Горение. Книга 2 - Семенов Юлиан Семенович (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Когда Сушков вышел, Попов сразу же открыл бутылку, налил в стакан, выпил до дна и тут же налил еще.
Рано утром вызвал Турчанинова, – Сушкову фамилию Дзержинского нельзя было отдать, мог выйти по этой цепочке на правду, на то, как выкрали Казимежа Грушевского, как его, Попова, взяли в ложе кабаре на документах, – и сказал кратко:
– Андрей Егорович, вы против Дзержинского работали, побег ему делали, если не ошибаюсь, накануне высочайшего манифеста? Так вот озаботьтесь тем, чтобы он был немедленно заарестован – любыми средствами. Перекройте границу так, чтобы мышь не проскочила, он не должен попасть на съезд русских.
– Почему вы решили выделить одного Дзержинского из всей партии?
– Потому что он и есть партия – во всяком случае, организационное ее начало… И вот еще что… Попробуйте через агентуру подбросить им идею, что граница перекрыта, что его ищут…
– Что это даст?
– Нам это даст то, что он пойдет через контрабандистов. Вопросы есть?
Турчанинов склонил голову, спросил взглядом разрешения выйти, удалился неслышно.
Потом Попов вызвал поручика Ерохина:
– Возьмите из регистрационного отдела фотографические снимки Дзержинского, размножьте, передайте всем своим людям, работающим по контрабанде. Дзержинский пойдет в ближайшие дни через границу. Он будет вооружен. Не надо ждать, покуда начнет отстреливаться. Военное положение у нас: сейчас тот случай, когда Дзержинский мне нужен не живым, но мертвым.
… Только после этого поехал домой, на заботливый вопрос жены, как себя чувствует, не ответил, прошел в кабинет, лег на тахту не раздеваясь, отвернулся к стене, закрыл глаза и сразу же увидел Стефанию. Поднялся, задернул шторы, снял башмаки и галстук, снова тяжело упал на тахту, глаза закрыл не сразу, а опасливо, постепенно, но, как только веки смежились, Стефания пошла к нему, искристо, белозубо улыбаясь. Попов потянулся к ней руками, ему было приятно смотреть на нее, он хотел позвать женщину, пальцы его коснулись платья. Он страшно закричал и открыл глаза: перед ним стояла жена.
– Что ты, родной?! Я хотела ботинки взять, чтоб Машка почистила. Ну что ты? Совсем замучился на службе! Спи, Игоречек, отдыхай…
– Дура! – чужим, бабьим голосом крикнул Попов. – Пошла вон отсюда!
Но Стефании он больше не видел. Дышалось тяжело, и в груди что-то ворочалось, подкатываясь к горлу…
25
Турчанинов пришел на конспиративную квартиру вечером, протянул Дзержинскому свежий оттиск газеты:
– Читали?
– Нет еще. Что-нибудь интересное?
– Микульску убили.
Дзержинский, взявший было газету, опустил ее на колени, лицо сделалось морщинистым, желтым.
– Ее нашли мертвой дома, – скрипуче продолжал Турчанинов. – Обратите внимание на две последние строчки: «Предполагают, что убийство совершено одной из революционных групп из мести актрисе, которая всегда отличалась лояльностью по отношению к властям». Судя по тому, что вас предписано арестовать незамедлительно и разосланы шифрограммы на границы, Попов хочет связать все в один узел с вами. Я думаю, обвинят в этой смерти социал-демократов…
– Да при чем тут все это… Какой хороший человек ушел, какой несчастный, талантливый, беззащитный человек, – глухо откликнулся Дзержинский. – У вас папиросы есть?
Турчанинов протянул пачку «Лаферма», дождался, пока Дзержинский неумело раскрошил табак, зажег спичку, дал прикурить.
– Кто ведет дело? Попов? – спросил Дзержинский, глубоко затягиваясь.
– Не считайте врагов дурнями. Дело ведет сыскная полиция.
– Кто именно?
– Имеете подходы? – спросил Турчанинов.
Дзержинский – лицо по-прежнему желтое, в морщинах, не отошел от новости – повторил вопрос раздраженно:
– Кто именно, Андрей Егорович?
– Ковалик, начальник сыскной.
– Что за человек?
– Знающий человек. Когда едет на фурмане по Воле, жулики издали шапки ломают, кланяются в пояс.
– С охранкою связан?
– А кто с нею не связан? – усмехнулся Турчанинов. – Впрочем, Ковалик, как и все сыскные, изнанку знает не по донесениям «подметок», а, что называется, лицом к лицу. Посему, можно предположить, охрану он не жалует.
– Возраст, связи, увлечения, пороки, достоинства, привязанности, происхождение? – устало перечислил Дзержинский. – Что о нем известно?
– Вам бы контршпионажем заниматься, Феликс Эдмундович… Странно – литератор, на юридическом лекции не посещали, откуда в вас это?
– Обстоятельства гибели Стефании неизвестны?
– Только то, что написано в газете. В охране об этом говорят глухо, но…
– Что?
– Не знаю… Когда слишком глухо говорят, значит, есть к тому основания… А что касается Ковалика – право, я не готов к ответу. Но я пришел по иному поводу: не вздумайте ехать на съезд через западные границы: вас схватят. Не вздумайте просить о помощи контрабандистов: у охраны там полно агентуры, вас отдадут.
– Я никуда не поеду до тех пор, пока не рассчитаюсь с Поповым! Мы не простим Попову убийства Микульской. Он за это ответит.
– При чем здесь Попов? Не поддавайтесь чувствованиям, Феликс Эдмундович.
Дзержинский покачал головой:
– Это не чувствование. Это убежденность.
– Какой смысл Попову убивать Микульску, господь с вами?!
– Не будем спорить. – Дзержинский поднялся с кресла резко.
Турчанинов подумал: «Хочет собраться, сейчас лицо закаменеет». Он помнил такие метаморфозы во время первого допроса, когда впервые увидел Дзержинского в арестантском халате, с руками, затекшими от кандалов. Лицо его тогда отражало все, что происходило в душе. Турчанинов подумал, что с такого-то рода свойством трудно жить в подполье. А подумав, сказал арестанту об этом. Дзержинский рассмеялся: «Неужели вы думаете, что мы намерены всю жизнь провести в подполье?! Вопрос свержения вашего режима – вопрос лет, а не столетий. Вы уже кончились, вас только инерция держит. Я ж для них, для товарищей, живу, не Для вас».
Турчанинов был прав: Дзержинский отошел к окну, постоял минуту, потом – так же резко, как вставал, – обернулся: лицо было другим уже, рубленым, несмотря на врожденную мягкость черт.
– Кто выезжает вместе с Коваликом на место преступления?
– Не понимаю…
– Ковалик приезжает на происшествие не один?
– Конечно, не один. После того как в сыск поступает тревога от околоточного, отправляется старший сыщик, врач, делопроизводитель. Когда преступление относится к числу кошмарных, вызывают прокурора и мастера по фотографическому портрету.
– Вы можете узнать фамилии всех людей, которые были вызваны на квартиру Микульской? Зто не поставит вас в затруднительное положение?
– Поскольку никто из наших к этому делу интереса не проявлял, видимо, вашу просьбу я смогу выполнить.
(Поскольку на самом-то деле охрана проявляла особое внимание к делу Микульской, но Турчанинов об этом не знал, его интерес был зафиксирован, доложен Попову – ротмистр Сушков подсуетился, ибо введение любого нового фигуранта в гибель актрисы было на руку ему, – и по указанию начальника охранки ротмистр Турчанинов был взят под контрольное филерское наблюдение. Случилось это уже после того, как Турчанинов позвонил по известному ему телефону и назвал фамилии прокурора Усова, фотографа Уланского, врача Лапова, принимавших участие в осмотре трупа Микульской и описании места происшествия.)
… О том, что сапожник Бах пропал, Уншлихт узнал через два дня после того, как тот отправился к Микульской. Сообщил об исчезновении Баха кройщик кожевенного производства пана Шераньского, которого звали Фра Дьяволо из-за того, что он был слеп на левый глаз и носил постоянно черную повязку.
– Ты его проводил до Маршалковской? – спросил Уншлихт. – Ты видел, как он встретился с женщиной?
– Видел. Своими глазами видел.
Уншлихт хмуро поправил:
– Глазом.
– Мой один двух ваших стоит, вон пенснёй-то зыркаете, а прочитать без стекла не можете, – беззлобно ответил Фра Дьяволо, привыкший к тому, что над ним подшучивали товарищи.
