Исповедь монаха - Питерс Эллис (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Когда де Перронет спрыгнул с чалого коня, Сенред уже ждал его у крыльца. Он дружески обнял молодого человека и повел его к своей жене, которая, улыбаясь, стояла в дверях, чтобы приветствовать гостя так же сердечно. Кадфаэль обратил внимание, что Элисенды нигде не было видно. На ужине в честь жениха ей, конечно, присутствовать придется, но пока приличия позволяли ей уклониться от встречи с ним, переложив все хлопоты по приему гостя на брата и его жену. Хозяева увели Жана в дом, а слуги Сенреда так энергично принялись помогать прибывшим развьючивать лошадей, что через несколько минут кони уже стояли в конюшне и двор опустел.
Так вот, значит, каков жених Элисенды! Кадфаэль задумался, размышляя обо всем, что видел, и не мог найти в молодом человеке никаких изъянов, за исключением одного — он был не тот, кого любила Элисенда. А посему никогда ему не видать того счастья, которым она была бы способна одарить любимого. На вид Жану было лет двадцать пять-двадцать шесть и выглядел он вполне зрелым и уверенным в себе. Его слугам легко с ним, потому что Жан уважает их за хорошую работу, а они чтят его как разумного и справедливого господина. Красивый, высокий, прекрасного сложения, с открытым счастливым лицом, в предвкушении давно ожидаемого блаженного часа — Сенред не мог найти лучшего жениха для своей любимой младшей сестры. Жаль, что сердце ее принадлежит другому.
— Но как еще он мог поступить? — невольно выдавая всю глубину терзавших его сомнений, проронил Хэлвин.
Глава восьмая
Ближе к вечеру Сенред послал управляющего спросить братьев-бенедиктинцев, не согласятся ли они присоединиться к семейному ужину, а если отец Хэлвин пожелает остаться в уединении, ему принесут ужин в его комнату. Хэлвин, пребывавший в состоянии сумеречной сосредоточенности и погруженный в свои мысли, конечно, не был расположен принимать участие в общей трапезе, но в то же время не хотел показаться невежливым — нельзя же бесконечно избегать общество гостеприимных хозяев, — и поэтому он сделал над собой усилие, вышел из скорлупы тревожного молчания и спустился к столу. Ему отвели место неподалеку от жениха и невесты — ведь он выступал в роли священника, которому вскоре предстояло их повенчать. Кадфаэль, сидевший немного поодаль, хорошо видел всех главных участников торжества. В нижней части холла, освещаемого зажженными факелами, сообразно своему рангу и статусу, собрались остальные домочадцы и слуги.
Глядя на сосредоточенное, строгое лицо Хэлвина, Кадфаэль подумал, что скоро его другу впервые придется выступить в роли посредника между смертными и всевышним. Правда, в последнее время многих, кто был помоложе из монашеской братии, призывали готовить себя к священническому сану, но большинству (как, впрочем, и самому Хэлвину до сегодняшнего дня) суждено было всю свою жизнь прожить священниками без паствы и, может быть, ни разу не исполнить ни одной из главных пасторских обязанностей — крестить, венчать, отпевать и возводить в сан тех, кто идет им на смену. Какая страшная ответственность, рассуждал Кадфаэль, сам никогда не помышлявший о сане, когда тебе, смертному, ниспослана божья благодать, когда на тебя возложена привилегия — и одновременно тяжкое бремя — соучастия в жизни других людей: обещать им спасение души, совершая обряд крещения, соединять их брачными узами, сжимать в руке ключ от чистилища, когда их душа расстается с телом. Если я когда и брал на себя эту роль, подумал Кадфаэль, охваченный глубоким, искренним чувством, — а господь ведает, что такое случалось, — то только если в том была великая нужда и поблизости не находилось никого, кто бы исполнил это лучше. Я всегда понимал, что я такой же грешник, бредущий тем же тернистым путем, и никогда не ощущал себя посланцем небес, сошедшим со своих высот, дабы возвысить тех, кто внизу. И вот теперь настал черед Хэлвина исполнить сей тяжкий долг — неудивительно, что он робеет.
Кадфаэль скользнул взглядом по лицам присутствующих, сидящих за одним длинным столом, понимая, что Хэлвин со своего места видит их в лучшем случае в профиль, да и то только тогда когда они попеременно наклоняются и вновь распрямляются, на миг появляясь в неверном свете светильников. Вот Сенред — его широкое, открытое, простоватое лицо немного напряжено от волнения, но всем своим видом он показывает, что доволен и весел; вот во главе стола его жена — сама приветливость и дружелюбие, и только беспокойная улыбка выдает ее состояние; вот де Перронет, пребывающий в блаженном неведении — он весь так и светится от радости, что рядом сидит Элисенда, которая почти что уже отдана ему в жены. А вот и сама девушка — бледная, притихшая, подчеркнуто предупредительная к жениху, изо всех сил старающаяся не омрачить его лучезарного настроения, поскольку он неповинен в ее печали и потому несправедливо было бы его огорчать. Глядя на них, сидящих друг подле друга, только слепой не заметил бы обожания, с каким молодой человек смотрел на девушку; а что она не сияла точно так же, это он, вероятно, объяснял себе тем, что девушки все такие, когда выходят замуж, и со своей стороны готов был терпеливо ждать, сколько понадобится, пока бутон распустится пышным цветом.
Хэлвин не видел девушку с той самой минуты, когда, впервые повстречав ее здесь, в зале, от неожиданности вскочил на ноги и тут же рухнул на пол — он и без этого еле стоял на ногах, изнуренный мучительным переходом, колючим, злым ветром и жестокой пургой. Но эта скованная, словно оцепеневшая юная дева в пышном праздничном наряде, раззолоченном отсветами огня, казалась ему незнакомкой. Всякий раз, когда в поле его зрения возникал ее профиль, он смотрел на нее со смешанным чувством растерянности и удивления, будто не веря собственным глазам. Он впервые взял на себя такую ответственность и никак не мог свыкнуться с новой ролью.
Было уже совсем поздно, когда женщины поднялись из-за стола, оставив мужчин пить вино, — пиршество близилось к концу. Хэлвин поискал глазами Кадфаэля и, поймав его взгляд, понял, что тот, как и он сам, полагает разумным удалиться и оставить хозяина и его гостя вдвоем. Хэлвин потянулся за костылями и уже собирался рывком поднять свое тело и встать, как вдруг в холл торопливыми шагами вошла Эмма. Лицо ее было встревожено, из-за плеча ее выглядывала молоденькая служанка.
— Сенред, послушай, странные вещи у нас тут творятся. Эдгита ушла из дому и не вернулась, а на дворе опять поднимается метель, и вообще куда она подевалась в такую пору? Я послала за ней, чтобы она, как водится, помогла мне стелить постель, но ее нет нигде, и тогда Мадлин припомнила, что она ушла куда-то, ушла давно — едва начало темнеть.
Сенред, сосредоточенный на том, чтобы как можно лучше исполнить долг гостеприимного хозяина и уважить дорогого гостя, не сразу понял, почему его донимают такими пустяками. Не мужское это дело — разбираться с хозяйством и прислугой!
— Ну так что? Эдгита здесь вроде бы не на привязи, может выходить из дому, когда ей вздумается, — добродушно отмахнулся он. — Как ушла, так и придет. Она свободная женщина, в здравом уме, работу свою всегда выполняла исправно. Что за беда, если один-единственный раз ее не оказалось на месте именно тогда, когда в ней возникла нужда? Стоит ли из-за этого поднимать шум?
— Да разве когда водилось за ней такое, чтоб уйти и никому слова не сказать? Не было такого! На дворе опять метет, а ее уже часа четыре как нет дома, если Мадлин не врет. Может, случилось с ней что? По своей воле она бы до такого часа не припозднилась. А я без нее как без рук. И помыслить не могу, что с ней стряслась беда!
— Что верно, то верно, — теперь Сенред поддержал ее. — Хоть с ней, хоть с кем еще из наших людей. Если она сбилась с пути, мы пойдем искать ее. Но зря горячку пороть тоже не надо. Может, все еще обойдется! Давай сначала разберемся. Расскажи-ка нам, девочка, все, что ты знаешь. Говоришь, она вышла из дому давно, часа четыре назад?
— Да, господин! — Мадлин с готовностью вышла вперед, глаза у нее были широко раскрыты от возбуждения, и она с удовольствием пустилась пересказывать все подробности происшедшего. — Значит, дело было так: сразу после того, как мы все приготовили и накрыли, я как раз возвращалась из коровника и только вошла в дом, как вдруг навстречу мне из кухни выходит Эдгита и притом в темном плаще. Ну, я ей и говорю, что к ночи работы будет невпроворот и ее, как пить дать, хватятся, а она сказала, что пока хватятся, она уже десять раз вернется. На улице только-только темнеть начало. Откуда ж мне было знать, что она уйдет на целую вечность?
