Ищущий убежища - Найт Бернард (читать лучшие читаемые книги TXT, FB2) 📗
Глава пятая,
в которой коронер Джон посещает раненого и присутствует, при двух повешениях
Пока они шуршали теплой одеждой, поскольку солнце успело скрыться, уступив место тучам и холодному ветру, Гвин напомнил коронеру еще об одной рутинной обязанности, которую надлежало исполнить этим утром:
— Я перенес расследование на час, потому что в полдень вы должны присутствовать на двух повешениях.
Джон совершенно позабыл, и лишь теперь вспомнил, что сегодня вторник, один из двух дней на неделе, в которые проводились казни. Смертные приговоры выносились и в шерифском суде графства, и в суде при городском совете и мэрии, а также в те редкие оказии, когда в город заглядывали королевские судьи. Право распоряжаться жизнью и смертью принадлежало, кроме того, баронским и поместным судам.
— И кого сегодня отправят на тот свет, Гвин? — поинтересовался он у помощника, когда они спускались от замка, направляясь в сторону Хай-стрит.
— Старого нищего, который накинулся на рыботорговца и похитил у него кошелек, и паренька, тринадцати лет от роду, за кражу оловянного кувшина.
Джон вздохнул, не испытывая, впрочем, особого отвращения, ибо публичные повешения представляли собой нечто обыденное и повседневное; больше всего его раздражала необходимость личного присутствия на казни, хотя ни у одного из преступников не было подлежащего передаче в королевскую казну имущества.
— Пара бедняков — честно говоря, даже пергамент жалко переводить на записи. Но ничего не попишешь, закон есть закон.
Они свернули направо, на Хай-стрит, главную, весьма оживленную артерию города, на которой большей частью располагались лавки торговцев. Большинство строений были деревянными, но временами мелькали и только-только начавшие появляться новые, построенные из камня жилые дома и мастерские, принадлежавшие более зажиточным горожанам. Перестраивались и многочисленные церкви, на месте деревянных сооружений возводились каменные, свидетельствуя о процветании города. Все дома были с крутыми крышами, по которым стекали столь частые на западе дожди. Вся вода в конечном итоге оказывалась на улице, покрытой слоем грязи, смешанной с мусором, который выбрасывали из продуктовых лавок, мастерских и жилых домов.
По крайней мере, Хай-стрит была вымощена булыжником, в отличие от Сент-Сайдуэллс, на которой жил Гвин. На немногих мощеных улицах грязь стекала в центральную сточную канаву, а оттуда устремлялась вниз, в реку Эксе; на остальных же улицах мусор и конский навоз, перемешанные человеческими ногами, постепенно превращались в клейкую жижу.
Таверна, названная именем извечного врага крестоносцев, располагалась неподалеку от западных городских ворот, на боковой улочке, вытянувшейся параллельно Хай-стрит. Нижний этаж здания был каменным. Увенчанная крутой камышовой крышей верхняя часть строения выступала за пределы стен, нависая над улицей. С улицы внутрь таверны можно было попасть через низенькую дверь, по обе стороны от которой располагались два закрытых ставнями окошка. К стене над дверью была приколочена гвоздями доска с неумело нарисованной головой, как следовало понимать, воина-магометанина, изображенной кричащими примитивными цветами.
Вокруг таверны собралась небольшая группа любопытствующих зевак, которых Гвину пришлось растолкать, прокладывая дорогу к двери. Ему пришлось согнуться едва ли не вдвое, чтобы пройти под низким дверным косяком. Точно так же наклонился и коронер, зато следовавший за ними писарь шмыгнул в дверь, не опасаясь расшибить голову о перемычку, до которой оставалось по крайней мере еще несколько дюймов.
Царивший внутри полумрак лишь слегка рассеивался благодаря камину, пылавшему в занимавшей весь нижний этаж таверны большой комнате. В центре зала стоял, упираясь руками в бока, хозяин таверны, сурового вида мужчина фламандского происхождения. Несмотря на то, что он прожил в Эксетере двадцать лет, его все по-прежнему знали как Виллема из Брюгге. Он окинул вызвающим взглядом новоприбывших. Грудь и живот прятались под кожаным фартуком, защищавшим их хозяина, когда он переносил с заднего двора бочонки с элем с такой легкостью, будто это были простые фляги. Под голубыми глазами висели мешки дряблой кожи, остальная часть лица скрывалась за седой щетиной, как нельзя более подходившей к его всклокоченной шевелюре.
— Ага, пришли полюбоваться на моего непрошеного гостя, так? — прогремел он. — А кто будет расплачиваться за кровать, на которой он лежит, за кровать, которую я мог бы сдать на ночь постояльцу за полтора пенни?
Джон проигнорировал жалобу хозяина:
— Где он, Биллем? Показывай. Аптекарь уже осмотрел его?
Толстяк фламандец указал большим пальцем в сторону деревянной лестницы, ведущей на второй этаж.
Там, поливает кровью мой матрас. Пиявочник появлялся пару часов назад, приклеил кусок пластыря на рану и сказал, что Господь поможет несчастному скорее, чем медицина.
Он выживет?
Биллем безразлично пожал плечами.
— Спросите меня через неделю, хотя я не собираюсь держать его тут целую неделю без оплаты. Разыщите мне его семейство, коронер. Надо же с кого-то содрать деньги за такого клиента.
Он повернулся, подхватил огромную пустую бочку и понес ее к задней двери.
— Бандиты здесь, если они вам нужны, — если только люди Ревелля не отпустили их на все четыре стороны.
Шутка стала уже избитой как в Эксетере, так и по всей стране, потому что в большей части территории Англии стоимость кормежки и охраны заключенных в тюрьмах ложилась на плечи местных общин. Многие предпочли бы, чтобы преступники скрылись, а потом объявились в лесах, лишь бы не платить дополнительные налоги на их содержание в тюрьме до того времени, когда они либо окажутся на виселице, либо предстанут перед генеральным разъездным судом. Нередко охранники, надсмотрщики и солдаты, получив взятку, отворачивались, давая пленникам возможность бежать.
Биллем протиснулся через заднюю дверь, и она с грохотом захлопнулась за ним. Коронер Джон и Гвин поднялись по ступенькам крепкой приставной лестницы, установленной перед отверстием, открывающим путь на второй этаж.
В отличие от «Буша», верхний этаж «Сарацина» был разделен камышовыми или сплетенными из ивовых прутьев перегородками на отдельные комнатки. Комнаты располагались вдоль стен и открывались все внутрь, к центру большого зала. В самых обустроенных комнатах лежали матрасы, наполненные высушенным папоротником, а в некоторых даже стояли низкие кровати. В большинстве же комнаток, сдававшихся по цене один пенни за ночь, не было ничего, кроме кучи соломы на полу.
Лишь одна из комнаток была занята, и коронер направился к входу. На убогом соломенном ложе неподвижно лежал мужчина, укрытый грубым серым покрывалом. Рядом с ним, держа раненого за руку и прижимая к его лбу мокрую тряпку, сидела на трехногом табурете пожилая монахиня. Услышав шаги, она подняла голову, и Джон увидел изборожденное морщинами умиротворенное лицо пожилой женщины, за долгую жизнь привыкшей иметь дело с мужской жестокостью.
— Доброго дня, сэр коронер. Не знаю, доведется ли ему когда-нибудь присутствовать на вашем расследовании. Будет чудо, если ему удастся выжить.
Джон всегда относился к сестрам милосердия с огромным уважением, во время домашних и иноземных военных кампаний ему сотни раз приходилось видеть, как они самоотверженно ухаживают за больными и ранеными.
— Да пребудет с тобой Господь, сестра. Как получилось, что вы так скоро здесь оказались?
— Это все ваш великан Гвин, он прислал мальчишку горшечника в приорат почти сразу после драки. Нам сообщили немедленно, но он потерял слишком много крови еще до того, как я пришла. — Она помолчала и добавила, словно вспомнив что-то. — Он успел сказать мне, что его зовут Эдред, что он свободный землевладелец из Доулиша, а в город пришел, чтобы продать свиней.
Джон перешел на другую сторону и склонил свою темноволосую голову над раненым. Глаза мужчины были закрыты, кожа на мертвенно-бледном лице натянулась на скулах.
