Тень ворона - Питерс Эллис (книга жизни .TXT) 📗
Зачем же и куда летел отец Эйлиот, словно ангел мщения ? Казалось бы, скорее его могло привлечь нечто в городе, и туда отправились гонцы, которым поручено было разузнать, не видали ли его сторожа у городских ворот, не спрашивал ли он кого-нибудь о том или ином человеке, не заметил ли кто-нибудь мрачную черную фигуру, тенью промелькнувшую под освещенной факелами аркой. Кадфаэль решил перейти к более изощренным рассуждениям, стоя на том самом месте, где, по его разумению, он находился вчера, когда мимо него промчался отец Эйлиот.
К приходу святого Креста относилась обширная территория по обе стороны Форгейтского тракта. Справа, кроме собственно Форгейта, приход включал в себя разбросанные там и сям деревеньки. Слева его границей служил Меол. Если Эйлиот хотел проведать кого-то из сельских жителей, он должен был, выйдя из дому, взять путь прямо на восток по узкой тропе, начинавшейся напротив ворот монастыря, в этом случае ему вообще незачем было выходить на Форгейтский тракт. Иное дело, если священник направлялся куда-нибудь за Гайю. Но там было всего несколько дворов, и Кадфаэль отрядил туда только две группы, решив сосредоточить основное внимание на западном направлении. Там следовало проверить три дороги. Больше всего времени пришлось бы затратить на осмотр длинного проселка, а две тропинки находились под боком и были гораздо короче — с ними можно было управиться гораздо скорее. К тому же какой смысл был отцу Эйлиоту отправляться в путь так поздно, если он собрался далеко ? Нет, конечно же недалеко! А уж к кому и зачем, никто, кроме него, не скажет.
Дорожка, ведущая к мельнице по ближнему берегу пруда, была вначале довольно широкой, по ней тянулись две разъезженные колеи, так как тут часто проезжали телеги, привозившие на мельницу зерно и увозившие оттуда мешки с мукой. Эта дорожка проходила по узкому пространству между тремя домиками, сгрудившимися у перекрестка, и стеной аббатства, затем огибала мельницу и подходила к мостику, перекинутому через узкую мельничную протоку, а дальше она суживалась, превращаясь в еле видную среди густой травы тропинку, и бежала вдоль обрывистого берега, с которого к воде склонялись корявые ивы с обрезанными ветвями. Обитателями первого и второго домика были престарелые люди, подарившие свое имущество монастырю и получившие от него пожизненное право на кров и пропитание. Третий домик принадлежал мельнику, который, как было известно Кадфаэлю, всю ночь провел в церкви, а сейчас участвовал в поисках пропавшего священника. Мельник был благочестивым человеком, прекрасно понимавшим всю выгоду, которую дают ему добрые отношения с бенедиктинцами, и дорожившим своей работой.
— Нет, — сказал мельник, качая головой. — Когда я вчера вечером шел в церковь, то у воды никого не было. А происходило это приблизительно в то же время, когда брат Кадфаэль повстречал на дороге отца Эйлиота. Но я прошел через боковую калитку прямо на монастырский двор, не выходя на тракт. Так что, может, он и свернул сюда, и я разминулся с ним на несколько минут. Чего не знаю — того не знаю! Зато старушка из соседнего дома зимой никуда не выходит, так что она все время была тут.
— Она глуха, как пень, — сообщил брат Амвросий. — Если бы у нее под дверью позвали на помощь, то, как ни кричи, она все равно не услышит.
— Я имел в виду другое, — пояснил мельник. — Может быть, отец Эйлиот собирался ее навестить, зная, что она не решится выйти даже в церковь. Ведь его долг навещать с утешением больных и старых.
По поводу последних слов мельника Кадфаэль промолчал. Лицо, которое в эту морозную ночь промелькнуло перед ним в неверном свете факелов и тут же кануло во мраке, никак не напоминало лицо утешителя. Да и сам мельник, добрая душа, судя по его голосу, не очень-то верил в такую возможность.
— Даже если это не так, — не унывая продолжал он с новым воодушевлением, — у служанки, которая ухаживает за старушкой, со слухом все в порядке. Может, она что-то слышала или видела, как он проходил мимо.
Разделившись на две группы, монахи решили прочесать дорожки по обе стороны пруда. Брату Амвросию досталась дальняя, которой пользовались обитатели трех домиков. Это была пешеходная тропинка, протянувшаяся по берегу пруда у подошвы склона, занятого огородами и садиками. Кадфаэль взял на себя другую, более широкую, что вела к мельнице, а за нею тоже превращалась в еле заметную тропку. И там и здесь белизну заиндевелой поверхности нарушали темные пятна редких следов, но все они появились уже утром. Ночные следы уже давно скрылись под серебристым покровом изморози.
Старичок и старушка, жившие на покое в первом домике, со вчерашнего вечера не выходили на улицу и ничего не слыхали о пропавшем священнике. Услышав эту поразительную новость, они разволновались и, вытаращив глаза, с восторгом принялись чесать языками. Из их возгласов и причитаний Кадфаэлю не удалось извлечь никаких новых сведений. Старички рано заперлись у себя в доме, закрыли ставни и, затопив очаг, мирно проспали до утра. Старик, служивший раньше лесником в аббатстве, которое владело частью Эйтонского леса, живо надел башмаки, накинул на плечи дерюжный плащ, и присоединился к поискам.
Когда они постучались во второй домик, им отворила миловидная замарашка лет восемнадцати, с гривой черных волос и нахальными любопытными глазами. Хозяйка не вышла на порог, но громко дала о себе знать изнутри, сварливо спрашивая девушку, отчего та в этакую стужу оставляет раскрытой дверь. Служанка бросилась в дом, откуда послышались истошные вопли, которыми она, по-видимому не без помощи жестов, кое-как успокоила свою хозяйку, ибо старческие причитания затихли, сменившись негромкой воркотней. Девушка вернулась на крыльцо, кутаясь в шерстяной платок, и затворила за собой дверь, предупреждая новый всплеск жалоб.
— Нет, — сказала она, энергично тряхнув темной гривой. — Что до меня, я ночью не видела тут ни души. Да и кому тут ходить? С самого вечера я не слыхала ни звука, а хозяйка, как стемнело, сразу улеглась спать. А уж как уснет, ее и трубы Страшного Суда не разбудят.
Монахи ушли, оставив ее стоять на крыльце, откуда она провожала их разгоревшимся от любопытства взглядом, пока они, миновав третий дом, не остановились перед высившейся позади него мельницей. Выйдя на свободное пространство, они очутились на берегу пруда, перед ними открылась его матовая серебряная гладь, не заслоняемая домами. Возле дороги, откуда они только что пришли, пруд был широким и мелким, но чем ближе к мельнице, тем больше его округлые берега сближались, образуя узкую глубокую горловину, через которую вода возвращалась в Меол и далее в Северн. Над водой нависал покрытый инеем травянистый берег, подточенный течением. В белизне зимнего ландшафта нигде не было видно черного пятна лежащего человека. Несмотря на мороз, вода еще не затянулась льдом, лишь возле самого берега в гуще камышовых зарослей образовалась хрупкая ледяная кромка. Здесь дорожка превращалась в узкую тропинку, огибавшую мельницу со стороны монастырской стены. Тропинка привела монахов к узкому деревянному мостику с перилами на одной стороне, перекинутому через протоку. Мельничное колесо не вертелось, желоб был перекрыт, и излишек воды сливался в отводной канал, скрытый внизу под полом, оттуда вода перетекала в пруд, ее напор угадывался лишь по легкой ряби на его тихой поверхности.
