Костюм Арлекина - Юзефович Леонид Абрамович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗

— И камердинера, — добавил Иван Дмитриевич.

— Нет, прежний лакей сильно пил, и я предложила взамен своего собственного. А он все проспал, свинья!

Сидя на кровати, Стрекалова ладонью утюжила покрывало, на котором и без того не было ни морщинки. Потом она подняла глаза на Ивана Дмитриевича:

— Ну что, возьметесь уличить убийцу?

Он молчал.

— Струсите, не возьметесь. Этот негодяй…

— Только не называйте имен! — быстро перебил ее Иван Дмитриевич.

Он услышал, как невдалеке одинокий волк скорбно позвал застреленную охотниками подругу — это с воем отворилась дверь из коридора в гостиную. Затем оттуда раздался голос Певцова.

Иван Дмитриевич вышел из спальни, прикрыв за собой дверь, и увидел, что Певцов явился не один, с ним был преображенский поручик. Оказывается, тот как раз принял дежурство по батальону и вести его было недалеко, всего через улицу.

— Вот такая у нас служба, ротмистр! Спать не дает, — посетовал Иван Дмитриевич, даже не взглянув на своего обидчика.

Затем он вернулся в спальню, а Певцов с поручиком остались беседовать в гостиной.

Разговор шел одновременно в обеих комнатах.

П е в ц о в. По-вашему, князя фон Аренсберга мог убить любой, кому дорого могущество России?

П о р у ч и к. Имя им — легион.

И в а н Д м и т р и е в и ч. Прошу говорить потише.

С т р е к а л о в а. Вы уже боитесь…

И в а н Д м и т р и е в и ч. Вернемся к тому лицу, о котором мы говорили.

С т р е к а л о в а. Он хотел опорочить Людвига перед государем. Выставить его развратником, игроком, пропойцей.

И в а н Д м и т р и е в и ч. А это не так?

С т р е к а л о в а. Вам, наверное, кажется странным, что я полюбила этого иностранца. Но клянусь, его деньги меня не интересовали! Он был настоящий мужчина, истинный рыцарь, каких я не видела вокруг себя. Воевал в Италии, падал с конем в пропасть. Восемь раз дрался на дуэли. Все будочники отдают ему честь, а мой муж, когда возвращается из гостей навеселе, сам норовит снять шляпу перед каждым полицейским. Он боится начальства, боится быстрой езды, гусей, простуды, моих слишком ярких туалетов, снов с четверга на пятницу, холеры и войны с англичанами: вдруг британские корабли с моря будут обстреливать нашу Кирочную улицу.

П е в ц о в. Где вы провели сегодняшнюю ночь?

П о р у ч и к. У дамы.

П е в ц о в. Ее имя?

П о р у ч и к. Как вы смеете? На такие вопросы я не отвечаю.

П е в ц о в. Хорошо. Почему у вас перевязана рука?

П о р у ч и к. Шомполом оцарапал.

П е в ц о в. Будьте любезны снять повязку… Так-так. По-моему, это след укуса.

П о р у ч и к. Совсем забыл! Я же на другой руке шомполом. А тут меня собачка цапнула.

П е в ц о в. Собачка?

П о р у ч и к. Такой рыжий пуделек. Зовут Чука. Зубастая, стерва!

П е в ц о в. Интересная собачка. Похоже, у нее человеческие зубы.

С т р е к а л о в а. Когда мой муж хотел ублажить меня, то приносил домой полфунта урюка. А ночью, желая склонить к ласке, нежно шептал на ухо, что я, только я одна сумела открыть ему глаза на целительные свойства черничного киселя. Людвиг же говорил, что из-за меня начинает понимать и любить Россию. А ведь он был дипломат! Любовь этого человека могла иметь далеко идущие последствия, его карьера не была закончена. Ему прочили место посла, и, скажу честно, иногда мне казалось, что, обнимая его, я сама делаюсь причастна к большой политике. У меня даже была мечта обратить Людвига в православие.

И в а н Д м и т р и е в и ч. Муж вас ревновал?

С т р е к а л о в а. Он ни о чем не догадывался. Надеюсь, вас не интересуют предлоги, которыми я пользовалась, чтобы иногда не ночевать дома?

И в а н Д м и т р и е в и ч. А вы ревновали князя к другим женщинам?

С т р е к а л о в а. Теперь это уже не важно.

И в а н Д м и т р и е в и ч. Мне нужно кое о чем спросить камердинера. Пожалуйста, позовите его.

С т р е к а л о в а (вставая и направляясь к двери). Сейчас.

И в а н Д м и т р и е в и ч. Зачем ходить? Он у себя в каморке.

С т р е к а л о в а. Не кричать же! Да он и не услышит.

И в а н Д м и т р и е в и ч. И кричать не надо. Есть звонок.

С т р е к а л о в а. Где?

П е в ц о в. Скажите честно, кто вас укусил?

П о р у ч и к. Да не все ли вам равно! Может быть, это след любовной страсти!

П е в ц о в. А может быть, вы пытались кому-то зажать рот? Чтобы нельзя было позвать на помощь…

3

Сбоку от изголовья княжеской кровати висела большая картина, изображающая троих голых итальянок на фоне Везувия. Они стояли с крохотными кувшинчиками, в которых воды хватило бы только чай заварить. А итальянки из них собирались мыться. Вот она, хваленая европейская чистоплотность!

Желтый, под цвет обоев, шнурок-сонетка проходил по стене за этой картиной. Снизу торчал лишь самый кончик. Он терялся в багетовых завитках рамы и со стороны был почти не заметен. Стрекалова растерянно оглядывала спальню, но найти его не могла.

Иван Дмитриевич еще раньше понял, что камердинер ни в чем не виноват. Ему-то зачем оттаскивать князя от изголовья? Пускай бы звонил сколько влезет.

Теперь можно было снять подозрение и со Стрекаловой. «Бедная!» — подумал Иван Дмитриевич.

Эту женщину выставляли отсюда рано утром, как гулящую девку, даже без завтрака, ведь если бы подавался завтрак в постель, она знала бы про этот шнурок. Князь нехотя вставал и в одном белье, позевывая, провожал любовницу не далее чем до дверей гостиной. Затем, напившись кофе, нежился в постели, разглядывая голых итальянок, сличал их прелести с теми, которые только что были под рукой: тут бы немного убрать, тут выгнуть покруче, а она одиноко шла по улице, дрожа от утреннего морозца, и ее же собственный бывший лакей с гнусной ухмылкой на роже смотрел из окна вслед.

— Знаете, — сказала Стрекалова, — Людвигу еще в юности было предсказано умереть в собственной постели. Цыганка ему нагадала. Убийцы никогда бы с ним не справились, если бы не это предсказание. Он вспомнил о нем, и оно лишило его сил.

— Возможно, гроб еще не отправили на железную дорогу. Поезжайте в посольство, проститесь, — предложил Иван Дмитриевич.

— В посольство? Никогда!

— Я вам в утешение одну историю расскажу… Прошлой весной у меня маменька из саней выпала, головой об лед. Не чаяли, что жива будет. Нет, поправилась. Тот свет повидала и назад пришла. Ну, я ее спрашиваю: «Как, маменька, страшно помирать?» А она мне: «Уж так сладко!» Будто, говорит, каждую мою жилочку в бархат оборачивали… Может, и у князя было вроде того?

Иван Дмитриевич вообще жалел женщин. Просто так, без всяких причин, лишь за то, что они — женщины, хотя обычно хотелось пожалеть маленьких, воздушных, не таких, как Стрекалова. Но сейчас это могучее литое тело казалось беспомощным и слабым. Угораздило же ее!

— У вас есть улики против убийцы князя? — спросил он.

Она покачала головой:

— Увы!

— Ну-у, — протянул Иван Дмитриевич, — тогда о чем разговор?

— Но ведь вы сыщик! — Она смотрела на него с каким-то вымученным кокетством, и в голосе ее звучали капризные нотки, словно речь шла о пустячном одолжении. — Уличите его!

— И что дальше?

— С этими уликами я дойду до государя. И обещаю не упоминать вашего имени.

Уличить шефа жандармов? Безумная затея.

— Я вам нравлюсь? — вдруг спросила Стрекалова, игриво-жалким движением поправляя прическу. — Помогите мне отомстить.

— И что тогда?

— Я буду вашей.

— У меня жена есть, — хрипло сказал Иван Дмитриевич.

В этот момент истошный вопль донесся из-за двери.

— Так ведь он же меня цапнул! — орал поручик. — Он! Приятель ваш! Путилин!

Иван Дмитриевич выскочил в гостиную.

— Признавайтесь! — бросился к нему поручик. — Это же вы меня укусили! Что молчите? Вы или не вы?

— Или, может быть, князь фон Аренсберг? — сказал Певцов.