Перст указующий - Пирс Йен (книги полностью бесплатно TXT) 📗
– Мистер Вуд, – сказал он, – отведите эту девушку наверх в комнаты Бойля. Он придет в негодование, если узнает, поэтому попытайтесь не напачкать. Оденьте ее, как сможете, и обрежьте ей волосы.
Я воззрился на него, не понимая, о чем он говорит, и Лоуэр нахмурился.
– Давайте же, мистер Вуд, поскорее. Никогда нельзя сомневаться во враче, когда он пытается спасти жизнь человеку.
Я за руку увел Сару, услышав напоследок бормотание Лоуэра:
– В соседней комнате, Локк… Риск велик, но может сойти.
Хотя с виду она была вполне здорова, Сара все еще не могла говорить и едва двигалась, только сидела, глядя прямо перед собой, а я тем временем исполнял полученные распоряжения. Обрезать волосы, не имея ножниц, непросто, и творение моих неумелых рук не сделало бы чести придворной даме. Однако, каковы бы ни были замыслы Лоуэра, веяниям моды в них не было места. Покончив с трудами, я попытался как мог скрыть следы беспорядка. Затем я сел рядом с ней и взял ее за руку. У меня не нашлось бы слов, чтобы выразить мою нужду, и потому я не стал говорить ничего. Я лишь слегка сжал ее пальцы и со временем почувствовал легчайшее пожатие в ответ. Этого достало: я разразился рыданиями, сотрясшими все мое тело, и склонил голову ей на грудь, в то время как она сидела совершенно безучастно.
– Ты действительно думал, я оставлю тебя? – спросила она так слабо и тихо, что я едва ее расслышал.
– Я не смел надеяться. Знаю, я не заслуживаю и этого.
– Знаешь ли ты меня?
Это было самое прекрасное мгновение моей жизни. Все вело к этому вопросу, и все, что случилось после него, годы жизни, какие я прожил с той минуты и еще уповаю прожить, были всего лишь к ней эпилогом. В первый и последний раз у меня не было сомнений и надобности в мыслях или рассуждениях. Мне не было нужды обдумывать, взвешивать доказательства, даже прибегать к умениям истолковывать, потребным в менее серьезных делах. Я должен был лишь без страха и с твердой уверенностью возвестить непреложную истину. Действительно, есть вещи столь очевидные, что исследование здесь излишне, а логика презренна. Истина была прямо предо мной, дар, тем более бесценный, что незаслуженный. Я знал. Вот и все.
– Ты мой Спаситель, Господь во плоти, рожденный от Духа, претерпевший гонения, поругание и брань, известный волхвам, умерший за наши грехи и восставший, как случалось прежде и будет случаться в каждом поколении.
Всякий, услышав мои слова, счел бы меня безумцем, и с одной этой фразой я навсегда вышел за пределы общества людей и шагнул во мной созданный мир.
– Никому не говори об этом, – тихо сказала она.
– Но мне страшно. Я не снесу потерять тебя, – добавил я, стыдясь собственного себялюбия.
Сара же будто и не заметила моих слов, но по прошествии времени наклонилась и поцеловала меня в лоб.
– Ты не должен страшиться сейчас и не должен страшиться впредь. Ты – моя любовь, мой голубь, мой возлюбленный, и я тебе друг. Я не оставлю тебя и никогда тебя не покину.
Таковы были последние слова, какие она сказала мне, последние, какие я слышал из ее уст. Я сидел подле нее, не отпуская ее руки и глядя на нее с благоговением, пока шум снизу не пробудил меня снова. Тогда я встал с кровати, где она сидела, глядя прямо перед собой, и вернулся к Лоуэру. Сара теперь словно позабыла о моем существовании.
Внизу передо мной открылась сцена поистине дьявольской бойни, и даже я, знавший всю правду, при виде нее ужаснулся. Сколь же велико, наверное, было потрясение Кола, когда он, силой ворвавшись в лабораторию, увидел останки, которые принял за тело Сары. Ведь Лоуэр, взяв купленный в Эйлсбери труп, небрежно порубил его на лишенные узнаваемости куски, с какими обошелся со столь зверской жестокостью, что в них с трудом можно было узнать члены человеческого тела. Сам он был забрызган кровью собаки, какую зарубил Локк для завершения иллюзии, и, невзирая на ветер, влетавший в широко распахнутое окно, вонь спирта в комнате казалась невыносимой.
– Что скажете, Вуд? – спросил он, повернувшись ко мне с суровым выражением. Локк, как я увидел, вновь принял позу скучающей рассеянности и праздно стоял возле двери. – Заметит кто-нибудь нашу подмену?
И, взмахнув ножом, он выковырял из отрубленной головы на столе глазное яблоко, так что оно на жиле свесилось из глазницы.
– Я обрезал ей волосы, но пережитое настолько потрясло ее, что она едва способна пошевелиться. Что вы предлагаете нам делать теперь?
– Слуга Бойля держит свою одежонку в чулане, – ответил Лоуэр. – Во всяком случае, обычно она там. Думаю, нам следует ее позаимствовать. Оденьте девушку так, чтобы никто ее не узнал, и мы тайком выведем ее из дома. А пока не позволяйте ей спускаться вниз или шуметь. Никто не должен ее видеть, не должен даже заподозрить, что наверху кто-то есть.
И опять я поднялся наверх и, разыскав одежду слуги, взялся за многотрудное одевание Сары. В течение всего этого предприятия она не произнесла ни слова, и, закончив, я оставил ее и вышел через черный ход дома мистера Кросса, а оттуда по узкому проулку на улицу Мертон и к моему жилищу.
Сперва, однако, я заглянул в «Перья», так как мне нужно было несколько минут, чтобы восстановить душевное равновесие и собраться с мыслями. Тут ко мне обратился Кола, который сам выглядел усталым и измученным и желал узнать новости о казни. Я рассказал ему всю правду, опустив лишь одну важную подробность, и несчастный воспринял это как подтверждение своей теории о переливании крови, дескать, смерть души донора должна неизбежно вызвать также и смерть получателя. По причинам вполне очевидным я не мог просветить его в этом вопросе и привести ему пример того, что в его теории имеется роковой изъян.
Он также рассказал мне о кончине матери, которая глубоко меня опечалила, ибо эта смерть стала новым бременем, какое ляжет на плечи Сары. Когда Кола отправился увещевать Лоуэра, я, заставив себя на время забыть о смерти Сариной матери, пошел домой, где нашел мою матушку в кухне. Арест Сары стал для нее тяжелым ударом, и она пристрастилась тихо сидеть у очага, когда не молилась за девушку. В то утро, когда я вернулся домой – ведь невзирая на столько свершившихся событий, было не более восьми часов, – она сидела совсем одна в кресле, какое никому не дозволялось занимать, и, к моему изумлению, понял, что она плакала, ведь рядом не было никого, кто мог бы ее увидеть. Но она сделала вид, что ее щеки сухи, а я сделал вид, что ничего не заметил, так как не желал ее унизить. Но и тогда, думается, я спросил себя, как может продолжать свое течение обыденная жизнь перед лицом чудес, каким я только что стал свидетелем, и не мог понять, как никто, за вычетом меня, ничего не заметил.
– Все кончено?
– Некоторым образом, – ответствовал я. – Матушка, позвольте задать вам очень серьезный вопрос. Что бы вы сделали, чтобы ей помочь, будь это в вашей власти?
– Все, что угодно, – твердо ответила она. – Тебе это известно. Все что угодно.
– Если бы ей удалось бежать, оказали бы вы ей помощь и поддержку, пусть это даже означает, что вы сами нарушаете закон? Не выдали бы вы ее?
– Разумеется, нет. Закон обращается в ничто, когда судит неправо, и заслуживает, чтобы им пренебрегали.
Я поглядел на нее пристально, потому что эти слова столь странно прозвучали в ее устах, пока не догадался, что однажды слышал их из уст самой Сары.
– Помогли бы вы ей теперь?
– Думается, теперь это не в моей власти.
– Напротив.
Она промолчала, и я продолжил, и, стоило мне отрезать себе путь к отступлению, слова полились из меня потоком.
– Она умерла и снова жива. Она на квартире у мистера Бойля. Она все еще жива, матушка, и никто об этом не знает. И не узнает, если только вы не проговоритесь, потому что все мы решили попытаться помочь ей уехать.
На сей раз моего присутствия оказалось недостаточно, чтобы она сумела сдержаться, и она принялась раскачиваться взад-вперед в своем кресле, сжимая на коленях руки и бормоча:
