Дело о старинном портрете - Врублевская Катерина (читать книги без сокращений .TXT) 📗
— Боже мой! — негромко воскликнул князь. — Это же виконт де Кювервиль! Я впервые вижу его в таком расстройстве!
— Виконт? — переспросила я.
Мона тем временем дразнила публику. Придерживая панталоны за шнурок, обтягивающий талию, она то приспускала их, обнажая аккуратный пупок, то поднимала, и вдруг одним движением Мона выскользнула из них. Она стояла на сцене нагая, освещенная ярким электрическим светом, а в ее взгляде сквозило презрение ко всем, кто смотрел на нее и вожделел. Но выглядела она не танцовщицей, а статуей из каррарского мрамора, холодной и неприступной. Мужчина, звавший Оллера, схватился за голову и застонал.
Внезапно свет погас. А когда через мгновение зажегся, Моны на сцене не было. Раздался вздох разочарования. Публика скандировала: «Мона! Мона!» — но девушка не вышла на приветствия. Вместо нее на сцене появился Оллер. Он раскланялся и произнес:
— Медам, месье! Я очень рад, что танец нашей несравненной Моны вам понравился. Мы не зря готовили для вас этот сюрприз. Надеюсь, и в дальнейшем «Мулен Руж» будет радовать вас новыми номерами.
— Князь, вы знакомы с виконтом? — спросила я, чувствуя, что вот-вот схвачу удачу за хвост.
— Да, немного. Встречаемся иногда на раутах. А что вас интересует, Полина?
— Сделайте одолжение, познакомьте нас. Мне очень нужно.
— Раз нужно, извольте… — И мы начали протискиваться сквозь возбужденную публику к рампе.
Но виконт как сквозь землю провалился! Только что он маячил возле самой сцены и вдруг исчез. Я стала оглядываться по сторонам, и мне показалась, что он выходит в боковую дверь. Я бросилась за ним, Засекин-Батайский поспешил следом, и тут я наткнулась на мощную фигуру, которая даже не покачнулась от моего напора.
— Мадемуазель! Какая приятная встреча! Князь, мое почтение! — Перед нами стоял Себастьян Кервадек и любезно улыбался.
— Здравствуйте, мсье Кервадек, — хмуро ответила я. Ну почему этот коммерсант от искусства попадается мне в самое неподходящее время?
— Как вам понравилась Мона? — спросил он. — Не правда ли, это изумительно, особенно если учесть ее состояние…
— Какое состояние? — спросил Засекин-Батайский.
— Вы не знаете? У нее трагедия! Прошлой ночью убили ее сестру. Бедная девушка! Последний раз я видел ее вместе с вами, в студии вашего друга и ее любовника.
— Боже мой! — ахнул князь. — Такая юная девушка. Это она приходила к вам накануне, мадам Авилова?
— Она самая, — кивнула я.
— Какой ужас!
— А откуда вам это известно, мсье Кервадек? — спросила я.
— Что Протасов был любовником мадемуазель Мерсо?
— Нет, как раз это меня не интересует. Откуда вы знаете, что Сесиль убили?
— У меня такая профессия — знать все, что происходит в мире искусства, иначе утопят более шустрые. — Кервадек продолжал улыбаться одними губами, глаза же оставались пронзительными и сверлящими. — Говорят, мадемуазель Сесиль была неплохой художницей. Да еще лепила прелестные статуэтки.
— На которые теперь поднимется цена, не правда ли? — саркастически заметила я.
— Каждый зарабатывает, как может. — Он ничуть не обиделся.
В этот момент какой-то молодой человек в бархатной блузе и берете отвлек Кервадека, заговорив о ценах на пейзажи, и мы с князем снова бросились к боковой двери.
Коридор был наполнен запахами театрального грима, клея для декораций и разгоряченных тел. Перед уборными танцовщиц стоял служитель в яркой форме с галунами и сдерживал натиск молодых людей, желавших лично выразить Моне свое восхищение.
— Господа, господа, не положено. Отойдите от двери, не толпитесь тут. Мадемуазель Мона отдыхает и велела никого не пускать. Цветы и записки складывайте на столик, — бубнил он, отпихивая ретивых обожателей. — Приходите завтра на представление, мы будем рады. Расходитесь, расходитесь.
Я поняла, что к Моне пройти невозможно, а мне необходимо было увидеться с де Кювервилем.
— Так вы сможете устроить мне встречу с виконтом, князь? — спросила я Засекина-Батайского.
— А для чего это вам, Полина?
— Кирилл Игоревич, разве вы не помните тот рисунок Андрея, с двумя персонажами на нем — русским министром и человеком в клетчатой пелерине?
— Помню, конечно, а что?
— У виконта такое же пальто. Вот я и хочу узнать, не он ли изображен на рисунке.
— Какое интересное предположение. Откуда вам это известно?
— Я видела подобное пальто у Моны в шкафу.
— И о чем вы будете расспрашивать виконта, Полина? — улыбнулся князь. — Не забыл ли он свое пальто у содержанки?
Я предпочла умолчать о том, что свидетельница видела господина в пальто с клетчатой пелериной, выходившего ранним утром из подъезда дома, где жила Сесиль.
— Кстати, Кирилл Игоревич, а чем занимается виконт де Кювервиль? Служит где-нибудь?
— Насколько мне известно, до недавнего времени он служил товарищем министра общественных работ. Где сейчас — не знаю, но можно попробовать его отыскать.
— Вот мы и дома, — сказала я, когда фиакр остановился перед калиткой отеля «Сабин».
Чудесно! — воскликнул князь и подал мне руку, выйдя из экипажа. — Мы добрались на удивление быстро. Полина, скажите, зачем вам это? Искать убийц, проверять улики — то пальто, не то… Пусть парижская полиция разбирается. Вам, женщине и дворянке, не пристало.
— Не будет она разбираться, — вздохнула я. — Что ей русский художник и его подруга-натурщица?
Поняв, что князь Засекин-Батайский не поддержит меня в моих изысканиях, я решила действовать через Мону. Но сначала надо было похоронить несчастных.
Добиться выдачи тела Андрея оказалось нелегко. На следующее утро я снова зашла к Моне, и мы с ней отправились в полицию. Сидеть в длинных неуютных коридорах нам пришлось несколько часов, и все из-за бюрократических формальностей. Под различными предлогами нам отказывали, посылали в разные кабинеты департамента, пока наконец к нам не вышел полицейский и не протянул два предписания.
— Спасибо, — робко поблагодарила я чиновника. — Что теперь с ними делать?
— Передайте эти бумаги в погребальную контору. Там все устроят как подобает.
Он козырнул и ушел.
— Пойдем, — сказала Мона, — нужно найти приличных похоронных дел мастеров.
Мы шли по залитым солнцем бульварам. На сердце у меня немного отлегло, и я наконец решилась спросить:
— Мона, скажи, что заставило тебя совершить вчера столь безумный поступок?
Ах, дорогая Полин, — вздохнула она, — вы, иностранцы, сложили особое мнение о французах, а особенно о парижанах: мол, это галантные любвеобильные мужчины и кокетливые романтичные дамы. Париж очень любит приехавших на неделю, но не очень привечает оставшихся на всю жизнь.
— Это понятно… — Я вспомнила безрадостные письма Андрея.
— Поэтому дело чести для парижанина — показать иностранцу, какой он сердцеед и как искушен в таинствах любви. Именно приехавшие на короткий срок путешественники разнесли по всему миру миф о любвеобильности, расточительности и галантности французов.
— Разве это миф? — удивилась я.
— Конечно, милая Полин! — рассмеялась Мона. — Поддерживать реноме местный житель может неделю, не более. Даже месяц для него слишком много. На самом же деле средний француз скуп, расчетлив и выжимает деньги из всего, что только попадется ему на глаза. Состоятельный человек может выкинуть бешеные деньги на бриллианты для своей возлюбленной или на десятки корзин цветов, но только если она появится в этих бриллиантах на балу и все вокруг будут перешептываться: «Невероятно! Он так богат!» — а цветы будут украшать не спальню дамы, где, кроме нее, их никто не увидит, но вход в дом, куда приглашены десятки гостей.
— Ты считаешь, что французы любят показывать себя?
— Да.
— Кто же этого не любит? Знаешь, как русские купцы прикуривают от ассигнаций или кидают роскошные шубы в грязь на глазах у зевак, дабы женщина, которой они домогаются, могла дойти до кареты, не испачкавшись?
