Исчезающая ведьма (ЛП) - Мейтленд Карен (книги хорошего качества .txt) 📗
Глава 11
Если у человека дурной глаз, и он боится кому-нибудь навредить против своей воли, пусть, проснувшись поутру, устремит свой первый взгляд, который всегда самый смертоносный, на какое-либо дерево или куст. Таким образом, дерево засохнет и погибнет вместо человека или животного.
Гритуэлл
Когда Ян вышел из последнего дома в Гритуэлле, в темноте кружил снег. После теплого, чадящего очага крошечной комнаты пронизывающий ветер казался на редкость жестоким. Ян задрожал, прикрывая нос и губы краями широкого капюшона. Снег сыпал не мягкими хлопьями, а ледяной крупой, жалящей кожу и глаза, словно песчинки на ветру.
Он проклинал себя за то, что задержался допоздна, а не выехал домой засветло. Был ещё ранний вечер, но Ян забыл, как быстро зимняя ночь опускается на мрачные болота, где улицы не освещают горящие факелы или теплый свет свечей, льющийся из окон жилых домов. Тем не менее, он был рад, что справился с возложенной на него нелёгкой задачей. Он побаивался сообщать местным жителям о повышении арендной платы, но это необходимо было сделать.
Сбором арендной платы занимался Том, но Ян не рискнул бы отправлять его с подобными дурными вестями. Такие новости должны исходить из уст управляющего мастера Роберта, и чем быстрее, тем лучше, чтобы дать арендаторам время подзаработать. Разумеется, такого рода известия не приветствовались, и Яну пришлось выслушивать крики и вопли, мольбы и возражения в каждом из посещённых домов.
«Мы не сможем найти таких денег, да ещё с этой новой подушной податью. Наши дети голодают».
Яну было жалко их, он мог лишь выслушать гневные протесты. Он был не из тех, кто готов внушить ложные надежды, обещая, что попытается переубедить отца. Его родителя не пронять, он это знал и в глубине души понимал мотивы Роберта.
В прошлом году их дела серьёзно пострадали из-за восстания ткачей во Фландрии и потери «Апостола Иуды». Если бы их предприятие потерпело крах, кричащие на него сейчас люди лишились бы не только работы, но и жилья. Тем не менее, Ян поеживался, читая страх в глазах женщин и понимая, что это он тому причина.
Он замешкался, отвязывая лошадь. Укрываясь от ветра, она запутала кожаную узду в ветвях дерева. Его окоченевшие пальцы с трудом развязали узел, но старая кляча упорно отказывалась подчиняться, хотя обвинять её было глупо, снег жалил её морду. Ян старался встать между кобылой и ветром, чтобы защитить её глаза, пока возился, пытаясь ослабить привязь.
Воюя с поводьями, он заметил движение за своей спиной. Ян обернулся, пристально всматриваясь в белую пургу. Кто-то из местных вышел, чтобы продолжить спор, а то и напасть?
— Кто здесь? — спросил он.
Ему показалось, что кто-то откликнулся, но ветер так шумел в сухих камышах, что он не расслышал бы даже несущееся на него стадо ревущих быков. Теряя самообладание, Ян запрыгнул в седло и развернул лошадь к мерцающим вдалеке факелам Линкольнского замка и собора высоко на холме. Но даже те огни, что раньше можно было различить за мили в кромешной тьме, терялись в снежной круговерти.
Он почти не чувствовал своего лица, оно застыло и одеревенело, словно полено, а ведь он ещё даже не добрался до городских предместий. Лошадь была старая, и от сильного холода ноги уже её не слушались. От ветра её заносило в сторону. Она испуганно закатила глаза, когда длинные змеящиеся ветви ив проползли по её крупу.
Ян крепко вцепился в поводья, пытаясь держать себя в руках. Это был коварный участок дороги, зажатый в тиски между застывшими чёрными водами реки и зыбучими болотами. Ян, как и все, не любил падать, особенно в темноте. Несколько раз он повернулся в седле и осмотрелся, все ещё в уверенности, что видел кого-то. Но теперь заставлял себя смотреть только прямо, зная, что едва натянет поводья или лошадь потеряет равновесие, как они оба окунутся в эту юдоль смерти.
Настроение Яна было мрачным, словно лужи в чёрных топях. Если бы только он выехал в Гритуэлл раньше, как и планировал, давно бы уже преспокойно вернулся домой, а ещё лучше — в таверну, смаковал бы тушёного зайца, да потягивал вино из кувшина, сидя у ревущего огня. Это всё из-за отца, который, развлекая госпожу Кэтлин на складе, сделал из него няньку для её избалованного чада.
Не сказать, что он испытывал к ребёнку неприязнь, но она была странным созданием, задавала вопросы о том, как работает этот шкив и для чего используется тот или иной инструмент, вопросы, которые, как он считал, не интересуют ни одну девчонку. Она обезоруживающе смотрела на него большими карими глазами, словно каждое сказанное им слово приводит её в восторг. Но что-то в ней его настораживало, словно взрослая женщина смотрела на него глазами ребёнка и насмехалась над ним.
Что касается госпожи Кэтлин, для Яна было слишком очевидным, почему отец ей увлечён. Она была красива, очаровательна, грациозна — всё, чего так недоставало его матери. Как бы он ни любил Эдит, но должен был признать, что она сама себе вредила, постоянно находила повод для свар с мужем, словно нищий, расковыривающий свои язвы. Хотя Ян никогда и не признавался в этом родителям, он вздохнул с облегчением, покинув материнский дом, обретя, наконец, покой от её вечной суеты и хандры. Тем не менее, его смущало поведение отца, увивающегося за госпожой Кэтлин, словно влюблённый менестрель.
Лошадь Яна заржала и оступилась. Ян успокоил ее, чувствуя, как та дрожит. Она потеряла подкову или поранилась? Ободряюще прикрикнув на неё, он перекинул ногу через седло и спешился. В темноте, сквозь слепящую глаза метель, он с трудом различал очертания лошадиных копыт, а уж тем более не мог разглядеть, что с ними не так.
Он ощупал её пясть и путовый сустав, затем поднял копыто, но не обнаружил причин для беспокойства, подкова была на месте. Может, что-то забилось в копыто? Но что бы это ни было, он не хотел ковыряться там вслепую ножом, рискуя нанести ещё больший урон.
Он собрался было вернуться в какой-нибудь дом, одолжить фонарь, но понял, что вряд ли кто-то из местных жителей сегодня склонен делать ему подарки. Ещё, чего доброго, окатят его водой из ведра, в надежде, что он замерзнет насмерть. Лучше осторожно двигаться в направлении города. Вздохнув и извергнув поток ругательств, способных довести его мать до обморока, он поплотнее запахнул плащ и поплёлся по дорожке, ведя лошадь под уздцы.
— Ян! Ян!
Он не ослышался. Кто-то звал его. Голос, хотя и приглушённый ветром, но скрипучий, как скрежет мельничного жёрнова. Был ли это следующий за ним разгневанный арендатор или его заманивала в ловушку одна из орудующих здесь шаек речных крыс?
Ян обернулся, прикрыв лицо ладонью, чтобы защитить глаза от острых ледяных осколков, и моргая в попытке прояснить затуманенный взор.
Ему показалось, что на дороге за ним появилась темная фигура, чьи рваные контуры трепыхались на ветру, словно крылья гигантского ворона. Ян снова услышал, как звук его имени донёсся из тьмы, дразня его.
Сжимая рукоятку меча окоченевшими пальцами, он изо всех сил пытался достать его из ножен под развевающимся плащом. Его лошадь, уворачиваясь от ветра, забеспокоилась и натянула поводья. Ян знал, что если дело дойдёт до драки, он не сможет удерживать в одной руке меч, а в другой конскую узду. Искать подходящее дерево, чтобы привязать лошадь, было уже некогда, и он отпустил её.
Даже в темноте существо на дороге, похоже, заметило, как сверкнул стальной клинок, и потому остановилось на безопасном расстоянии.
— …отец… месть…
Ян различил только эти два слова, выкрикнутые незнакомцем сквозь ветер. Но «месть» он расслышал довольно ясно. Трудно сказать, был ли тот человек вооружён, и сколько их ещё притаилось там, в зарослях придорожного камыша.
— Стой, не подходи! — прокричал Ян с вызовом. — Я вооружён и смогу за себя постоять.
Но фигура приближалась. Ян не отступил бы, даже будь это самый сильный из лодочников, однако существо, безмолвно наступавшее на него, даже не было похоже на человека. Оно напоминало чудовищную чёрную птицу. Только снег, налипший на его капюшон и плечи, придавал ему форму и очертания. Там, где должно быть лицо, зияла чёрная пустота, словно под этими одеждами не скрывалось ничего, кроме мрака.
