Похищенный - Коллинз Макс Аллан (бесплатные версии книг txt) 📗
Сказав это, он повернулся и исчез в темноте.
– Прежде чем он скрылся среди деревьев, – сказал я, – вы пожали друг другу руки.
– Да, – сказал Кондон, – но не как друзья. Скорее, как участники переговоров, достигнувшие предварительного взаимопонимания.
Невелико достижение – договориться с доктором Джоном Ф. Кондоном.
Однако профессор был доволен собой и своим приключением, радуясь тому, что открыты каналы для дальнейших переговоров и благополучного возвращения ребенка.
Я надеялся, что люди Уилсона приехали за нами сюда, тихонько наблюдали и продолжали слежку за «Джоном», когда он отправился домой.
И в то же время у меня было чувство, что я оплошал, что мне нужно было выйти из машины, чтобы подслушать их разговор, и либо пойти вслед за этим ублюдком «Джоном», либо схватить его и вышибить из него жизнь или правду.
Смотря что вышло бы вперед.
Глава 14
Ночной детский комбинезон, который «Джон» обещал прислать к десяти часам утра в понедельник, почтальон принес только в среду.
Эти дни были скучными и напряженными, хотя погода улучшилась. Неожиданно зиму сменила весна, что в данном случае было не совсем хорошей новостью, поскольку предвещало новое, еще более ожесточенное нашествие туристов на имение Линдберга. Копы штата Нью-Джерси были теперь в своей стихии: наконец они начали делать то, что умели делать, – регулировать движение. Парни Шварцкопфа в щегольской форме мужественно отражали атаки любопытных экскурсантов, хотя – ив этом была доля иронии, если учесть, кому принадлежало имение, – некоторых непрошеных гостей отогнать было невозможно: это были летчики, которые за два с половиной доллара за билет целыми днями летали над имением и вокруг него – к удовольствию глазеющих вниз пассажиров и к досаде всех нас на земле.
Во вторник, через две недели после похищения, полковник Шварцкопф проводил пресс-конференцию, на которой, кроме всего прочего, шла речь о Реде Джонсоне; в полиции пришли к выводу, что моряк не причастен к делу Линдберга, но он по-прежнему находился в федеральной тюрьме, ожидая депортации за незаконный въезд в страну. Чего Шварцкопф не сказал газетчикам – потому что не мог знать этого – так это того, что я посоветовал Фрэнку Уилсону из Налогового управления осуществлять депортацию Джонсона черепашьим шагом на тот случай, если в дальнейшем окажется, что он не такой уж «невиновный».
Уилсон продолжал оказывать мне кое-какие услуги, а я ему, однако он подтвердил мои подозрения относительно ночной встречи на кладбище с «Джоном»: никто не следил за Кондоном и мной и соответственно никто не мог последовать за «Джоном», когда он отправился домой.
– Мы получаем приказы непосредственно сверху, – сказал мне Уилсон. – Вам известно, что Линдберг и Миллс – приятели?
Уилсон имел в виду Огдена Миллса, министра финансов.
– Это безумие, – сказал я.
– Нам было велено на время прекратить всякие действия, – с унылым видом сказал Уилсон. – Запретили брать под наблюдение Кондона и вмешиваться в то, как полковник Линдберг хочет вести свое дело.
Даже в этом нелегком положении Уилсон и агенты Налогового управления продолжали проводить собственное расследование, включающее непрекращающийся поиск человека Капоне. Боба Конроя.
В среду утром, примерно в половине одиннадцатого, в своем доме в Бронксе профессор Кондон получил мягкую продолговатую бандероль, в которой, по-видимому, находился детский ночной комбинезон, однако старик не стал вскрывать сверток. Вместо этого он позвонил Брекинриджу в его офис, чтобы договориться о визите к нему самого Линдберга. Кондон сказал, что для этого приглашения у него есть причины, и одной из них было, очевидно, его огромное желание видеть счастливчика Линди своим гостем.
Однако мы с Линдбергом смогли улизнуть из имения только с наступлением темноты. Даже ночью вокруг его дома кишели газетчики и экскурсанты. Я вел колымагу, а Линди притаился на заднем сиденье; на нем были кепка, очки с большими янтарного цвета линзами, фланелевая рубашка и поношенные, выцветшие хлопчатобумажные брюки; ночь была прохладной, но он был без пальто и походил на мальчика-рассыльного. Как я уже говорил, лицо у него было довольно моложавым.
Мы приехали в дом Кондона в Бронксе в начале второго ночи. Дверь открыл сам профессор; на мгновение он растерялся и узнал Линдберга только после того, как тот снял янтарные очки. Нельзя сказать, что очки уж очень изменили внешность Слима, я даже предположил, что Кондон каждое утро перед зеркалом придавал своему лицу такое же озадаченное выражение.
– У меня есть для вас кое-что, – с заговорщическим видом сказал Кондон Линдбергу, когда мы шли по коридору в гостиную, в которой нас ждал полковник Брекинридж – тоже гость Кондона.
Продолговатая бандероль лежала на рояле на пестрой похожей на кашемировую, шали.
– Вы вполне уверены, – спросил Кондон, коснувшись руки Линдберга, – что вы желаете... что вы сможете спокойно осмотреть содержимое этого свертка?
Линдберг ничего не ответил; он просто взял сверток и начал осторожно его развертывать, как развертывает рождественский подарок разборчивая женщина желающая сохранить цветную бумагу на следующий год. Внутри была записка, которую он отложил в сторону, не читая, и поднял маленький шерстяной костюмчик – серый детский ночной комбинезон. На задней части воротника был ярлык, на котором значилось: «Доктор Дентон, размер 2».
Линдберг с любопытством рассматривал его. Потом понюхал.
– Мне кажется, его постирали, – сказал он.
– Позвольте мне взглянуть, – сказал я.
Он нерешительно, словно это был не костюмчик, а сам ребенок, протянул мне его.
– Возможно, его постирали, – сказал я, взяв и осмотрев комбинезон. – Или он новый. Тот, кто его послал, мог пойти в магазин и купить его.
Лицо Линдберга сморщилось.
– Откуда он мог знать, что покупать? Мы нарочно дали в газеты неправильное описание.
Это было правдой: газетчикам сообщили, и они напечатали, что ночной комбинезон был из «гладкого белого трикотажа» и что застегивался он спереди, в то время как этот застегивался сзади и был серым, с карманами на груди.
– Об этом могли знать те, кто работал возле вашего сына, – сказал я.
На лице его вновь появилась гримаса раздражения, он сказал:
– Я уверен, что это ночной комбинезон моего сына.
– Что ж, прекрасно. Вы уверены. Но лучше сначала прочитайте записку.
Он так и сделал.
Мы тоже углубились в ее изучение. Подпись на ней была нам хорошо знакома: два пересекающихся круга. В ней говорилось:
Дорогой сэр!
Наш человек не может получить денги. После встречи 12 марта не будет никаких конфиденциальных встреч. Эти мероприятия для нас слишком опасны. Мы больше не позволим найшему человеку вести переговоры, как прошлый раз. Обстоятельства не позволят нам передать вам ребенка, как вы этого хотите. Зачем нам лишний раз переносить ребенка или рисковать, приглашая к себе вашего человека. Об этом не может быть и речи. Кажется, вы сомневаетесь в том, что мы те, за кого себя выдаем и что с ребенком все в порядге. Но у вас есть наша подбись. Она всегда одинаковая, такая же, как была на первом письме, в частности эти три одверстия.
На обратной стороне письмо продолжалось:
Мы высылаем вам ночной комбинезон ребенка; кстати нам пришлось израсходовать дополнительно 3 доллара, чтобы купить ему другой. Пожалуйста, скажите миссис Линдберг, чтобы она не беспокоилась: ребенок хорошо себе чувствовать. Мы только даем ему больше пища, чем указано в диете.
Вы хотите заплатить 70 000 а не 50 000 долларов без того, чтобы вначале увидеть ребенка? Сообщите об этом в нью-йоркской «Америкой». По другому не получится, потому что мы не хотим раскрывать наше местонахождение или переносить ребенка. Если вы хотите согласиться с нашими условиями, поместите в газету следующее объявление: «Я согласен, деньги приготовлены».
