Между Амуром и Невой - Свечин Николай (читаем книги бесплатно .txt) 📗

Когда он вернулся, наконец, в камеру, его встретил взволнованный Челубей.

— Обошлось, — успокоил напарника Лыков. — На кого-то я оказался сильно похож…

На другой день партию, дополненную десятью каторжниками из южных губерний, вывели за ворота. По Похвалихинскому спуску сошли к плашкоутному мосту, по которому Алексей, бывало, летел на ярмарку в своей первой полицейской должности помощника надзирателя. Проплелись Рождественской улицей до Гостиного двора, обошли весь Нижний Базар, собирая обильное подаяние. В России (то есть до Тюмени) петь знаменитую «Милосердную» арестантам запрещено; попрошайничают под барабанный бой и звон собственных кандалов. Этого прощального обхода Лыков боялся больше всего, поэтому за рубль сторговался с панами и проехал прямо на пристань в их компании, в закрытой коляске.

Наконец в полдень партию посадили на баржу, которую прицепили к буксирному пароходу «Львенок», и Алексей вздохнул свободно. Арестантов сопровождала Нижегородская пароходно-конвойная команда, но Титус заранее убрал из неё всех, кто знал Лыкова в лицо, и теперь ему нечего было бояться. В трюме за решетками помещались лишь приговоренные к каторге и ссылке; «спиридоны» расположились на корме в общем пассажирском отделении, относительно удобно. В эту же часть перебрались и паны, и сразу принялись резаться в штос. Звали в игру и Лыкова с Недашевским, но Алексей запретил — обыграют, шельмы, а деньги казенные, припасены для Сибири (они везли с собой полторы тысячи рублей открыто, около восьми тысяч скрытно, и на шестьдесят пять тысяч подписанных Елтистовым, зашитых за подкладку ассигновок). Время потому коротали за любованием волжскими пейзажами, да катали «бычки» [100] на щелбаны. Наконец Челубей нашел себе еще занятие: стал играть бесконечные шахматные партии с едущим в ссылку за хищения бывшим управляющим рижским банком. Силами соперники оказались равны друг другу, поэтому туры следовали один за другим, сохраняя интригу.

Так они плыли шесть дней, останавливаясь раз в сутки для приемки пароходом дров. Еду и даже отварную воду приходилось покупать в буфете «Львенка»; туда же пересылали для готовки приобретаемую у рыбаков стерлядь. В Чебоксарах посылали в складчину караульного за пивом и табаком, ночевали в жуткой духоте в Казанской пересылке, из Волги перешли в Каму. На воде встретили Петра и Павла, и Алексей передал деньги рыбакам, чтобы те поставили у себя в храме свечу во здравие Благово. Уже в летние Кузьминки, 1 июля, баржа доплелась до Перми.

Глава 18

Благово берет след

Павел Афанасьевич не спал почти всю ночь. За ужином у него выпала пломба, зуб разболелся и не давал уснуть. Полоскания настоем «соколиного перелета» не помогали. Благово вспомнил рецепт своей кухарки Матрены, убитой в Нижнем Новгороде страшным душегубом Тунгусом, и привязал к запястью руки две дольки чеснока. Уже через минуту боль затихла и вице-директор смог подремать оставшиеся до рассвета часы. В десять утра он ввалился к своему зубному технику и потребовал ремонта.

Кабинет техника располагался в казарме Гальванической роты, в пятом доме по Садовой улице. Разинув рот пошире, Благово ждал, пока затвердеет амальгама, а сам от нечего делать косился по сторонам. У окна сидел элегантный худощавый господин в визитке и с гибусхутом [101] на коленях, остролицый, с холодными внимательными глазами. По виду поляк, подумал Павел Афанасьевич, а смотрит, как сыскарь. Двадцать лет назад первый петербургский градоначальник (до него все были обер-полицмейстеры) Трепов много панов привёл в столичную полицию. Человек легендарный и больше кого-либо сделавший для укрепления правоохранения, Трепов считал почему-то, что поляки менее русского человека склонны к мздоимству… С той поры сменилось уже пять градоначальников, все они и в подметки не годились Федору Федоровичу, но вот с панами он все же ошибся: брали на лапу не хуже русских. Теперь их уже изрядно почистили, но кое-где они еще оставались и дослуживали пенсион. Этот немолодой господин, видимо, из них: лицо вроде бы знакомое, встречались в приемной у Грессера.

Пан делал вид, что ждёт своей очереди, но сам малозаметно и вполне профессионально наблюдал за домом напротив. Человек посторонний даже и не заметил бы… Что ж ты, бедолага, в такие годы и все еще наружником, подумал действительный статский советник, но далее пожалеть коллегу не успел: тот быстро отвернулся от окна и боком-боком засеменил к выходу. Видимо, его объект показался на улице. Полюбопытствовав, кого это пасут, Благово скосил глаза в окно и увидел там своего однокашника, начальника военной разведки генерала Енгалычева, садящегося в коляску. Причем оба они с возницей, блистающим военной выправкой, были в партикулярном платье. [102]

Благово тот час же сошел с кресла и, наскоро простившись с доктором, вышел вон. Он знал, что дом номер четыре по Садовой принадлежит Военному министерству; согласно же «Росписи всем генералам» Енгалычев, как недавно интересовался вице-директор, проживает на Малой Вульфовой. Всюду-то у вас тайны, господа шпионы… Но почему петербургская полиция следит за собственными генералами? А вдруг поляк — бывший правоохранитель, вышедший уже в отставку, и сейчас подрабатывает на одно из враждебных России государств? Во всем этом следовало разобраться.

Благово удачно поймал живейного извозчика и пристроился в хвост пану, который на поджидавшем его экипаже продолжал наблюдать за Енгалычевым. В полицейском деле мало было страниц, не знакомых Павлу Афанасьевичу; умел он и выслеживать. Пропустив между собой и странным поляком четыре транспорта, вице-директор вел осторожное преследование. Так они втроем доехали до Овсянниковского сада за Конной площадью. Енгалычев сошел у Грузинской церкви и скрылся в подъезде неприметного двухэтажного дома в Мытнинском переулке. Поляк постоял немного в засаде, понаблюдал, затем отъехал и не спеша направился к Николаевскому вокзалу. На Гончарной остановился и долго кого-то ждал. Подошла богатая карета с императорской короной на дверях, с кучером в шляпе с позументом и в плаще, подбитом малиновым кантом. Пан передал ему какую-то записку, кучер сунул ее за пазуху, воровато осмотрелся и уехал. Малиновый кант… Чей-то «малый двор», но чей именно — Благово не помнил; то ли Павла Александровича, то ли Михаила Николаевича. Обнаруженные им обстоятельства становились все более странными и необъяснимыми. Енгалычев — ответственный военный работник, пользуется уважением государя; какие великие князья и зачем могли его выслеживать? Окончательно смутился Благово, когда довел поляка до пересечения Лиговки со Свечным переулком: на углу тот спешился и уверенным шагом зашел в трактир «Три Ивана»…

Прождав четверть часа неподалеку и опасаясь быть замеченным, Павел Афанасьевич счел за лучшее прекратить наблюдение. Он заехал в канцелярию градоначальника на Гороховой и попросил ее директора разъяснить личность загадочного поляка, полицейского по виду. Ответ совершенно его запутал: указанные приметы подходят только одному человеку, а именно коллежскому советнику Збышко-Загуре. Который служит в Отделении для производства дел по охранению общественного порядка и спокойствия при Петербургском градоначальстве… Личность это в столице новая, его привел с собой год назад из Киева нынешний начальник отделения подполковник Судейкин; сказать поэтому что-либо определенное о поляке директор канцелярии затруднился.

Изрядно озадаченный Благово решил изложить все Енгалычеву, дабы искать разгадку вместе: одной его головы, хоть и весьма неглупой, тут явно не хватало. Охранное отделение — особая спецслужба, самая секретная в империи. Отделений всего два — в Петербурге и в Москве; подчиняются они Департаменту полиции, но офицеры числятся по Корпусу жандармов и руководятся Оржевским. Подполковника Судейкина Павел Афанасьевич немного знал. Высокий атлет, красавец с окладистой бородой и умными глазами, женолюб и сыщик волею Божьей, он отличился четыре года тому назад в Киеве. Еще был жив покойный государь и народовольцы вели на него настоящую охоту, причем киевские бомбисты считались самыми опасными. Когда жандармы ворвались в конспиративную квартиру отчаянных братьев Ивичевичей, они открыли ураганную стрельбу, прикрывая отход знаменитого террориста Валериана Осинского. Два жандарма были убиты наповал, остальные смешались. Тогда Судейкин заскочил в шинельную и лично застрелил обоих братьев, после чего вступил в рукопашную схватку с Осинским, обезоружив и арестовав его. За такой подвиг Георгий Порфирьевич получил повышение в чине и перевод в столицу на должность начальника Охранного отделения. Одновременно он был назначен на специально для него созданную должность инспектора секретной полиции. Дела Судейкина были окутаны великой тайной, но он считался птицей высокого полета и оперативником с большим будущим. Плеве его очень уважал, а вот министр Толстой, говорят, недолюбливал; но, впрочем, это могли быть только слухи. Благово, руководивший в Департаменте уголовной полицией, был далек от политических проблем и намеренно их сторонился.