Смерть и фокусник - Мид Том (книги полностью TXT, FB2) 📗
– И вы видите ту же «измученную тупость» в глазах Деллы Куксон? – спросил Флинт.
Спектор обдумал вопрос:
– То, что я вижу, когда смотрю в глаза Деллы, это нечто совершенно иное. Что-то более мрачное. Оно заставляет меня задуматься, какие муки она пережила в своей жизни. Можем ли мы поверить, что она взяла «Рождение»? Инстинкт подсказывает, что нет. Записи доктора Риса описывают воровку, которая крадет, потому что может это делать. Безделушки, мелкие предметы, не представляющие особой ценности. Дело в самом предмете, в ощущении его веса в руке. А не в его материальной ценности или чем-то столь же примитивном. «Рождение» не тот предмет, который наша актриса бы выбрала. Слишком большой, громоздкий и тяжелый. И, как мы знаем, его стоимость имеет для нее мало значения.
– Я не думаю, что можно делать такие огульные заявления о ее характере. Даже Рис не смог определить, что ею движет. Помните часы? У нее была прекрасная возможность стащить часы Маркуса Боумана, но она этого не сделала. Не нам говорить, что привлечет ее больной мозг.
– Согласен, – поддержал его Спектор, – но остается вопрос возможности. Насколько мы знаем, все, что она брала, она брала потому, что оно плохо лежало. Но «Рождение», наоборот, было хорошо спрятано. Оно было под замком в сундуке под кроватью Тизела. Вне ее зоны досягаемости. Она не взламывает сейфы и не вскрывает замки. Она всегда была скорее карманницей, чем гением взлома. Подумайте хорошенько. Ответ содержится в записях доктора. Подумайте о той встрече с Маркусом Боуманом. Помимо истории с часами меня заинтересовал рассказ доктора о том, что сказал сам Боуман во время встречи. Согласно записям, Боуман сразу же узнал Деллу. Но когда я был на премьере «Мисс Смерти», я отчетливо помню, как подслушал разговор между Боуманом и Лидией, в ходе которого Боуман притворился, что не знает, кто такая Делла. Он даже назвал ее «Хелен» Куксон. Это само по себе ничего не доказывает, но вызывает вопросы. Почему Маркус Боуман притворился, что никогда раньше не встречал Деллу? И почему именно перед Лидией?
Флинт побарабанил пальцами по столешнице:
– Значит, Боуман знал Деллу. И таким неловким способом он пытался помешать Лидии узнать об этом.
Спектор кивнул:
– Давайте продолжим эту мысль. Боуман весьма публично узнал Деллу в Доллис-Хилл. А потом сделал вид, что не узнал ее в «Гранате». И Делла не взяла часы. Единственная причина, по которой она не воспользовалась этой возможностью, заключается в том, что она тоже узнала Боумана и удивилась. Даже испугалась. Она не ожидала встретить его там. И не хотела его там видеть. Но почему? Напрашивается вывод, что у них были какие-то тайные отношения. Вот такое неприятное совпадение: у нее был роман с будущим зятем ее психиатра. Не так уж маловероятно, как кажется на первый взгляд. Боуман особенно искусен в умении доставать приглашения на светские мероприятия. А Делла как актриса всегда в центре внимания на таких мероприятиях. При подобных обстоятельствах было бы маловероятно, чтобы они не встречались раньше.
И вот еще что: Бенджамина Тизела поразила реакция Деллы на картину, когда он показал ее на вечеринке. Ему показалось, что в том, как она смотрела на полотно, было что-то «необъяснимое». Как вы думаете, что он имел в виду?
– Ну, – протянул Флинт, – есть только один способ выяснить. Придется снова встретиться с Деллой. Я докопаюсь до сути дела любой ценой. Но, пожалуйста, Спектор, сначала окажите мне одну услугу. Закажите мне пива, а?
Они нашли Деллу в одиночестве в гримерной «Граната». У нее слегка дрожала рука, которой она накладывала макияж.
– Ты собираешься играть сегодня? – спросил Флинт.
– Я знаю, что ты считаешь меня черствой. Но мне все равно. Мне нужно зарабатывать на жизнь, а благодаря вчерашним безобразиям мне так и не удалось занять деньги у Флойда Стенхауса.
– Вы так и не ответили на мой вопрос вчера вечером, мисс Куксон: для чего вам нужны деньги? Вас шантажируют?
– Если даже и так, – ответила она, поправляя корсет, – это не ваше дело.
– Мистер Флинт, если позволите… – вмешался Спектор, – у меня к тебе один вопрос, Делла.
Она отвернулась от зеркала, чтобы посмотреть на него, и в глазах у нее читалась тихая тревога:
– Спрашивай, Джозеф.
– Он не о Флойде Стенхаусе. И не о Пите Хоббсе. И даже не о докторе Рисе. Речь идет о «Рождении».
– О чем именно?
– Насколько тебе известно, Бенджамин Тизел показывал картину кому-нибудь еще в день вечеринки?
– Нет. Не показывал. И я знаю это точно, потому что он сам так сказал. Сказал, что я единственная, кому он «дарит этот подарок».
– Когда он показывал картину, в комнате было темно?
– Она была освещена луной. Свет попадал из маленького окна. Он не включил лампы, потому что сказал, что это произведение искусства лучше всего смотреть при естественном освещении, каким бы оно ни было.
– Но вы были там одни?
– Совершенно. По крайней мере… – Тут она замолчала.
– Что такое?
– Нет, ничего. Возможно, ничего.
Флинт, возможно, настоял бы на ответе, но Спектор решил оставить все как есть.
– Ты знаешь что-нибудь о сумасшедшем испанце Манолито Эспине?
– Только то, что он был художником.
– По-моему, ты скромничаешь. Я думаю, ты знаешь о нем больше. Но, возможно, не знаешь, что одним из симптомов его так называемого безумия была абсолютная убежденность в том, что его картины – это предсказания будущего. Его уродливая серия «Пейзажb нижних кругов ада» тем более поразительна, что, когда ее впервые представили, Эспина сопроводил ее оговоркой, что она написана с натуры. Ему повезло, что его не сожгли на костре.
Голос Деллы был ровным:
– К чему ты клонишь, Джозеф?
– К тому, что правдоподобие в искусстве может оказывать странное воздействие на зрителей. Нельзя отрицать, что «Рождение» – произведение поразительного гения. Но я пытался понять, почему оно так повлияло на тебя. – Тут последовала короткая пауза. – Что нарисовано на картине? – спросил Спектор.
– Это имеет значение?
Спектор моргнул.
– Мать и дитя, – вздохнула Делла.
– Это чистое предположение и в суде бы не прошло. Но ты же не будешь подавать в суд, Делла? Если мы примем во внимание все мелкие детали и несколько крупных, то можно прийти к определенному выводу. У вас с Маркусом Боуманом был роман. Это должно было стать для тебя источником мучительных душевных терзаний. Но вид шедевра эпохи Возрождения, изображающего мать и новорожденного ребенка, вызвал чуть ли не физическую реакцию: ты сбежала с вечеринки и помчалась через весь Лондон к своему психиатру.
Делла невесело улыбнулась и заговорила язвительным тоном:
– Ты так тонко намекаешь, но ведь ты давно уже все знал? Разве тебе не было интересно, почему я пропускаю так много репетиций? Все эти врачи. Не только Рис; меня принимает еще один врач на Харли-стрит. И когда я начала замечать определенные… изменения, я пошла к нему провериться.
– И?
Она надменно фыркнула:
– Не то чтобы это твое дело, Джозеф… и упаси тебя Бог кому-нибудь об этом проболтаться… но да. Оказывается, я на втором месяце.
Спектор серьезно кивнул:
– А отец?
– Что отец?
– Он знает?
– Нет, не знает. Зачем ему знать?
– Это Маркус Боуман, не так ли?
– Да, это Маркус. Конечно, я не знала, что он помолвлен с дочерью Риса. Это просто неудачное совпадение. Но я, честно говоря, не уверена, имело бы это значение или нет, даже если бы я знала.
Спектор задумчиво кивнул:
– Что будешь делать?
– Я пыталась забыть об этом. Притвориться, что ничего не происходит. Но от этого никуда не деться, не так ли? Скоро это станет очевидно всем.
– И ты снова начала пить.
– Я не знала, что делать. – Она чуть не плакала. – Мне не с кем было поговорить. Не с кем, кроме доктора Риса, а он отреагировал весьма сдержанно. Я рассказала ему об этом после спектакля в ночь премьеры. Он приходил ко мне в гримерку. Вслух он этого не говорил, но я не могла избавиться от ощущения, что он не одобряет моих действий. Поэтому я пыталась вытеснить эти мысли из головы. Сосредоточиться на игре. Но от этого становилось только хуже. А потом, когда Тизел показал мне эту картину… – Тут слезы потекли по ее лицу.
