Ад в тихой обители - Дикинсон Дэвид (книги бесплатно без TXT) 📗
8
Без четверти пять Энн Герберт уселась в маленькой гостиной своего углового домика под сенью храма. Дети ушли к соседям лепить с ребятами во дворе снеговика. Снегопад прекратился, но ветер продолжал мести вьюжную пыль. Энн размышляла, не позволить ли себе новый диван. У мальчиков сейчас, кажется, полное, даже с избытком обмундирование, чтобы вволю носиться сломя голову. Или просто сменить обивку на старом? Новый диван! Решимость тут нужна, как для штурма боевой крепости.
Поглядывая то и дело на входную дверь, Энн ждала появления отнюдь не сынишек. Патрика звали на беседу к декану к четырем, время она запомнила точно. Дом декана практически рядом. И декан — ей ли было не знать! — отличался изумительной оперативностью. Дело о передаче вдове преподобного Фрэнка Герберта права занимать этот дом (по правде говоря, домишко) было им решено минут за пять, не больше.
Пожалуй, надо снова вскипятить воду. Придет, а я ему сразу горячий, свежий любимый чай. Днем Энн все же успела купить фунт «Утренней смеси-новинки». На кухонных часах без пяти пять. Патрика нет и нет.
Трижды готовилась и трижды выливалась свежая заварка, пока не раздался стук в дверь. Двадцать минут шестого на пороге наконец появился бледный, измученный редактор «Графтон Меркюри». Что с ним? Не мог же он все это время беседовать с деканом.
— Патрик! — кинулась к нему Энн. — Ты в порядке? На тебе лица нет, ты, верно, нездоров. Может быть, лучше пойти домой и лечь?
Объяснять, что две арендуемые им на окраине обшарпанные комнатушки еще неуютнее, чем его офис, Патрику не хотелось.
— Секунду, Энн. Через секунду я приду в себя. Сейчас только присяду, передохну.
Конечно, он заболел. Серьезно заболел! Наверно, срочно нужен врач, наверно, даже надо отвезти его в больницу. За все месяцы их знакомства Энн ни разу не слышала от него о желании «передохнуть». Покой и Патрик — сочетание невероятное. Ей еще не встречалось человека с такой неугомонной натурой, с таким кипучим темпераментом.
— Отдохни, отдохни, Патрик. Потом расскажешь, что случилось.
Бессильно откинувшись на спинку дивана, он устало улыбнулся:
— Извини, Энн, сейчас все будет в норме.
— Хочешь ломтик бисквита? Может, капельку бренди? — и тут же вспомнились слова подруги, предупреждавшей о пороках пьяниц-журналистов.
Хороший глоток коньяка дал ему силы заговорить:
— Начну с самого начала. Кошмарная история, Энн.
Сев прямее, Патрик довольно живо расправился с куском бисквита.
— Ровно в четыре, как назначено, прихожу я к декану. Он мрачный и сам на себя не похож. Знаешь ведь, каким взглядом он встречает: давай, мол, поскорее говори и выметайся — других дел по горло. А тут ну ничего подобного.
Видимо, это снегопад так меняет людей, подумала Энн. Сначала Патрик, теперь вот декан. Того гляди, епископ начнет куплеты в трактирах распевать.
— Рассказ, Энн, будет довольно тяжелый. Дальше пойдут совсем страшные вещи. Ты мне скажи, если не сможешь слушать.
Энн согласно кивнула, хоть про себя была твердо уверена, что женщины выносливей мужчин. У женщин лишь одна слабость — тревога за детей. Но об этом они поспорят как-нибудь в другой раз.
— Сегодня под утро, около половины пятого, — Патрик сверился с записью в блокноте, — один из грузчиков нашел на кухне Певческой столовой мертвое тело. Оно принадлежало Артуру Раду, старшему среди хористов, певшему в соборе уже четвертый год. Этому покойному певчему не исполнилось и тридцати пяти…
Патрику показалось, что он читает собственное экстренное сообщение на страницах «Графтон Меркюри».
— Извини телеграфную сухость, Энн. У меня в голове уже газетный текст.
— Какое горе, — погрустнев, сказала Энн. — У бедняги остались жена и дети?
— Нет, он был одинок, — вновь сверившись с блокнотом, ответил Патрик. — Но это еще не все. Кто-то зачем-то насадил Рада на вертел и полночи обжаривал в кухонном очаге.
— Господи! — воскликнула Энн. Спрятав лицо в ладонях, она зашептала молитву. Хотелось тут же забыть, никогда не вспоминать услышанное.
— Ну и достаточно про этот ужас, — хлопнул себя по колену Патрик. — Декан сказал, что хочет полностью держать в курсе меня, моих читателей, но чтобы информация осталась только для «Графтон Меркюри». С ним там был симпатичный малый, доктор Вильямс. Парень общительный и разговорчивый. Показал мне свой рапорт медицинского осмотра, свидетельство о смерти, все такое. Ходили с ним в больничный морг, куда отвезли тело. Труп все еще в саже и копоти.
Патрик умолк. Подробности не вдохновляли.
— Знаешь, Энн, странная штука. Я мертвых никогда раньше не видел. Когда начинаешь репортером, частенько попадаются материалы об убийствах, пожарах, несчастных случаев. Но пишешь-то по рассказам очевидцев. Из суда или с футбольного матча мы, газетчики, сообщаем все, что сами высмотрели, разглядели. Одного нам воочию видеть не приходится — погибших. Тем более, — слегка запнулся он, — погибших оттого, что их проткнули вертелом и часами палили над огнем.
— Не надо, перестань, Патрик! Я больше не могу, мне сейчас плохо станет.
Патрик и сам вновь побледнел. Вспомнилась сцена в мертвецкой. Подробности того, что стало с глазами, кожей, волосами Артура Рада, во что превратились его голова, его лопнувший над огнем живот с обугленными внутренностями. Сотрется ли это когда-нибудь из памяти? Патрик поспешно глотнул еще бренди.
— Виноват, Энн. Прости, пожалуйста. И что мне давать завтра, в завтрашнем выпуске? Текст должен быть готов сегодня, крайний срок — к утру.
— А как ты собираешься писать? — спросила Энн, понимавшая, что Патрик обязан вернуться к работе, и новости, каковы бы они ни были, его хлеб.
— Проблема, понимаешь ли, — детали. Ну что за репортаж без четких, ярких подробностей? Мы, журналисты, призваны говорить всю правду, только правду и ничего, кроме правды.
— Ерунда! — отрезала Энн. — Не нужны никому детали такой смерти. Напиши, что он был задушен, и конец. Этого ужаса вполне достаточно, спаси нас Господи.
— Но мое дело — все говорить людям начистоту.
— Людям в наших краях, Патрик, не хочется читать про изжаренных певчих, откусывая первый тост за завтраком. Да и за ужином не хочется. И ни к чему им отвечать на вопросы детей, случайно прочитавших, что в кухне Певческой столовой всю ночь крутили над огнем человеческое тело. Люди тогда, может, и вовсе перестанут покупать твою газету. И что ты тогда будешь делать?
Решительность тирады поразила саму Энн, отнюдь не склонную к такого рода выступлениям. Должно быть, тоже эффект снегопада. Вот уж не думалось, что она станет указывать Патрику, чего желают, чего не желают его читатели. Кажется, редактору пора ей предложить штатное место — ну, не Главного цензора, но некого Верховного эксперта по части вкуса.
— Ты думаешь, Энн? Думаешь, детали так отпугнут читателей, что они даже газету не будут больше покупать?
— Я уверена.
— Хм!
Божество прессы, именуемое Объемом продаж, гневить не стоило. Патрик задумчиво сжевал еще ломтик бисквита.
— Ладно, — сказал он, — пойду высплюсь, а рано утром напишу.
— Откладывать не надо, Патрик, ты сам знаешь. Лучше бы написать сегодня вечером.
Молодой человек улыбнулся:
— Хорошо. Энн. Схожу в редакцию и сразу напишу. И не волнуйся, сообщу лишь то, что беднягу хориста нашли задушенным.
Вскарабкавшись чуть позже к себе в офис, Патрик Батлер нашел послание от своего очередного информатора, который служил в самой роскошной местной гостинице. Записка извещала о трех новых постояльцах — трех адвокатах, только что прибывших из Лондона.
— Так вы нашли его? — Миссис Августа Кокборн угрожающе занесла нож над завтраком, накрытым в столовой Ферфилд-парка.
— Кого? — спросил Пауэрскорт, с необычайной тщательностью намазывая маслом тост.
— Того, кто убил брата, — вонзила вилку в кусок рыбы сестра покойного канцлера.
