Таинственный труп - Паро Жан-Франсуа (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗

В силу своего ремесла Николя прекрасно знал о всех сложностях нынешнего положения. Еще в прошлое царствование полиции нередко приходилось устраивать целые представления, изображая якобы народные волнения и тут же их подавляя. Эти шумные маскарады, оплачивавшиеся самой полицией, позволяли на время смирять брожение умов. Среди печалей и возраставшей нищеты карнавал терял присущий ему всеобщий веселый настрой: теперь этот настрой поддерживали только соревнующиеся друг с другом платные осведомители и актеры. Привычная суматоха царила разве что на балах в предместьях. Несколько дней назад королева, соблазненная рассказами своего юного деверя графа Артуа, лихо отплясывала в зале дома Поршерон. Николя, которому выпала честь охранять эту тайную вылазку королевы, весь извелся: несмотря на инкогнито, ее величество легко могли узнать. Никто не мог убедить комиссара, что ничего предосудительного в участии королевы в развлечениях простонародья нет: он твердо знал, что народ непочтительно относился к тем, кто опускается до его уровня.

На углу улицы Сонри экипаж, один раз уже обогнавший его, снова проехал мимо, едва не задев его. То же разукрашенное по-карнавальному лицо уставилось на него, однако он так и не вспомнил, где он мог его видеть. Продолжая свой путь, он припоминал разговоры, услышанные им в таверне на перекрестке Трех Марий, что при съезде с Нового моста. Текущие обязанности задержали его в дежурном отделении, и, желая размять ноги, к концу дня он пешком отправился в таверну, где можно было не только поесть, но и разведать умонастроения народа. С удовольствием проглотив яйца под соусом бешамель и салат с холодным мясом, он закусил орехами и, заказав кувшинчик сюренского вина, разговорился со своими соседями. Умея находить общий язык с людьми из всех слоев общества, он, как и положено доброму малому, выставил окружавшим его ремесленникам и поденщикам графинчик водки и угостил их табаком, чем сразу завоевал всеобщую признательность. Привыкнув больше слушать, нежели говорить самому, Николя просеивал речи посетителей трактира, запоминая основное, а затем делал выводы. Многие боялись потерять работу. Король по-прежнему пользовался симпатией, но его считали слабохарактерным и говорили о нем сочувственно. При упоминании королевы в лучшем случае наступало враждебное молчание, в худшем неслись непристойные высказывания. О Тюрго никто не сожалел. Неккер пока еще пользовался исключительно французской привилегией: им интересовались, ибо он был человек новый. С ним также связывали надежды на перемены и ждали от него золотых гор. Узнав новые злободневные куплеты и памфлеты, Николя подогрел всеобщий энтузиазм, заговорив об американских инсургентах: он посетовал, что правительство никак не решится отказаться от выжидательной политики и выступить на стороне инсургентов против англичан. Небольшая интермедия в трактире оживила монотонность его дежурства; в силу своего особого положения он мог бы вовсе не дежурить, но он не хотел пользоваться привилегиями, считая своим долгом исполнять все, что предписано его должностью. Маркиз де Ранрей при дворе и Николя Ле Флок в городе, он никогда не отдавал предпочтения одному в ущерб другому.

Когда он добрался до Шатле, пустующие прилавки торговцев на площади перед старинной крепостью снова покрылись снегом. Поднявшись по большой лестнице и заглянув в каморку папаши Мари, он увидел, что обитатель ее сладко спит, уронив голову на грудь. Вспомнив, что в зимнюю пору привратник охотно злоупотребляет своим знаменитым укрепляющим, Николя понимающе улыбнулся. Сам он дрожал от холода, поэтому, войдя в дежурную часть, тотчас жарко растопил камин. Затем он сел и предался размышлениям. Глубоко вздохнув и ощутив, как воздух толчками выходит обратно, он понял, что тревога затопила его целиком. Побороть это неприятное состояние можно было только сосредоточившись и как следует проанализировав последние события.

После коронации, состоявшейся в 1775 году, жизнь его потекла по новому руслу. Николя Ле Флок по-прежнему занимался повседневными делами полицейского комиссара. Альбер, начальник парижской полиции, сменивший Ленуара после мучных бунтов [1], придумывал самые изощренные хитрости, чтобы выгнать его за ошибки или заставить подать в отставку. Закаленный немилостью предыдущего начальника, Николя воспринимал его попытки с полнейшим безразличием. На каждое публичное оскорбление он отвечал презрением, присущим человеку опытному, а посему прекрасно знающему, что нет ничего такого, что бы со временем не уладилось. Подчиняясь начальнику, он исполнял свои обязанности, не вкладывая в них ни капли души. Он налагал печати на наследство умерших, делил по справедливости то немногое, что оставляли малые мира сего, взимал пошлины за отправление правосудия. Но исполнение даже гражданских функций было сопряжено с определенным риском. Народ роптал и обвинял комиссаров в получении взяток «и мясом, и рыбой, и маслом, и водой». Однако каким бы ни было руководство, осуществляемое Альбером, действия комиссара Ле Флока всегда отличались прозрачностью, что немало обескураживало шпионов начальника, поручившего им следить за каждым его шагом, дабы взять с поличным, и приводило в отчаяние самого начальника, достигшего высоких должностей, но по-прежнему убежденного, что не следует пренебрегать малым. Махинации, в которых участвовали некоторые из его собратьев по ремеслу, наполняли Николя глухим гневом, ибо он расценивал их как оскорбление, наносимое принципам, в которые он верил.

Он не имел привычки заботиться о преумножении своего благосостояния, но с некоторых пор ему пришлось уделить внимание и этому вопросу. Ежегодно он получал восемнадцать тысяч ливров гонораров, двенадцать тысяч ливров жалованья за выслугу лет и столько же в качестве вознаграждения, треть от взимаемых штрафов, а также плату за исполнение обязанности контролировать меры и весы на рынке. Ему также поступала арендная плата с земель замка Ранрей и прилегающих владений. Его друг Лаборд, бывший первый служитель опочивальни покойного короля, а теперь генеральный откупщик, многократно бранил его за беспечность и едва ли не вынудил разместить солидные суммы в надежном месте, дабы те приносили ему доход в виде регулярной ренты, не заставляя трогать основного капитала.

В конце прошлого года, когда ему поручили сопровождать неофициального посла, отправленного американскими мятежниками ко французскому двору, он неспешно, кружными путями добрался до Орэ. С разрешения герцога Ришелье его сопровождал Луи, ставший пажом Большой конюшни. После остановок в Орлеане и Туре они свернули к Амбуазу и заехали в замок Шантелу, где Николя передал в собственные руки герцога де Шуазеля письмо, которое осмотрительный Сартин не решился доверить почте. Бывший министр принял их. Его бьющая через край любезность и говорливость поразили Николя; при дворе ему доводилось только видеть Шуазеля, но не разговаривать с ним. Зная, без сомнения, что Николя не принадлежит ни к какой клике, Шуазель тем не менее настойчиво расспрашивал его о новостях политики, что немедленно насторожило гостя. Тогда герцог рассказал ему о своем желании соорудить у себя в парке, на берегу водоема, китайскую пагоду в честь верных своих сторонников. Принятый госпожой де Шуазель, Николя был очарован ее кротостью и ровным обращением. Она сообщила, что постоянный поток сторонников ее супруга утомляет ее, а истинным блаженством является наслаждение дружбой, но тем, кому суждено обитать на земле, нельзя вечно пребывать на небесах, а посему счастье лучше и надежнее хватать за хвост, как только оно появится.

Затем они посетили королевское аббатство Фонтевро, где Николя повидался со своей сестрой Изабеллой. Присутствие Луи, впервые представленного тетке, позволило избежать какого-либо стеснения; Николя радовался, глядя на некогда столь любимое им очаровательное лицо, выглядывавшее из-под монашеской вуали. Увидев племянника, монахиня разрыдалась: сходство Луи с его дедом возрастало день ото дня. Затем настало время для мирной беседы, сладостных слез и обещаний увидеться вновь. Аббатиса устроила им роскошную трапезу. Разговаривали о музыке, обсудили последние новости города и двора. Монахини, сидевшие за столом, принадлежали к самым знатным семействам королевства, и ни одна из них не утратила таланта ведения светской беседы. Покидая Фонтевро, они увозили с собой множество баночек с вареньем, всевозможный мармелад и благословения. Николя долго ехал молча; он думал о том, что одна из ран, нанесенных ему жизнью, наконец-то полностью затянулась, и от этого он испытывал печальное умиротворение. Однако он не дерзнул задать Изабелле вопрос, давно уже готовый сорваться с его губ: он хотел знать, кто его мать. Прибыв в Нант, они разместились в старой гостинице, где когда-то он останавливался с Нагандой. Тамошние клопы по-прежнему поджидали путников, и, чтобы отразить атаки их голодных армий, им пришлось прибегнуть к бальзаму доктора Семакгюса. Затем он отправился к городским старшинам и узнал, что ожидаемый им корабль прибудет никак не раньше, чем дней через десять; известие это принес экипаж легкого быстроходного судна, вернувшегося с Антильских островов, откуда оно отчалило неделю назад, обогнав по дороге искомый корабль.