Горение. Книга 4 - Семенов Юлиан Семенович (первая книга .TXT) 📗
– Не просто вылез, – согласился Спиридович. – Вознесся. Народный герой, симпатии публики на его стороне, сострадание к подвижнику; легенды: раненый, а государя перекрестил… Поди свали его теперь…
– Словом, наши дни сочтены, – усмехулся Курлов, – конспираторы дерьмовые, ничего не можем толком довести до конца. Нет, без варягов полетим в тартарары, надо звать европейцев в ноги кланяться: «Володейте нами и правьте, сами мы дуборылы и тюри, ни черта не можем, кроме как языками чесать!»
– Сестра милосердия в госпитале – я имею в виду ночную – мой агент, – скрипуче сказал Кулябко. – Завтра Петр Аркадьевич впадет в забытье…
– Одна минуточка, Николай Николаевич, одна минуточка, – снисходительно заметил Курлов, давая тоном своим понять, что виновник всего случившегося очевиден. – Впадет в беспамятство, выйдет из оного
– это не разговор. Я вопрос ставлю проще: помрет или нет? И вы перед собой не юлите! Не надо юлить перед собою, Николай Николаевич…
– Он помрет, – ответил Кулябко, – а вот как быть с Богровым?
– Значит, и здесь недоработали?
– Так уж резко не надо б, – вступился за родственника Спиридович.
– Лучше я здесь, наедине, сейчас – резко, чем другие – публично, дорогой Александр Иванович! А играть нужно опять-таки версию нашей российской доверчивости и доброты… Мол, Богров зарекомендовал себя как великолепный агент, выдачи его были результативны; революционеров, которых он выявил, сажали в каторгу – так были опасны: если ему не доверять, то – кому ж?!
Кулябко поморщился:
– Это все понятно, Павел Григорьевич, меня другое волнует: револьвер я самолично дал Богрову, номер-то записан за нами, за охраной… Я полагал, что Асланов его утопит вместе с браунингом, ан – накладка… В тюрьму моих людей не пускают, и я не знаю, что там начнет Богров плести… Как туда пролезть, Павел Григорьевич? У вас же тьма друзей по судебному ведомству…
– Как что, так на Павла Григорьевича! – вздохнул Курлов.
– Не надо, не надо так, – жестко оборвал его Спиридович. – не надо! Вы меня извините, но в рапорте Самохвалова ваша фамилия фигурирует, вы к Богрову звонили домой, вы к нему из секретного регистрационного бюро этого самого Калягина-Розенштейна намылили, это все против вас, нечего валить на одного Кулябко!
Курлов покачал головою, усмехнулся чему-то, заметил-
– Ишь, экий зубастый… Вас не подстрахуешь, таких дров наколете, углей не потушишь…
– Что делать с газетами? – спросил Кулябко после паузы, почувствовав время для примирительного вопроса. – На них узды нет, я очень боюсь их разоблачений…
Спиридович – так же примирительно – сказал:
– Сегодня будет распубликован высочайший указ о продлении мер по чрезвычайной охране общественного порядка еще на год… Управу на прессу найдем.
Курлов покачал головою:
– Нет. Не найдете…
Основания говорить так у него были веские.
Ночью, после покушения, собрались лидер октябристов Александр Иванович Гучков, промышленник, железнодорожный строитель Кирилл Прокопьевич Николаев и нынешний председатель Государственной думы Борис Владимирович Родзянко.
– Да, Столыпин нарушил условия игры, – говорил Гучков, меряя широкими, чуть падающими шагами огромный свой кабинет, – да, мы вправе были отойти от него, мы не могли не зафиксировать своего отношения к его крайним мерам при проведении им законопроекта о западных земствах. Но кто разрешил сводить с ним счеты таким образом, каким они были сведены в театре?
– Всепозволенность, – заметил Николаев. – Теперь можно все! Я по улице боюсь ходить! Кистенем по темечку – ив дамки! Секретная служба, революционеры, погромщики, евреи, антисемиты – все в одной куче, только б «тащить и не пущать!». Какая-то истерия бандитских действий во имя дальнейшего азиатского ничегонеделанья!
– Я полагаю необходимым выделить дополнительные средства на все наши издания, – сказал Родзянко. – Нельзя жалеть денег на слово. Пока газеты не закрыты, мы должны подвергнуть шельмованию как мерзавцев, отвечавших за жизнь Столыпина, так и самое атмосферу, которая позволила провести злобный акт.
Гучков вздохнул:
– Про атмосферу не надо бы, Борис Викторович, так Ленин пишет, нам
– негоже… А то, что потребуются дополнительные ассигнования на прессу, – согласен.
Связались с Гужоном и Рябушинским; москвичи откликнулись сразу же: пахнет военным переворотом, возвратом к прошлому, к девятьсот четвертому году, к диктатуре приказных, к всевластию администраторов, боявшихся, не понимающих живого дела, уповающих лишь на команду, подтвержденную штыком, не интересом; значит, снова жди стачек, красных петухов, баррикад; несчастная страна, право; рок над ней, таинственный рок!
«Внимание! Слово!»
«Директору департамента полиции Первого сентября во время парадного спектакля в киевском театре помощник присяжного поверенного Дмитрий Григорьев Богров произвел два выстрела в премьер-министра, статс-секретаря Столыпина, которыми Его Высокопревосходительство был тяжело ранен. Богров состоял сотрудником отделения по группе анархистов с кличкой „Аленский“ с конца 1906 по 1910 год, когда выбыл в Петербург. Будучи столь продолжительное время сотрудником отделения, он давал сведения, подтверждавшиеся не только наблюдением, но и ликвидациями, приносившими блестящие результаты, причем ликвидированные по его сведениям лица отбывали наказания по суду до каторжных работ включительно. Также по его сведениям были арестованы и привлечены к суду отдельные партийные работники, как местные, так и приехавшие из-за границы; ликвидирована местная анархическая группа „Южная“, группа „анархоиндивидуалистов“, „максималистов“ и другие, причем при ликвидации последних групп лиц, присужденных за прошлые преступления к смертной казни, были захвачены лаборатории оружия и склады литературы в Киеве, Воронеже и Борисоглебске. Кроме вышеизложенного, Богров имел обширные связи среди самых серьезных партийных работников, проживавших за границей, ввиду чего он неоднократно был командирован отделением в Париж, Женеву и другие города Западной Европы, откуда передавал отделению очень ценные сведения. В 1910 году, по окончании университета, Богров поселился на жительство в Петербурге, где стал помощни ком у присяжного поверенного Кальмановича и прекратил сношения с отделением. 27 августа сего года Дмитрий Богров явился в отделение, сообщив, что у него имеются сведения очень серьезного характера, которые он считает своим нравственным долгом сообщить мне как своему бывшему начальнику – в данном случае о прибытии в Киев тех лиц, о которых он и желает дать сведения. Сведения эти заключались в следующем: во время его работы в Петербурге он познакомился с Егором Егоровичем Лазаревым, передав ему письма, полученные им от его подруги детства в Париже, из ЦК партии социалистов-революционеров. После этого между Богровым и Лазаревым установилась постоянная связь, и в конце концов к Богрову пришел человек, назвавший от Лазарева пароль, и заявил о своем желании познакомиться. Лицо осведомилось, у кого можно собрать сведения о прежней деятельности Богрова, и обещало поддерживать с ним сношения. К Богрову явился также еще один неизвестный от Лазарева. Об этих лицах Богров сообщил начальнику петербургского охранного отделения, но были ли они взяты в наблюдение, он не знает, хотя ему казалось, что в указанное время наблюдение не выставлялось. Этим и закончились свидания Богрова с двумя неизвестными. В конце июня 1911 года Богровым было получено письмо с целым рядом вопросов о его прошлом и его настроениях, причем был дан адрес для ответов по адресу журнала „Вестник Европы“, Невский, 40, для „Николая Яковлевича Рудакова“. Ответ им был послан и составлен в том смысле, что своих убеждений он не менял и менять не собирается. До конца июля никаких сообщений от этого лица не было. Потом совершенно неожиданно для Богрова в дачный поселок Потоки возле Кременчуга явился один из тех неизвестных, с которыми он познакомился через Лазарева в Петербурге, лет 28-30, брюнет, подстриженная бородка, небольшие усы, опущенные книзу, выше среднего роста, приятное выражение лица, отрекомендовался Николаем Яковлевичем и сказал Богрову, что был в Киеве, где узнал адрес дачи, и, так как в Кременчуге у него все равно есть дела, он решил наведать его. Центр тяжести в разговоре заключался в том, что какая-то группа в Киеве подготовила дело и для них необходимо иметь там безопасную квартиру, за подысканием каковой и обратился к Богрову; шел также разговор о подыскании средства сообщения между Кременчугом и Киевом. Был выработан план поездки на моторных лодках. Пароход или поезд почитался Николаем Яковлевичем опасным из-за принятых в Киеве чрезвычайных мер охраны. В тот же день Николай Яковлевич уехал обратно, обещавши в скором времени дать о себе знать. Ввиду таковых сведений мною были даны Богрову указания моторных лодок не нанимать, а что касается подыскать квартиру, то таковую, если бы она нашлась, я разрешил ему нанять, причем ему категорически было указано, что активно работать вместе с этой группой нельзя и вся его работа может ограничиться лишь пассивным содействием в наблюдении за теми лицами, против которых группа намеревается направить террор. Богров сказал, что он так себя и держал и что Николай Яковлевич на активную помощь с его стороны не рассчитывает. Получивши эти сведения, мною было сделано распоряжение следить за квартирой Богрова, на случай неожиданного туда прибытия Николая Яковлевича или других членов обследуемой группы. Мною также были посланы запросы в Петербург на личности Лазарева, Булата и Кальмановича. В ответ полковником фон Коттеном мне были присланы справки и сообщено, что лица, находящиеся в сношении с Лазаревым, ему неизвестны. Для обследования Кременчуга туда был послан ротмистр Муев с отрядом филеров. Накануне совершения преступления Богров дал мне сведения, что Николай Яковлевич приехал в Киев, и из разговоров с ним он убедился, что готовится покушение на жизнь министров Столыпина и Кассо, причем Богрову поручена слежка за министрами и собирание их точных примет. Ввиду этого ему необходимо быть сегодня в Купеческом собрании, так как из слов Николая Яковлевича он заключил, что за ним может быть проследка со стороны членов террористической группы. Если он не будет в Купеческом собрании, это может послужить ему провалом. Когда мною был задан вопрос, чем он объяснит получение билета при тех строгостях, которые были установлены при выдаче таковых, он заявил, что это им было предусмотрено и он знает одну из кафешантанных певиц по имени Регина, которая, имея связи в различных слоях общества, может ему достать билет свободно. Билет в Купеческое собрание был мною Богрову вручен. В ночь на 2 сентября Богров снова явился ко мне и заявил, что Николай Яковлевич поселился у него на квартире и имеет два браунинга, и вместе с ним приехали и другие члены группы, а также некая „Нина Александровна“, расселившиеся на других, неизвестных ему квартирах и из разговоров с Николаем Яковлевичем он заключил, что у Нины Александровны имеется бомба. Нина Александровна должна быть у него на квартире 1 сентября сего года с 12 до 1 часу, потому за таковой было решено установить наблюдение, чтобы затем установить квартиру, где она расселилась. Относительно посещения Купеческого собрания Богров заявил мне, что, согласно данным ему указаниям, он сказал Николаю Яковлевичу, что примет Столыпина дать не может, ибо из-за большого количества народа не смог к нему приблизиться. Поэтому Николай Яковлевич категорически потребовал, чтобы он выполнил это сегодня же, и просил его во что бы то ни стало быть в Парадном спектакле, потому-то Богрову и был дан билет для посещения городского театра. Ввиду таковых сведений было объявлено наблюдение за квартирами министров, дабы члены группы, пока еще не обследованные отделением, не могли привести свой план в исполнение. Когда Богров явился в театр, он был приглашен мною в одну из комнат, где состоялся разговор относительно Николая Яковлевича, причем он заявил, что Николай Яковлевич сидит на его квартире и уход его оттуда на другую квартиру возможен только ночью. Чтобы Николай Яковлевич не был пропущен наблюдением, я уговорил Богрова поехать домой. Он поехал и, возвратившись, доложил, что Николай Яковлевич пока сидит дома, обложившись оружием. Во втором антракте, продолжая волноваться за утерю наблюдения за Николаем Яковлевичем, я вновь разговаривал с Богровым и убедил его совсем поехать домой, чтобы неотступно находиться при Николае Яковлевиче, а в случае его выхода передать его наблюдению. После чего, простившись со мною, Богров пошел одеваться, а я, встретивши товарища министра, генерал-лейтенанта Курлова, отправился с ним в одну из комнат, где сделал доклад о принятых мною мерах, во время коего Богров, воспользовавшись удобным мгновеньем, вошел в зрительный зал и произвел злодейское покушение на жизнь премьер-министра. Сообщая обо всем изложенном Вашему Превосходительству, честь имею доложить, что все поступавшие ко мне от Богрова сведения немедленно мною докладывались товарищу министра внутренних дел генерал-лейтенанту Курлову… »
