Сонька Золотая Ручка (Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль) - Рапгоф Ипполит Павлович "Граф Амори"
— Ах, зачем это вы? — с игривым недовольством спросила Софья Владиславовна.
— Поймите, графиня, я еще в Париже мечтал провести с вами время наедине, вдали от шума городского, в приятном уюте.
— Оставьте, вы мне мешаете слушать музыку.
Морозов обиженно замолчал и отодвинулся.
— Владимир Федорович, если не ошибаюсь? — обратилась к нему Золотая Ручка, поняв, что несколько переиграла.
— Он самый.
— Вы уж теперь ко мне не приставайте. Не люблю, когда мне мешают слушать хорошую музыку, а вот ужинать поедем мы с вами в «Яр». Сядем в отдельном кабинете. Там можете целовать мне руки, даже шейку, — и она стрельнула в Морозова своими очаровательными глазками.
Спектакль прошел с большим блеском. Чайковскому был поднесен ценный подарок от купечества города Москвы.
Экипаж быстро доставил парочку в пригородный ресторан. Их провели в кабинет на верхнем этаже. Несколько слуг моментально накрыли стол, уставили его всевозможными закусками, винами, водками…
Владимир Федорович внимательно изучал меню.
— Вы, графиня, что будете?
— Мне все равно, только не гуся и не треску.
— Ну, так я закажу котлетки из дичи «а ля Яр», а вам сюпрем из дичи. Графиня, икра превосходная. Рекомендую.
— Нет, закажите мне буше и грибки с паприкой.
— Ваше здоровье, — поднимая рюмку с рябиновкой, объявил Морозов.
— Стойте, я рябиновку не пью. Налейте мне коньяку, — спохватилась Софья Владиславовна.
Морозов поставил свою рюмку, наполнил другую коньяком и подошел вплотную, в упор к прелестной женщине. Глубокое декольте давало ему возможность любоваться красотой ее форм.
— Ну-с, выпьем в знак радостного возобновления нашего заграничного знакомства.
Графиня залпом выпила предложенную рюмку и налила себе другую.
— Вот это я люблю, — засмеялся Морозов и последовал ее примеру.
Закусили, выпили, опять закусили и пересели на мягкий диван в глубине кабинета. Их окружали живые цветы. Спущенные шторы и драпировки, отдаленность укромного уголка от входа — все это располагало к известной близости.
Владимир Федорович нежно целовал не только шею, но и все декольте Софьи Владиславовны. Она гладила его по волосам, приговаривая: «Шалун!».
— Ах, милая Софья Владиславовна, если бы вы знали, что сводите меня с ума, то, быть может, пожалели бы.
— Знаете, Владимир Федорович, в моем лексиконе такого слова нет. Я вас, мужчин, никогда не жалею. Хотите меня любить — осыпьте меня подарками, деньгами, купчими… Ну, одним словом, я должна материально убедиться в действительности вашего чувства. Тогда я поверю.
— Приказывайте. Я к вашим услугам.
— Покажите ваш бумажник, — искрясь улыбкой и бриллиантами, заявила Софья Владиславовна и сама полезла в карман кавалера.
— О, да у вас достаточно денег для меня!
Она вынула из бумажника пачку сторублевых ассигнаций, пересчитала и отложила в одну кучку шесть тысяч.
— Вот это мне, а вам я оставляю на расходы двести рублей и всю мелочь.
Морозов не протестовал. Он весь был под обаянием этого изнеженного тела. От графини дышало страстью, жгучие глаза обещали неземную радость.
В этот момент, постучав предварительно несколько раз, внесли ужин. Софья Владиславовна, как ни в чем не бывало, убрала деньги в свой ридикюль и спокойно села есть сюпрем. Полилось шампанское.
— В номера! — скомандовал Морозов, выходя из ресторана.
— Нет, лучше ко мне. У меня все-таки чище.
— Я счастлив, но думал, что…
— Вам нечего думать. Я денег даром не беру.
Когда Морозов проснулся в кровати бок о бок с очаровательным, пышущим здоровьем телом, он не мог удержаться от ласк. Он осыпал ее поцелуями. И ласки его становились все более и более притязательными.
— Милая, — шептал он в порыве страсти.
— Не хочу с тобой расставаться. Приезжай ко мне в Париж. Я буду ждать тебя. Остановлюсь в «Континентале». Приедешь?
— О, да, да! Конечно. Все для тебя…
На улице было уже светло. Часы в столовой пробили десять.
— Я встану, дорогой, — сказала, соблазнительно позевывая, Софья Владиславовна и в одной сорочке направилась в ванную комнату.
Вернулась она закутанной в мохнатую простыню. Ее тело еще более порозовело и красиво отличалось от мохнатой простыни безукоризненной чистоты. Умышленно она подошла к Владимиру Федоровичу и поцеловала его в губы. При этом простыня соскользнула с ее плеч, обнажив дивные формы.
Снова порыв страсти охватил Морозова. Вздохи и стенания наполнили уютную спальню графини. Вырвавшись, наконец, из объятий очаровательной женщины, Владимир Федорович схватился за голову. Его шатало, точно от выпитого вина, настолько он был опьянен знойной женской лаской.
— Так ты приедешь ко мне в Париж? — с шаловливой улыбкой спрашивала графиня.
— Конечно, милая, дорогая, — шептали уста влюбленного, и он на колени опустился перед кроватью, на которой лежала все еще обнаженная красавица.
— А я тебе не верю.
— Чем же тебе доказать?
— Напиши в чековой книжке задаток, тогда поверю…
Морозов схватил бумажник, нащупал трясущимися руками чековую книжку и бросился в будуар, где стоял письменный столик.
— Теперь поверишь, Сонечка!
И он протянул ей чек на пятьдесят тысяч рублей.
Когда Морозов ушел, Софья Владиславовна внимательно рассмотрела этот значительный по сумме чек. Все было в порядке. Затем она вскочила и быстро принялась одеваться.
В тот же день Сонька рассчитала прислугу, подарила Тане за верную службу свое старое плюшевое пальто, передала ключи домовладельцу и простилась с детьми.
Прощание было недолгим. Оно не дышало особой материнской лаской. Что там дети… Софью Владиславовну влекло к бурной и веселой деятельности.
Глава XIV
НАШЛА КОСА НА КАМЕНЬ
Какой-то внутренний голос торопил Золотую Ручку как можно скорее покинуть Москву. Явных причин опасности для нее не было, но все же в душе не проходила тревога. Чек на пятьдесят тысяч, подаренный Морозовым, она передала в один банкирский дом, поручив перевести эту сумму в Берлин.
При себе у Софьи Владиславовны было тысячи три рублей да банковские квитанции.
Впопыхах она забыла запаковать свои бриллиантовые серьги. Она вспомнила о них уже в вагоне, когда, глядясь в зеркало, обратила внимание на замечательную игру камней. Каждая серьга весила не меньше двадцати каратов.
Никогда она не надевала в дорогу подобные драгоценности. И тут вспомнила Софья Владиславовна худенькую блондинку, которую обворовала в поезде: «Ой, не к добру».
Ей пришлось ехать в Париж в общем вагоне первого класса. Освещение было слабым, в вагоне царил полумрак. Против Блювштейн разместилась пожилая дама с девочкой лет одиннадцати. Рядом подсел элегантный господин в цилиндре. Софье Владиславовне он показался человеком из общества. Он поминутно подбрасывал монокль, держал себя довольно развязно, первым заговаривал с попутчиками.
— Далеко ли изволите ехать, сударыня?
— Далеко, — ответила Софья Владиславовна нехотя.
— Вероятно, за границу? Я тоже туда еду.
Золотая Ручка сделала вид, что не слышала вопроса.
— А вы, мадам, далеко ли едете? — спросил хлыщ пожилую пассажирку.
— Я до Вильны. Я к мужу еду. Он там служит инженером.
Господин сделал вид, будто очень интересуется служебным положением мужа дамы.
— Он начальник тяги?
— Нет, он начальник дистанции «Вильна — Вержболово».
Софья Владиславовна уселась поудобнее. Тревога не проходила. Она достала свой несессер и сильно надушилась пахучим одеколоном. Пожилая дама недружелюбно поглядела на Софью Владиславовну. Минут через пять она пожаловалась девочке, что у нее болит голова.
Пришел кондуктор.
— Скажите, господин кондуктор, не найдется ли у вас два свободных места?
— Точно так-с. Рядом в купе есть как раз два места.
— Может быть, я вас стесняю, так мне нетрудно перейти куда-нибудь, — встрял в разговор господин в цилиндре.