Презренный кат (СИ) - Филиппов Алексей Николаевич (библиотека книг TXT) 📗
— Ты кто?
— Монах я, — соврал, не моргнув глазам кат. — Монах, странник божий. По обителям я хожу, грехи свои замаливаю.
— А здесь чего ищешь, монах?
— Надо мне, — уже честно признался Чернышев.
— Ишь ты, «надо» ему, — передразнил Еремея зловещий шепот, сопровождая своё ехидство чувствительным уколом ножа. — Я тебе сейчас покажу, как «надо» твое разыскать. Быстро кровушку твою теплую на землю сырую пущу. Молись скорее подлая душа!
— Ты чего? — захрипел кат. — Убери ножик.
— Сейчас прирежу тебя и уберу, — продолжал издеваться вооруженный обитатель подземелья. — Ты кем у графьев служишь?
— Не служу я, — пытаясь отвести шею от злого железа, прошептал Чернышев. — Я сам по себе. Сказал же, что странник божий я. Милостыню пришел просить.
— А как же тебя к дому допустили?
— Старуха покормить меня привела, да вышла куда-то, а я вот в подвал этот потихоньку забрался. Надо мне в этом доме узнать кое-что. Думал я, что в подвале чего нужное увижу. Убери ножик-то.
— Так ты чего, тоже здесь прячешься? — чуть слышно усмехнулся незнакомец. — Уж, не по тайному ли умыслу ты здесь?
— По тайному.
— Ишь ты. А я думал, что это кто из дворни княжеской в подземелье спустился. Обознался я, выходит? Ну, живи, коли, так. Считай, что повезло тебе сегодня. Я ведь сперва хотел тебе без разговора нож в сердце воткнуть. У меня прямо рука от этого хотения зачесалась, но видно уберег тебя ангел-хранитель.
Злодей отставил шею ката в покое, ухватил его за широкий рукав и потащил куда-то за собой. Еремей понемногу стал привыкать к темноте и уже смог различать своего проводника. Непрошеным проводником оказался невысокий жилистый мужик в темной рубахе да серой заячьей шапке. Мужик скоро подтащил ката к огромному валуну, лежащему у пыльной стены и, ткнув в сторону камня пальцем, строго приказал.
— Помоги камушек сдвинуть, а то я один никак не слажу. С ночи бьюсь да все вот никак. Тяжелый, зараза.
Еремей встал на колени, навалился плечом на валун, пытаясь сдвинуть его с места. Камень был вправду достаточно тяжелым и сдался двум надрывно пыхтящим людям не сразу, а только после того, когда у них синие круги от натуги перед глазами поплыли. Дав, после продолжительной борьбы, чуть-чуть слабину, сорванный с места валун, сдался и откатился от стены. Мужик, чуть отдышавшись, утер шапкой со лба пот, ударил ногой по обнажившимся из-под валуна гнилым доскам и сразу же полез в пролом. За ним полез и Чернышев.
Преодолев тесный лаз, очутились они в другом подвале, наверное, более тесном, но не таким темным. Откуда-то сверху падал сюда рассеянный свет, высвечивая установленный по стене старинные сундуки. Спутник Еремея так возрадовался, открывшемуся зрелищу, что до разудалой пляски ему самая малая толика осталась. Он тряс головой, хлопал себя руками по бокам, бестолково сучил ногами и даже вроде чуть-чуть засветился от счастья.
— Добрался я всё-таки, — шептал он, радостно хлопая Чернышева по плечу. — Добрался. А я уж думал, что зря сюда полез. Спасибо тебе монах. Ой, спасибо. Свечки для тебя теперь не пожалею. Тебя как звать-то?
— Еремей.
— Ох, Ерема, счастье-то нам с тобой привалило. Не зря выходит, мы с тобой жилы над камнем рвали. Не зря его подлюку катали. А мне холоп апраксинский еще перед Рождеством про этот подвал сказал. Мы с ним тогда в разбойной яме Преображенского приказа сидели. А я ведь сперва не поверил ему. Думал, врет. Вот ведь какое дело-то. Не соврал ведь холоп. Не соврал. Давай помогай Ерема.
Счастливый мужик подполз к самому большому сундуку, откинул тяжелую крышку и, сунув в руки ката открытый мешок, стал горстями черпать монеты. Монет в сундуке было столько, что после наполнения мешка и убыли никакой заметно не было.
— Ух, Ерема, — опять зашелся в счастливом припадке мужик, — держи-ка, давай еще один мешок.
Насыпанный до половины второй мешок, вслед за первым с большим трудом был отправлен через гнилой проем в темное подземелье. Валун опять придвинули на свое прежнее место. И на этот раз он не сразу поддался, снова пришлось рядом с ним попыхтеть. Труженики ещё раз шумно отдышались, и радостный сообщник привел Еремея Матвеевича к месту своей прежней лежки. С этого места сквозь узенькую щель просматривался кусочек графского двора.
— Осип я, — наконец соизволил представиться мужик, когда они улеглись около щели. — Теперь нам с тобой Ерема главное выбраться отсюда. Собаки тут на редкость злые, такие злые, что даже мне боязно и к тому ж их на ночь по двору бегать выпускают. Вот ведь чего удумали стервецы. Днем псины около забора на цепи сидят, а ночью носятся здесь, как черти в преисподней. Я-то ведь второй день в этом подполе сиднем сижу. Думал в одну ночь управлюсь, а вот не получилось. У тебя Ерема, кстати, пожрать, ничего нет?
Кат утвердительно кивнул головой, вынул из широкого кармана увесистый сухарь и молча сунул его в руку Осипа.
— Вот это дело, — обрадовался тот, — это можно сказать дар божий для меня. Видно Господь тебя Ерема ко мне послал. Не иначе, как он. Я ведь сегодня от обиды так молился, как тебе молится, и не приходилось никогда. Ну, сам посуди: забрался я сюда с превеликим трудом. С неделю всё вынюхивал да прикидывал, как к подвалу этому подобраться. А вот только третьего дня и придумал. В телеге под овчинами меня на двор провезли. На базаре я под них тихонько забрался. Думал без забот проеду, а вышло вот не так. Возница-то после базара завернуть еще куда-то решил, да и подзадержался там крепко. На малость не задохнулся под шкурами этими. На самую малость. Еле-еле дотерпел. Залезаю в подвал, а тут камень этот неподъемный, как на грех лежит. Я перед ним и так, и этак. Все пальцы об него сшиб, руками землю копать начал, а он ни в какую. Врос в землю, подлец! И тут тебя Господь шлет. Ну, не чудо ли? Вот ведь как бывает? А ты-то, кстати, чего здесь забыл? Что у тебя за тайное дело такое стряслось?
— Здешний хозяин Анюту в доме прячет, — еле слышно буркнул в ответ Чернышев. — Вот я её и ищу.
— Какую Анюту? Бабу что ли?
— Угу.
— Нет, здесь в подвале баб нет. В доме он её прячет. В светелке какой-нибудь.
Девок у молодого графа, доложу я тебе Ерема, столько, сколько у редкого петуха кур в курятнике бывает. Я ведь за этим домом, еще с великого поста наблюдаю. Всё здесь высмотрел. Без молодого хозяина ни одной девицы на дворе не было, а как приехал он после Светлого Воскресенья, так толпами они у крыльца ходить стали. Любит молодой граф девок красных, как я звонкую монету, а уж я-то её люблю так, что словами и не скажешь. До дрожи в руках люблю. Он как приедет сюда, так всегда рядом с ним пяток девиц вьется. Вот безобразник.
Осип тихонько вздохнул, заметив исчезновение из руки сухаря, ссыпал на одну ладонь, оставшиеся от того крошки, бережно высыпал их в рот и вдруг, больно толкнув Еремея в бок, зашептал ему на ухо.
— Гляди Ерема, гляди. Вот он граф-то молодой идет. Вон шествует гоголем, будто сам черт ему не брат. Гляди, гляди.
— Где?
— Да вон без парика и в белой рубахе. Где он только разыскал такую? А порты-то какие знатные одел. Я себе тоже такие куплю. Как выберемся мы с тобой отсюда, так сразу же и куплю. Помяни мое слово, Ерема, куплю.
Граф оказался довольно высок ростом, слегка кудряв, прямонос, тонкогуб и немного узкогруд. Короче, красавец писаный по графским меркам. Таких вот как раз девки и любят. Вон, аж три штуки возле забора прогуливаются, поди, тоже насчет графской любви стараются. Конечно, стараются, но только не все такие. Анюта-то его отвергла! Молодец Анюта! Утерла нос подлецу.
— Ишь, как вышагивает стервец, — не унимался шептать Осип. — Ещё бы с такими подвалами, да так не ходить. Уж если б мне такие, то я бы и не так вышагивал. А девки-то бесстыжие, как перед ним вертятся. Вон как хвосты распустили. Ну, стыд, да и только. Твоей-то среди них нет?
Кат так сурово покачал головой, что собеседник решил на всякий случай помолчать. А то мало ли чего? Граф с ржущими девками скоро куда-то пропал, оставив в поле зрения сидельцев подвала, яркую зелень сорняка под высоким забором да задумчивый взгляд лохматого сторожа. Наблюдая однообразие летнего пейзажа у забора, Чернышев немного забылся и, уронив голову на руки, задремал. Привиделось ему, что будто раскрась перед Еремеем черная бездна, и где-то далеко в бездне той бледнел таинственный силуэт. Чернышев, как узрел его, так сразу же и заинтересовался. Захотелось ему поближе эту таинственность рассмотреть. Потер кат свои сухие ладони и проворно пополз к странному свечению. Долго полз Еремей, так долго, что даже позабыл куда ползет. Вот ведь как бывает, когда решил ползти, то знал для чего ему это надо, а вот прополз немного и вроде уже позабыл. Чудеса. Чернышев даже голову в раздумье великом зачесал. И вот тут к нему дядя Ефрем, откуда ни возьмись, явился. Явился да давай пальцем укоризненно грозить.
