам возлюбленной. Но позвольте мне хотя бы бросить свою жизнь на ваш алтарь, божество мое, без вас она мне не в радость. Поймите – вся моя жизнь без остатка принадлежит вам, бесценная моя, прекрасная…
Аня молчала. В ее висках тяжелыми волнами билась кровь, и ей тоже трудно было найти нужные слова. И вправду, что можно сказать пустыми затасканными словами? Она просто опустилась на колени рядом с Валентином и поцеловала его в склоненную голову, почувствовав легкий запах шипра от жестких волос. От этого почти забытого мужского запаха у Ани задрожали пальцы и началось головокружение.
«Как бы снова обморок не случился, – подумала она. – Упаду на пол, закатив глаза, и Валентину придется со мной возиться. Какой стыд!»
А Салтыков вдруг, невзирая на боль в поврежденных ребрах, легко поднял Аню на руки и куда-то понес…
ГЛАВА 24
Елена
В эту ночь я снова долго не могла уснуть, несмотря на всю свою усталость. Мне сегодня было о чем подумать, – такие факты для размышления судьба подбрасывает не каждый день. Впрочем, бессонница стала уже настолько привычной, что я не испытывала прежнего дискомфорта.
Когда же наконец дрема почти сморила меня, я вдруг услышала в коридоре осторожные шаги. Кто-то старался идти тихонечко, но мой слух теперь ловил каждый звук со столь изощренной мнительностью, что я сразу поняла – в коридоре кто-то есть. Самозваные призраки так и не оставили нас в покое! Прости меня, Господи, но придется открыть стрельбу!
Вытащив из-под подушки браунинг, я, тоже стараясь быть неслышной, чуть-чуть приоткрыла дверь своей спальни и выглянула наружу.
По коридору на цыпочках, со свечой в руке, шел мужчина… Я, может быть, и успела бы испугаться, посчитав его очередным призраком или налетчиком, и изготовилась бы стрелять либо молиться, но в этот момент узнала незнакомца. Это был Салтыков. У меня вырвался вздох облегчения.
Что ж, ничего удивительного, что, взяв нас под охрану и защиту, он обходит по ночам дом – вполне естественный поступок для каждого здравомыслящего человека. Вот только зачем он потащил с собой на обход бутылку вина, которую тщательно зажимает под мышкой? Вероятно, непонятные нам, простым смертным, фронтовые нравы… А впрочем, если пораскинуть умом, то как раз очень даже понятные!
Я решила подождать, пока он скроется, чтобы не скрипнуть лишний раз дверью и не дать Валентину понять, что за ним наблюдают. Это поставило бы и меня и его в весьма неловкое положение.
Тем временем штабс-капитан дошел до комнаты Анны, без стука, но соблюдая прежнюю осторожность и стараясь не шуметь, открыл дверь и скрылся за ней. Вскоре до меня донесся приглушенный смех, причем не только мужской, но и женский.
Ну что ж, пожалуй, и этого ночного визитера лучше посчитать за привидение. Как говорит няня, поблазнилось что-то… Да-да, именно так! Хотя я лично ничего не имею против привидений, способных заставить рассмеяться убитую горем женщину. Более того, в последнее время мне чудится, что в Ане снова можно разглядеть ту хорошенькую девочку, какой она прежде была, пока скорбь не овладела всем ее существом. Если это влияние некоторых призраков, то честь им и хвала.
Надеюсь только, к слову о призраках, что покойный поручик Чигарев не явится сегодня в Привольном, как Каменный гость в доме донны Анны, и не обратится к штабс-капитану со словами: «Дай руку мне!»…
Наутро я собралась в Гиреево – сегодня, пожалуй, как никогда, Анне самой по силам пообщаться со своими духами, и моя помощь будет тут просто лишней.
Но прежде, чем погрузиться в повседневные заботы лечебницы, нужно зайти в гости к старушке Сычихе, ведь не зря же она меня звала. Интересно, что за словцо она собирается мне шепнуть? Перенести визит в сторожку на вечер и уехать в Гиреево, так ничего и не узнав, было просто невозможно. Ей-богу, я не дождалась бы вечера, скончавшись от любопытства на руках гиреевских сиделок…
