Только одной вещи не найти на свете - Руис Луис Мануэль (книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Алисия только что вернулась домой и еще не успела повесить куртку на вешалку, как к ней заглянула Нурия с пачкой «Крускампос» и двумя банками берберечос [3]. Алисия не так давно сидела у Мамен, которой излила душу, и теперь не находила в себе сил для новых разговоров. Но Нурия пребывала совсем в другом настроении: вместе с двумя коллегами она целый день провела в душной готической церкви площадью в сто квадратных метров, и ей до смерти надоело по-обезьяньи карабкаться по деревянным лесам и настилам, реставрируя алтарные украшения, а также извлекая из ниш — с особой бережностью, как предписывает Министерство культуры — изуродованных временем святых. День Нурии был заполнен деревяшками, растворителями и сделанными на скорую руку бутербродами с колбасой, так что вечером она ощущала острую потребность не столько в горячем душе, сколько в банке пива. Хотя и жаловаться тут было не на что: Нурия с двумя приятелями по факультету получили первый серьезный заказ, после того как открыли реставрационную мастерскую; и от нынешней работы зависела куча других выгодных предложений — именно от того, как они подкрасят и почистят этих покрытых струпьями и пожелтевших святых мучеников. Церковь Пресвятой Девы де ла Сангре притулилась на узком участке земли между банковским офисом и аптекой с неоновой вывеской. Храм вот уже лет сорок как пребывал в полном запустении — прежде всего по причине разногласий между епархией и городскими властями; на протяжении последних десятилетий обе стороны занимались исключительно тем, что переваливали друг на друга ответственность за реставрационные работы — и в церкви, и в хранилище при ней, где нашли приют произведения религиозного искусства севильской и кордовской школы, в большинстве своем XVII века: святой Фердинанд, святой Варфоломей, святая Лукия и какой-то бородатый африканец с посохом и в сандалиях — кого именно изображала скульптура, Нурия так и не определила. Состояние святых и витражей оценивалось как критическое, что требовало принятия самых срочных мер. Но скульптура Девы Марии де ла Сангре, давшая имя церкви, нуждалась в совсем уж неотложной помощи; из глубины алтаря на прихожан грустно взирало нечто деревянное и с трудом опознаваемое; накидка Девы состояла из сплошных заплат, оттуда торчали щепки, кисть руки напоминала веер из уродливых отростков. Приходилось надеяться, что какой-нибудь могущественный столичный банк выпишет чек с большим количеством нулей на дело сохранения общественного достояния — и тем положит конец раздорам.

— Это лакомый кусочек, нам хорошо заплатят, — рассказывала Нурия, перебирая диски. — Но ты представить себе не можешь, сколько там работы, Алисия, у меня эти святые уже поперек горла стоят. До чего хороши твои цветы!

— А сколько я с ними вожусь!

— Перышки как у цыплят. Ага, вот, Лу Рид, отлично.

Когда Пабло и девочка еще были здесь, отношения Алисии с Нурией сводились к кратким встречам в лифте или ближайшем супермаркете, а также к болтовне о различных диетах, которая порой продолжалась за чашкой кофе или кружкой пива в скромной маленькой квартире Нурии на четвертом этаже, стены которой мирно делили меж собой Рене Магритт и Джимми Хендрикс. Прежде, когда Алисию обременяли семейные обязанности, она не отваживалась совать нос в жизнь Нурии, заполненную суетой, красками и инструментами, хотя до встречи с Пабло все это до известной степени составляло и жизнь Алисии — беззаботной и безалаберной, свободной и независимой студентки Алисии. Теперь события странным образом сблизили их, и казалось, уже ничто не мешает Алисии наслаждаться молодой свободой. Но теперешняя свобода была ущербной, отравленной прошлым, которое искалечило Алисию, превратив в уродливую копию прежней студентки. Тягучий голос Лу Рида осыпал оскорблениями порочного трансвестита. Алисия вытащила пачку «Дукадос» и закурила. Нурия считала, что именно таким вот образом может отвлечь подругу, и поэтому сидела на ковре, поставив бутылку на столик, слушала музыку и подробно описывала злоключения минувшего дня. Нурия обладала слишком мощной и переменчивой энергией, чтобы растрачивать ее на сетования по поводу собственных или чужих невзгод, она предпочитала не зацикливаться на них, в ней главенствовала животная потребность дышать и оберегать свое «я», поэтому при любых обстоятельствах она попивала пиво и болтала о всякой ерунде.

— А это еще что такое?

— Опять придурки с верхнего этажа колотят. Думаю, концом швабры.

Стук повторялся каждые пять секунд, заглушая подгоняемый ударником голосок Лу Рида, который вязко повторял одно и то же: «Babe, you’re so visius». Стук был глухим, и от него мелко дрожала бахрома на китайской лампе.

— Ну и козел, во дает! — Нурия явно разозлилась. — Скажи, разве это громко?

— Да нет. Им просто нравится издеваться над людьми, я ведь отлично слышу их голоса в четыре часа утра, как будто они у меня в гостиной переговариваются. Но все равно, сделай чуть потише.

Нурия восприняла грубые протесты соседей как недопустимое посягательство на собственную свободу и, крутя в руках последнюю бутылочку пива, предложила спуститься к ней и послушать что-нибудь еще. Алисия молча отказалась — она сделала такой жест руками, словно пыталась оттолкнуть от себя некий таинственный предмет, прогнать кого-то или развеять запах, который мог пропитать пустоту между пальцами; потом она с неспешным старанием начала собирать тарелки и бутылки, как поступают, когда хотят намекнуть гостям, что пора, мол, им отправляться восвояси. Но Нурию такими штучками было не пронять. И Алисия, в пятый раз услышав приглашение, потерянно закурила и с воловьей покорностью кивнула в знак согласия.

— Пошли. — Нурия завязывала распущенные волосы в хвост. — К тому же поглядишь на скульптуру, о которой я тебе рассказывала. Она очень хороша, но в каком состоянии… Обрыдаться можно!

Мастерская, которую Нурия делила с двумя коллегами, небольшое помещение в квартале Санта-Крус, позволяла принимать на реставрацию довольно много предметов искусства, но время от времени кое-какую работу приходилось из-за тесноты брать домой. Нурия снесла пару стен у себя в квартире и за счет соседних комнат расширила площадь гостиной, превратив ее в мастерскую — по виду нечто среднее между лабораторией и столяркой. Первое, что заметила Алисия, ступив в прихожую, был острый запах нашатыря с примесью какого-то странного сладковатого аромата, от которого у нее сразу потекли слюни. В глубине комнаты, рядом с балконом, она увидела верстак, вокруг горой лежали деревяшки и вороха стружек; почерневшая печь прилепилась к стене, из нее тянулось в сторону лоджии сложное устройство из кирпича; фуганки, рубанки, стамески в беспорядке валялись по полу вместе с пустой жестяной банкой из-под пива и полупустыми пакетами из фольги. Нурия пересекла гостиную, чтобы включить магнитофон, по дороге прихватив кассету с «Morrison Hotel», и кивком указала Алисии на фигуру, робко притулившуюся в углу, на стопке газет. Напротив высился сложный аппарат — нечто с мотором и пульверизатором, похожее разом и на фумигатор, и на огнемет. Время соскоблило краски с плаща Пресвятой Девы, покалечило ей руки, лишило одного глаза, и теперь на лице Богоматери застыло трогательное выражение мольбы, отчего она напоминала сироту-калеку. Нурия набросала план, весь состоящий из углов и линий, а поверх плана ярким фломастером весело начертила крестики, много крестиков. Принимая протянутый стакан — кроме плоховатого вина, в холодильнике ничего не нашлось, — Алисия глянула на лист бумаги. Это был план церкви.

— Церковь Пресвятой Девы де ла Сангре, — сказала Нурия. — Ты наверняка тысячу раз проходила мимо.

— Да, но внутрь никогда не заглядывала.

— Туда уже много лет как почти никто не заглядывал. Она закрыта для посещения. Там все в жутком состоянии. Смотри: крестик на моем плане — скульптуры, которые предстоит отреставрировать.

— Да, она очень красивая, — сказала Алисия, наклоняясь, чтобы рассмотреть лицо сиротки; кошмарная черная трещина пересекала лоб Девы Марии, зацепив левый глаз.