Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич (полная версия книги TXT, FB2) 📗
Удивительно, но зима началась со снегом!
С первого декабря Платон открыл очередной лыжный сезон.
Но потом началось!
Опять потепление, потом обледенение.
Последние два дня уходящего года он катался по ледяному насту, отшлифованному сотнями подошв лесных пешеходов, к тому же усыпанному опавшими листьями и прочим мусором, создававшими неожиданное торможение. Единственному в лесу лыжнику постоянно приходилось бороться с потерей устойчивости. И это ему удавалось. Падений удалось избежать. Но вот средняя скорость передвижения оказалась ниже пешеходной. Свои мучения на отсутствующей лыжне в последние дни года Платон объяснил семье желанием выполнить лыжный план. И это ему удалось. Однако сил и желания продолжать издевательства над собой и уже сильно потёртыми лыжами в Новом году Крысы у упорного Платона уже не осталось. По этому поводу он даже придумал соответствующий ответ на традиционное приветствие:
– «Привет! Как дела!».
– «Привет! Крыска пока жива!».
В один из дней, неожиданно расщедрившаяся Надежда пообещала сводить коллег в ресторан «Ёлки-палки», но не получилось.
– «Так, что? Ресторан обломился?» – торжествовал прозорливый Гудин.
– «Так смотри, какой снегопад! Палка у ёлки то и обломилась!» – в тон ему отбился, тешивший себя в прямом и переносном смыслах надеждой, Платон.
Но период нормальных, даже тёплых отношений между Платоном и Иваном Гавриловичем Гудиным нет-нет, да и прерывался очередной пакостью последнего из когорты.
Он всё время пытался подколоть, обидеть Платона, с целью принизить того перед коллегами.
Поэтому иногда доставалось даже вещам Платона.
То во время начавшегося ремонта в офисе Иван Гаврилович убрал от пыли свою сумку, оставив пылиться сумку отсутствовавшего в то время Платона, и не сказав тому ничего об этом.
То называл вещи Платона барахлом, а упомянутую сумку – мешком. Насмотревшись на потуги старца, Платон всё же решил его прилюдно опустить, чтобы тому впредь было неповадно.
Эх, бедный Гаврилыч! Не знал он, что с Платоном нельзя было воевать, да даже ругаться было опасно…
Как-то раз, после очередной мелкой пакости доцента, Платон не выдержал и уел подлеца:
– «Ну, ты и экскримал!».
На что удивившийся и растерявшийся учёный отреагировал целой смесью поговорок:
– «Ну, ты и сказанул! Не в бровь, а прям… по яйцам!».
Другой раз Платон спросил уходящего Гудина:
– «А трамваи ходят?».
– «Да!» – видимо забывшись, неосторожно ответил тот, получив тут же обратно свою любимую присказку:
– «Тогда… шиздуй!».
В связи с ремонтом Платон пересел на место Гудина клеить этикетки на банки, поставив рядом с его столом ещё и несколько коробок.
Тогда как Гудин временно подсел к Алексею, но без стола.
Оглядев весь свой уместившийся в одной комнате коллектив, Надежда восторженно высказалась:
– «Сколько же в одной комнате может уместиться людей?!».
– «И каких людей!?» – слюбезничал Платон.
И только, когда он из-за капитального ремонта в цехе надолго уселся на рабочее место Гудина клеить этикетки, при его длительном отсутствии по курьерским обязанностям, а Алексея – по экспедиторским, многое в разговорах «тет на тет» с Надеждой Сергеевной неожиданно и вскрылось. Это касалось истинного отношения к Платону других двух мужчин, прежде всего Ивана Гавриловича.
Словно в подтверждение своих слов Надежда вдруг чихнула. Платон промолчал.
– «А ты почему мне не говоришь, будь здорова?!» – не удержалась она.
– «А я не подслушиваю!» – отпустил он, зная, что на пожелание «Будь здорова», Надежда ответит «Ага!».
В одно утро Гудин не пришёл на работу. Ближе к обеду он позвонил и сообщил, что упал в подъезде, потеряв сознание.
Однако на следующий день Иван Гаврилович явился.
Входя к Платону, который отсутствовал по малой нужде и через стены всё слышал, Иван Гаврилович каким-то скрипучим, слабеньким голоском позвал его:
– «Платош! Платоша! Ты где?».
– «Что? Сладкий мой!» – неожиданно даже для самого себя сжалился над стариком Платон, быстро входя вслед за Гаврилычем, чуть ли не на ходу застёгивая ширинку.
– «Вот видишь, что со мной приключилось?!» – поделился он с верным товарищем своими проблемами.
Далее Иван Гаврилович подробно рассказал о происшествии, находя у Платона искреннее сочувствие и поддержку. В заключение Платон обрадовал старика:
– «Вань! К сожалению, смертность среди людей составляет 100 %!».
– «Фу, ты! От таких твоих слов давление подскочит! Кофейку попить, что ли? А то сил совсем нет!».
– «Вань! Не надо тебе пить кофе! Не надо лишний раз поднимать себе тонус! Он ведь может и не опуститься!».
Посмеялись и по инициативе Гудина опять перевели разговор на Надежду. Дошла очередь и до её одежды, без надобности висевшей на забитой до отказа переносной вешалке.
Из-за чего часто приходивший последним Иван Гаврилович никак не мог найти даже часть свободного крючка для своей куртки.
– «Были бы здесь бомжи, мы бы им вынесли эту одежду, и они тут же её бы и напялили – начал мечтать Гудин.
– «Кого? Надежду?!» – не удержался от ёрничества Платон.
Утром следующего дня, в отсутствие Надежды, Гудин ответил на звонок, забывшись, представляя себя неизвестному Платону звонившему, как начальника Надежды:
– «Пока сказать не могу. Как задание выполнит, так и приедет!».
Услышав это, Платон чуть не упал со стула.
Ну, и наглец!
А через несколько минут Гудин семенил уже за Ноной и Алексеем, переносившим постельное бельё на новое место для приезжающего водителя, будто бы помогая им, но при этом лишь комментируя:
– «Супер…!»
На следующий день, когда Платон Петрович и Иван Гаврилович мирно беседовали за большим рабочим столом Платона, мимо них на склад быстро прошёл Алексей, не закрыв за собой дверь.
Платон встал, прошёл мимо Гудина, и закрыл дверь.
Только он сел на место, как Алексей продефилировал в обратном направлении, опять не закрыв за собой дверь.
Платон вновь совершил свои действия.
Через несколько минут снова пришёл Алексей, и всё повторилось, как и до этого.
Теперь уже встрепенулся и Иван Гаврилович:
– «Платон! А чего это ты за Алексеем всё время дверь закрываешь? Пусть сам!».
– «Так бесполезно! Он никогда не закрывает! А так я его приучаю, как собачонку. Вырабатываю у него условный рефлекс на, всегда закрытую, дверь. Прошёл через дверь – закрой за собой!».
– «Ну, ты и Павлов!».
– «Нет! Не так! Недаром у меня начальник Павлова!».
Гудин засмеялся и доверительно продолжил, наклоняясь к Платону:
– «Нам с тобой, пожилым…».
Но Платон не дал ему договорить:
– «Нет, Ванёк! Не нам с тобой, а тебе одному! Я слышал разъяснение по телевизору, что до шестидесяти лет – зрелый возраст. А до семидесяти пяти – пожилой! А свыше – уже старость! Так что ты у нас – пожилой, ну а я, пока ещё – зрелый!».
– «Перезрелый!» – обрадовался своей находке Иван Гаврилович.
– «Пусть так, но не пожилой! Тем более, не вредный, шестидесятипятилетний!» – нарочито горделиво возразил Платон.
Вскоре всем коллективом выехали на традиционное празднование дня рождения вышестоящей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной.
По пути в машине Надежда вдруг попросила Платона придумать хотя бы поздравительное четверостишие, что он и сделал, перевыполнив задание:
