Ф. М. Том 2 - Акунин Борис (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
Всех девиц до единой наш герой сумел разговорить, к каждой подобрал ключик, однако сыскать никакой зацепочки не получилось. Далеко за полночь, совсем обессилев, Порфирий Петрович прилёг на клеёнчатый диван, прикрылся сюртуком и часа два подремал, но уже в пятом часу утра к нему вводили очередную перепуганную барышню.
Все утро прошло в бесполезных допросах. К полудню надворный советник почувствовал, что сил лицедействовать больше нет и надобно поскорей устроить перерыв, не то свалишься в нервном истощении.
Только он отхлебнул кофею, только затянулся первой за день папироской, тут является Александр Григорьевич, свежий после ночного сна и очень собою довольный.
— Всё расшифровал, — сообщил он, кладя перед приставом листки. — Позвольте одолжиться папиросою?
Кофей остался невыпитым — Порфирий Петрович жадно схватил бумаги. Почитал-почитал, да и крякнул с досады.
— Что вы мне такое принесли-с? — воскликнул он. — Barbe-bleu, Pussja, Lakomka, Kotletnik, Hund! Это же клички какие-то!
— Я тоже это приметил. — Заметов налил себе из кофейника. — Видно, она клиентов по прозвищам себе записывала. «Синяя борода», «Пуся», «Лакомка» и прочее. Там дальше и «Крокодил» есть, и «Кучер», и ещё всякие. А про привычки ихние без шифра помечено. Вы дальше, дальше почитайте. Каких только пакостей не напридумывают развратники!
— Что мне до их пакостей! — чуть не плача молвил пристав. — Имён-то нет! Как этих Котлетников и Крокодилов разыскивать прикажете?
— Ну, одно имя все-таки есть. Кутузов, которого вы вчера сами расшифровать изволили.
Заметов выпустил колечко дыма и полюбовался, как оно уплывает к потолку.
— Это наверняка тоже кличка. Какой-нибудь одноглазый. Нет, тут тупик-с!
Помолчали.
— А что девицы? — поинтересовался Заметов. — Никакой ниточки не обнаружили?
— Никакой-с. Из двадцати четырех девушек восемнадцать мною опрошены. Почти у каждой имеется сердечный дружок, но всё не то-с, не то-с! — Порфирий Петрович горестно всплеснул руками. — Всего только шесть из списка остались. Пять в приёмной сидят, дожидаются — вы их, верно, видели. А одну никак не найдём-с. И вчера служителя за нею посылал-с, и сегодня. Нету дома, нету на улице — потому что она, Мармеладова эта, самого нижнего разбору, уличная-с. Черт знает, где её носит. Софья Семёновна Мармеладова, дочь титулярного советника. Жительство имеет в зеленом доме, что на углу канавы и Малой Мещанской, знаете? Совсем девочка ещё, восемнадцати нет. Товарки о ней хорошо говорят, а это в их обществе нечасто бывает-с. Прозвище у ней Монашка. Знаете, некоторые сладострастники любят, чтоб проститутка монахиней обряжалась? Иные девки у себя специально рясу держат. Так вот это совсем не то-с. Не в том смысле-с. Она Дарье Францевне, говорят, продалась, чтоб семью от голодной смерти выручить. Впрочем, может, и врут-с. Гулящие девицы, как известно, сентиментальны и любят сказки.
— Давайте я к этой Мармеладовой схожу, — предложил Александр Григорьевич, заинтересовавшись падшей дочерью титулярного советника. — Вдруг застану.
— Я признаться уж не верю-с… — Порфирий Петрович махнул рукой. — Ничего мы тут не зацепим. Кругом одна безнадёжность… А впрочем сходите. Авось вам больше моего повезёт.
И ведь как в воду смотрел.
Глава десятая
ПОД ДВЕРЬЮ
Желтобилетная Софья Семёновна Мармеладова по прозвищу Монашка проживала в квартире, поделённой на большие и маленькие нумера, причём занимала самый отдалённейший и скромнейший, который состоял всего из одной комнаты.
Всё это Александр Григорьевич установил ещё до того, как отправился в свою экспедицию. Угловой зелёный дом, одной стороною выходивший на Екатерининскую канаву, он отлично знал и без колебаний, миновав ворота, поднялся на узкую и тёмную лестницу, прошёл на втором этаже по галерее, что опоясывала двор, и поднялся ещё на один пролёт.
Уже совсем близко от нужной двери (на ней, как и говорили «монашкины» товарки, мелом была написана цифра 9), у Заметова случилась одна маленькая встреча. Из соседнего восьмого нумера вышел какой-то незнакомый господин, очень щегольски одетый и смотревшийся осанистым барином. В руках его была красивая трость, которою он постукивал, с каждым шагом, а руки были в свежих перчатках.
Встретившись с франтом глазами, письмоводитель слегка поклонился и прошёл себе дальше. Незнакомец ответил таким же учтивым полукивком и отправился прочь по коридору.
Когда же на стук Заметова, дверь открылась и молодой человек скрылся в девятом, щёголь с тростью вдруг обернулся и вернулся к себе, причём отчего-то ступал не на каблук, а исключительно на носки, то есть явно не хотел производить ни малейшего шума.
Это был человек лет пятидесяти, росту повыше среднего, дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутуловатый вид. Широкое, скулистое лицо его было довольно приятно, и цвет лица был свежий, не петербургский. Волосы его, очень ещё густые, были совсем белокурые и чуть-чуть разве с проседью, а широкая, густая борода, спускавшаяся лопатой, была ещё светлее головных волос. Глаза его были голубые и смотрели холодно-пристально и вдумчиво; губы алые. Вообще это был отлично сохранившийся человек и казавшийся гораздо моложе своих лет.
Оказавшись у себя, он стал двигаться ещё бесшумней. Прошёл через комнату, из которой выходы вели в обе стороны, попал в другую, оканчивавшуюся наглухо запертой дверью. Как уже было сказано, когда-то ранее все это была одна огромная квартира, заключавшая собою длинную анфиладу, но позднее апартаменты превратились в череду квартирок, отгородившихся одна от другой.
Позади запертой двери находился девятый нумер, куда только что вошёл Александр Григорьевич.
Предосторожности, предпринятые барственным незнакомцем, отчасти объяснились, когда он уселся перед самою дверью на удобный мягкий стульчик. Отсюда был отлично слышен каждый звук, доносившийся из-за створок. А несколько времени спустя, неделикатный господин осторожно вынул из замочной скважины восковую затычку, и оказалось, что через дверь можно не только подслушивать, но и подсматривать.
Производя манипуляцию с затычкой, подглядывающий слишком перегнулся на своём стуле, отчего довольно явственно скрипнули половицы. Но ни Заметов, обрадованный тем, что застал Мармеладову дома, ни обитательница комнаты, оробевшая незваного гостя, этого шума не услышали.
Соня оказалась худенькой, но довольно хорошенькой блондинкой, с замечательными голубыми глазами и остреньким треугольным личиком, по детскому выражению которого ей едва ли можно было дать и шестнадцати лет. Одета она была во все чёрное, как девушки её рода занятий не наряжаются.
Ну да, она же монашкой представляется, подумал Александр Григорьевич — и, как тут же выяснилось, ошибся.
Когда он довольно строго сказал: «Я из полицейской конторы, мы вас давно разыскиваем. Где изволили пропадать?», Мармеладова, всхлипнув, ответила:
— У батюшки, на Садовой. Его позавчера карета сбила.
— Ваш отец ведь титулярный советник? — блеснул осведомлённостью Заметов.
— Был, — тихо проговорила она, смахнув слезы. — Выгнали его, потому что пил сильно.
— Понятно. И что же, сильно он убился, от кареты-то?
— В ночь умер, — ещё ниже опустила голову девушка и опять заплакала. — А дома ни копейки… Жена его, моя мачеха Катерина Ивановна, не в себе. То кричит, то хохочет. Деточки сами не свои от страха. Там ведь трое: девяти лет, семи и шести. На кровати покойник. Хоронить не на что…
Александр Григорьевич тоже заморгал глазами и уж не смог далее выдерживать официальный тон.
— Так как же вы? — участливо спросил он, попутно оглядывая комнату.
Это было до чрезвычайности убогое помещеньице, главным предметом в котором являлась кровать с железными шарами, а единственным украшением картинка над кроватью, явно вырезанная из иллюстрированного журнала. Очевидно, гравюрка эта с изображением каких-то танцующих француженок, должна была придавать ложу продажной любви вид лихости и легкомыслия, но справлялась с этою задачей не вполне успешно.
