Смерть в послевоенном мире (Сборник) - Коллинз Макс Аллан (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
Этот эксперт-графолог получил известность и признание после завершения дела Линдберга. Поскольку в то время я работал в полиции, то знаю, что решающей уликой по делу Линдберга был рисунок. А здесь и послание «убийцы с губной помадой», и записка, отправленная похитителями, были отпечатаны на машинке, что, безусловно, сводило на нет ценность графологической экспертизы.
Разумеется, выявилось, что когда Лэппс писал под диктовку, то умудрился допустить те же ошибки в некоторых словах. Однако, как я узнал впоследствии от лейтенанта Крюгера, Лэппса заставили с максимальной точностью воспроизвести диктуемое, в том числе с имевшимися там ошибками и тому подобным.
Несколько лет назад один подозреваемый по имени Бруно Хаупман добросовестно выполнил то же самое, когда у него брали образцы почерка. Трюк с опознаванием, о котором мне рассказал Кен, в случае с Хаупманом был проведен с пожилым больным свидетелем. Пресса также сыграла свою роль в обвинении Хаупмана — один из репортеров, страстно желавший сенсации, сам написал на стене в квартире Хаупмана номер телефона, который затем стал фигурировать в качестве основного доказательства его вины.
Чем же все кончилось? Бруно, во-первых, оказался невиновным и, во-вторых, давно уже мертв. Лэппс же пока еще жив, здоров, ненормален и столь же виновен, как нацисты, которым он поклонялся. Кроме того, замечание Кена относительно сексуальных отклонений у этого парня для меня тоже кое-что прояснило.
Я знал, что Лэппс, чтобы возбудиться, занимался воровством, но полагал, что им двигала страсть к насилию над женщинами. То, что его привлекали здания определенного типа, — а он действительно выбирал строения одного типа, — приобрело в моих рассуждениях новый смысл. Не являлось ли это для него тем же самым, что заставляет одних увлекаться блондинками, а других — предпочитать мужчин.
Вероятно, Лэппс, забравшись по пожарной лестнице для того, чтобы проникнуть в квартиру Каролины Вильямс, заглянул в ее окно и увидел, как Джордж в спальне избивает женщину. Вероятно, он услышал, как она называла Джорджа по имени, в результате у него и сформировался стереотип «Джордж сделал это», а увидев, как Джордж перерезал ей горло, он еще больше возбудился.
Однако Джордж заметил темную, напоминавшую полицейского фигуру, мелькнувшую в окне, испугался и сбежал. Тогда Лэппс проник в квартиру, излил из себя семя и, движимый навязчивым чувством вины, совершил не укладывающееся в действия нормального человека омовение убитой. Затем он наложил повязки на труп и прихватил с собой кое-что на память, включая нижнее белье и фотоальбом.
Эти новые эротические фантазии сподвигли Лэппса на более высокий уровень сумасшествия, и вторая женщина — Маргарет Джонсон — уже полностью принадлежала ему. На этот раз все от начала до конца было сотворено его руками... хотя, возможно, в его сознании все это также совершил Джордж.
Однако Лэппс испытал печаль и даже некоторую вину, поэтому оставил на стене эту надпись, сделанную губной помадой.
Симпатичная медсестра Кэтрин Рейнольдс оказалась более удачливой. Лэппс не смог вторично пойти на убийство и удовлетворился лишь нападением на нее. Может быть, он уже испытал сексуальную разрядку и угрызения совести пробудились в нем еще до возможного убийства. Он даже вернулся назад, чтобы помочь ей.
Однако то, что меня мучило, — это ребенок Кинанов. Ничто в этом деле не укладывалось в способ действия Лэппса. Дом совершенно не соответствовал «его типу». Похищение не входило в состав его традиционных действий, не говоря о расчленении ребенка. Неужели поиски новых способов возбуждения привели к полной извращенности?
Но даже в этом случае одно обстоятельство никак не укладывалось в схему, и мне не удавалось найти этому объяснение. Кен упомянул об этом: этот парень ни разу не имел нормальных сексуальных отношений. Его навязчивая идея веселого свидания сводилась к проникновению сквозь чужое окно и испусканию семени на пол.
Но в отношении маленькой девочки имела место попытка изнасилования. Так сказал следователь. Изнасилование.
— Не будешь возражать против моей компании. Геллер?
Хол Дэвис, с его несоразмерно крупной головой и хитрой улыбкой, уже скользнул в кабинет и уселся за стол напротив меня.
— Нисколько. Что нового в мире желтой прессы?
— Нудный день. Боже мой, Геллер, ты дерьмово выглядишь.
— Спасибо, Хол.
— Ты же находишься на вершине успеха. Ты местный герой, знаменитость.
— Заткнись, Хол.
Дэвис прихватил с собой виски.
— Не правда ли, то, что случилось, потрясающе. Жаль, что нет возможности поджарить этого пацана на электрическом стуле, однако, учитывая благоприятный день и возраст, он имеет шанс отделаться палатой для умалишенных до конца своей ничтожной жизни.
— Не думаю, что им удастся поджарить семнадцатилетнего мальчишку даже при таких обвинениях.
— Для тебя это было особенное дело.
— Ты тоже неплохо поживился на нем, Хол.
Он рассмеялся, закурив сигарету. Покачал головой:
— Смешно. Кто бы подумал?
— Подумал о чем?
С видом заговорщика он наклонился над столом. Судя по его дыханию, стаканчик виски не был первым, принятым за это утро.
— О том, что похититель девочки Кинана действительно оказался «убийцей с губной помадой». Действительно.
— Почему бы, собственно, нет? Он же оставил свою роспись на стене владения Кинанов, гласившую: «Остановите, пока я не убил еще...»
— Это-то и самое смешное, — хмыкнул он. — Как ты думаешь, кто сделал надпись на стене?
Я недоуменно посмотрел на него:
— Что ты имеешь в виду?
Дэвис подался вперед, криво ухмыляясь:
— Не будь таким легковерным дураком. Это написал я. Мне хотелось сенсации.
Схватив за грудки, я потянул его к себе через стол.
Бутылка виски опрокинулась, проливаясь на пол, сигарета Дэвиса выпала изо рта, а его глаза вытаращились так же, как у тех бизнесменов, что заканчивают свой ланч двумя-тремя порциями мартини.
— Ты... что ты сделал? — процедил я сквозь зубы.
— Нат! Мне больно! Отпусти! На нас смотрят!
Задыхаясь от злости, я втиснул его обратно в кресло. Меня трясло.
— Стало быть, это сделал ты, чертов недоносок, не так ли?
Он был перепуган, но старался этого не показывать. Состроив обиженную физиономию и пожав плечами, сказал:
— Подумаешь, да что тут такого?
Держа его за галстук, я раздумывал, врезать ему по морде или нет, а он тем временем, не отрываясь, смотрел на мой кулак.
Затем, опустив кулак, но продолжая удерживать его за галстук, я проговорил:
— Пойдем, расскажешь полицейским.
— Я пошутил, — заныл Дэвис, — ничего я не писал. Правда. Просто сболтнул глупость.
Не выдержав, я схватил его за горло и начал душить. Глаза Дэвиса полезли из орбит. Явно издеваясь над ним, я произнес:
— Останови меня, Хол, пока я не убил тебя.
После этого отшвырнул его. Он так сильно ударился в стену, что закачались висевшие на ней картины в рамах. Я развернулся и пошел прочь.
20
В подвале горела одна-единственная лампочка. Повсюду стояли баки и ящики для белья — точная копия тех, которые были в подвале, где расчленили Джоэн Кинан.
Но все же это был другой подвал. Гораздо меньших размеров, расположенный в здании, находившемся неподалеку от «погреба убийцы», аккуратный, в котором инструменты и инвентарь для чистки улиц выстроились вдоль стен, как примерные уголовники.
В этом подвале обитал Отто Бергструм.
— Почему ты захотел увидеться со мной? — спросил убеленный сединами Бергструм, набычив могучую шею.
Снаружи шел дождь, и было темно. Близилась полночь. С мокрых плаща и шляпы, которую, войдя, я не снял, на пол стекала вода.
— Я же объяснил по телефону, — ответил я. — По делу. Речь идет о деньгах.
Как и прежде, на старике был комбинезон. Сквозь закатанные по локоть рукава фланелевой рубахи проступали могучие бицепсы, он стоял, широко расставив ноги. Руки сжаты в кулаки, на кулаках отчетливо проступали вены.
