Датское лето - Питерс Эллис (книги полностью .TXT) 📗

Было часа два пополудни, когда из лагеря в дюнах завидели еще одного всадника, быстро скакавшего прямо к ним. Он не принял предосторожностей и не остановился вне пределов досягаемости стрелы, а направился прямо к страже. Часовые всматривались в него, пытаясь догадаться о намерениях. На всаднике не было кольчуги и не видно было оружия.

— Он безопасен, — заключил Торстен. — Судя по всему, он скажет нам, чего хочет. Надо доложить Отиру, что к нам приближается еще один гость.

С этой вестью отправился Туркайлль.

— Если судить по упряжи и лошади, человек этот знатен. Волосы светлее моих, так что похож, на одного из наших, и довольно высокий — с меня ростом, а может, и выше. Привести его сюда?

Отир размышлял всего минуту, затем ответил:

— Да, пусть войдет. Человека, который хочет встретиться со мной лицом к лицу, как мужчина, стоит выслушать.

Туркайлль небрежной походкой зашагал к воротам и как раз подоспел в тот момент, когда всадник осадил лошадь и спрыгнул на землю.

— Скажите Отиру и его военачальникам, что Овейн ап Гриффит ап Синан, принц Гуинеддский, просит разрешения переговорить с ними.

После того как Кадваладр бросил вызов, Отир вместе с приближенными проводил долгое и серьезное совещание. Не такие они были люди, чтобы кротко снести предательство и смиренно попытаться выбраться из ловушки, в которой оказались. Но что бы они ни обсуждали и какие бы планы отмщения ни вынашивали, все замерло, когда довольный Туркайлль с улыбкой появился на пороге и объявил:

— Милорды, к нам пожаловал Овейн Гуинеддский, и его царственная персона просит разрешения переговорить с вами.

Отир всегда прекрасно чувствовал ситуацию и не нуждался в подсказках. Мгновенно справившись с изумлением, он поднялся и, шагнув к выходу из палатки, лично проводил гостя к столу, за которым собрались его командиры.

— Милорд принц, с чем бы вы ни прибыли, добро пожаловать. Нам известны ваша родословная и репутация, а ваши предки по материнской линии — близкие родственники наших предков. Если у нас и есть разногласия и мы сражались на разных сторонах и, возможно, еще будем сражаться друг против друга, это не мешает нам встретиться для открытых и честных переговоров.

— Ну что же, я и не ожидал ничего иного, — сказал Овейн. — У меня нет причин вас любить, поскольку вы без приглашения пришли на мою землю, да еще с враждебными мне целями. Я приехал не для того, чтобы обмениваться с вами комплиментами, а чтобы уладить некоторое недопонимание между нами.

— О каком недопонимании может идти речь? — с суховатым юмором спросил Отир. — Я полагаю, все вполне ясно, потому что я здесь, а вы недвусмысленно заявили, что у меня нет права здесь находиться.

— Этот вопрос мы решим в другой раз, — ответил Овейн. — Вас мог ввести в заблуждение мой брат Кадваладр во время визита, нанесенного вам сегодня утром.

— Ах, вот вы о чем! — улыбнулся Отир. — Значит, он вернулся к вам в лагерь?

— Да, вернулся. Он там, а я здесь, чтобы заявить, что он говорил не от моего имени. Я ничего не знал о его намерениях. Я полагал, что он вернулся к вам, как ваш союзник и мой враг, как человек слова, связанный с вами обязательствами. Он по собственной воле, без моего разрешения отказался от вас и от своего честного слова. Я с братом не мирился и не собираюсь в союзе с ним воевать против вас. Он не вернул себе земли, которые я не без оснований отобрал у него. Ему следует выполнить условия сделки, заключенной с вами.

Датчане пристально смотрели на принца Гуинеддского, переглядывались через стол, но не спешили высказывать свое суждение, пока окончательно не рассеется туман.

— Я все же не совсем понимаю цель вашего визита, — вежливо сказал Отир, — как бы приятно для меня ни было общество Овейна Гуинеддского.

— Все очень просто, — ответил Овейн. — Я здесь, чтобы предъявить права на трех пленников, которых вы держите в своем лагере. Один из них, молодой бенедиктинец Марк, добровольно остался, чтобы гарантировать безопасное возвращение моего брата, а теперь юноша должен за него отвечать. Двое других — Хелед, дочь каноника из святого Асафа, и бенедиктинский монах брат Кадфаэль из Шрусберийского аббатства — были захвачены возле Меная во время набега в поисках провианта молодым воином, который сейчас проводил меня к вам. Я здесь, чтобы получить подтверждение, что ни один из этих людей не пострадает из-за того, что Кадваладр нарушил ваше соглашение. Все трое находятся под моим покровительством. Я здесь затем, чтобы предложить за них выкуп. Я честно выполню свои обязательства. Что до обязательств Кадваладра, то они не имеют ко мне никакого отношения. Получите то, что вам причитается, с него, а не с этих трех ни в чем не повинных человек.

Отир не сказал открыто: «Так я и собираюсь поступить», но по его натянутой улыбке и так все было ясно.

— Я не сомневаюсь, что мы можем достичь соглашения относительно выкупа, мы с вами. Однако вы должны меня извинить, если пока что я оставлю их у себя. Когда я все обдумаю, то решу, отдам ли вам ваших гостей и за какую цену.

— Тогда по крайней мере поклянитесь, — попросил Овейн, — что они вернутся ко мне невредимыми — неважно, выкуплю я их или захвачу.

— Я не порчу то, что собираюсь продавать, — заметил Отир. — А то, что мне причитается, я получу со своего должника. Это я вам обещаю.

— Ну что же, я полагаюсь на ваше слово. Пошлите ко мне, когда примете решение.

— И больше нам нечего сказать друг другу?

— Пока что нечего, — заявил Овейн. — Вы держите в тайне свои планы, так что я тоже не стану разглашать свои.

Кадфаэль, до сих пор неподвижно стоявший возле палатки Отира, прошел сквозь ряды безмолвных датчан, которые расступились, пропуская принца Гуинеддского. Овейн вскочил на поджидавшую его лошадь и не спеша выехал за ворота, более уверенный в своем враге, нежели когда-либо — в брате. Когда светловолосая голова, освещенная ярким солнцем, дважды скрылась между дюнами и появилась вновь, превратившись в бледно-золотое пятнышко, Кадфаэль повернулся и пошел искать Хелед и Марка. Они, как всегда, где-то вместе. Марк робко взял на себя обязанность опекать девушку. Она могла при желании отослать его, когда он не был нужен, но если она хотела его увидеть, стоило лишь позвать. Кадфаэль находил трогательным терпение, с которым Хелед мирилась с этой ненавязчивой, но решительной опекой. Она относилась к Марку как старшая сестра, щадя его достоинство и никогда не пуская в ход грозное оружие, которое применяла против других мужчин, а косвенно и против своего отца. Хелед в платье с обтрепанными рукавами, измятом от ночевок на земле, с растрепавшейся гривой иссиня-черных волос, босиком бродила по теплому песку и шлепала по отмелям. А ведь при желании она могла разбить сердца большинства здешних молодых людей. Однако не только ради собственной безопасности девушка так скромно ходила по лагерю, притушив свой блеск, и избегала встреч со своими захватчиками, за исключением мальчика, приносившего ей еду, и Туркайлля, к насмешливому обществу которого привыкла и чьи выпущенные словесные стрелы с удовольствием отражала.

За это время, проведенное в плену, Хелед расцвела, и это летнее цветение было чем-то большим, нежели сияние солнца на ее коже. Казалось, что именно теперь, когда она была пленницей и признала свою беспомощность, когда она не имела возможности ни действовать, ни принимать решения, она освободилась от всех тревог и жила сегодняшним днем, не заглядывая в будущее. «Никогда она не была такой довольной с тех пор, — подумал Кадфаэль, — как в Лланелви прибыл епископ Жильбер, принявшись преобразовывать свою епархию, и когда мать девушки лежала на смертном одре. Она даже испытала горечь подозрения, что отец ждет не дождется, когда смерть жены позволит ему сохранить должность. А сейчас подобная туча не омрачает ее дни, вот она и излучает теплоту. И то, что она не в силах изменить, она решила пережить и даже получить при этом удовольствие».

Кадфаэль нашел Марка и Хелед на холме, поросшем редкими деревцами. Они видели, как подъехал Овейн, и забрались сюда, чтобы понаблюдать за его отъездом. Хелед все еще молча смотрела вслед принцу, который был уже почти не виден. Марк, как всегда, стоял чуть поодаль от девушки, стараясь не касаться ее. Хотя она и относилась к нему как сестра, Кадфаэлю казалось, что иногда Марк чувствует себя в опасности и старается держаться на некотором расстоянии. Кто может гарантировать, что его собственные чувства всегда будут оставаться братскими? Сама тревога за Хелед, находившуюся во взвешенном состоянии между неопределенным прошлым и еще более неведомым будущим, была опасной западней.