Только одной вещи не найти на свете - Руис Луис Мануэль (книги онлайн без регистрации .txt) 📗

4

Ветер нежно гладил ее лоб и щеки

Ветер нежно гладил ее лоб и щеки, и Алисия, закрыв глаза, блаженно воображала, что лица ее касаются крылья пары сизых голубей и лицо преображается, стягивается в маску — так взгляд огромных птиц, летающих над долами и горами, превращает землю в огромную серо-бурую карту. Потом она снова открывала глаза и шла следом за Эстебаном, нерешительно прохаживалась по тополиной аллее, останавливалась, чтобы прикурить очередную сигарету, рассмотреть статуи или бросить взгляд на стайку шоколадных бабочек, порхающих среди листвы. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь облака, из-за этого окружающий пейзаж почему-то казался неестественно, по-оранжерейному неподвижным.

— Он с усами, — повторила Алисия.

— С какими именно? — настойчиво расспрашивал Эстебан.

— Ну, усы, и все. Но я их очень хорошо запомнила. На усы-то я в первую очередь и обратила внимание. Это было в тот вечер, когда я ходила к Мамен.

— Ты ходила к Мамен?

— Да, как раз когда ты оставил мне в двери записку. И я увидела этого мужчину. Кстати, у тебя ведь было какое-то срочное дело.

Все последние дни моросил дождь, и парк Марии Луисы имел прямо-таки парижский вид, точнее, вид парижского кладбища поэтов. Выглядело это печально — ржавые обломки былой славы. Бурная растительность на равных правах с крысами завладела претенциозными постройками, оставшимися после выставки 1929 года [15]. Мох разъедал бюсты испанских национальных героев, расставленные на пересечении дорожек. Целлофановые пакеты и бумажный мусор вытеснили рыб из вонючих прудов. Но Алисии и Эстебану нравилось гулять по ставшим теперь никому не нужными аллеям, обсаженным пальмами и тополями: казалось, в их тени можно забыть о неотвязной городской суете и вечных домашних заботах. Была какая-то упадническая прелесть в этих джунглях, устроенных в центре Севильи, отталкивающих, но и чем-то дорогих, как награда за проигранное сражение.

— Срочное дело? Да ничего особенного, — ответил Эстебан. — Ерунда. Разве ты забыла, что просила меня перевести фрагменты из той книги?

Незадолго до встречи Эстебан, обдумав ситуацию, решил, что об ангеле, увиденном у Нурии, пока лучше помалкивать. Он не чувствовал в себе готовности сделать первый шаг по неизведанной тропке; он еще не понял, да и не хотел понимать, с какой стороны правда. Сейчас ему было важно не столько открыть люк, за которым таилась эта самая правда, сколько принять все меры и не дать захлопнуться гораздо более тяжелой и нужной ему двери — той, что может отрезать путь к отступлению, если, конечно, придется отступать. А известие о существовании ангела только подкрепит самые тревожные подозрения Алисии. Иными словами, если Эстебан сообщит ей о том, что видел ангела, тем самым он признает реальность всех ее абсурдных фантазий. Разумеется, любое событие должно иметь свое объяснение, и части головоломки непременно должны складываться в правильную фигуру — стоит только расположить их определенным образом по отношению другу к другу. Так что Эстебан вознамерился самостоятельно отыскать нужную комбинацию, не перегружая мозги Алисии новыми подробностями, ведь она, измученная кошмарами и бессонницами, сделает из всего этого совершенно ложные выводы.

— Вот. — Алисия протянула ему три листа бумаги, исписанные торопливым почерком. — Это я скопировала из книги, мне все-таки удалось отыскать ее в библиотеке. Как я и говорила тебе, она хранится именно там. Но кто-то попытался ее спрятать.

— Спрятать? — Эстебан внимательно посмотрел на листки.

— Спрятать или уничтожить, но не сумел — или не успел. Книга стояла совсем не на той полке, где ей положено, ее засунули между двух инкунабул. Последний человек, посетивший фонд древних книг, не заполнил соответствующей карточки, а просто указал название и шифр нужного произведения. И, разумеется, это не мог быть шифр Фельтринелли. Знаешь, Эстебан, все это начинает меня пугать. Есть тут что-то зловещее.

Солнце время от времени робко просвечивало сквозь облака и золотило ковер из опавших листьев, но тотчас сильный ветер подхватывал их и расшвыривал по аллее.

— Сны — предупреждение, — проговорила Алисия, словно в трансе. — Этот мужчина постоянно появляется в моих снах и велит бежать. Меня преследуют. В том, другом, мире есть люди, которые ищут меня, они знают, что я пытаюсь разоблачить их.

— Преследуют? — Эстебан взглянул на нее. — Ну, скажи, кто тебя ищет?

— Не знаю. Я их ни разу не видела. И это хуже всего. Это меня доконает. Наверное, Мамен права, надо поскорее забыть про город. Но только как, как?

Рука Эстебана поднялась к щеке Алисии, и пальцы еле заметно погладили нежную кожу. Алисия посмотрела ему в глаза и различила там что-то глубоко спрятанное и робко пробивающееся наружу. Это что-то порой подчиняло себе его поступки и слова. Алисия была благодарна за ласку, но тотчас опустила глаза и начала суетливо доставать сигарету. Она боялась неясной тени, пульсирующей в его зрачках, боялась будущего в любых возможных формах и вариантах; черный скорпион сна внушил ей тупой страх — перед любым поступком и его непредсказуемыми последствиями. Раньше ее терзали Роса и Пабло, теперь — город. Декорации сменились, но покоя она не обрела.

— Бред какой-то, — выдохнул Эстебан, читая текст на листах.

—Что там?

На убогой академической латыни автор текста сообщал, что город был построен стараниями нескольких десятков единомышленников во славу Владыки ада, Великого врага, Князя мира сего, дабы стать прибежищем его слугам и апостолам во времена тысячелетней войны, которую он вел против несчастного Иисуса Христа, а также его лакея Папы Римского и мерзкой своры приверженцев Святой Матери Церкви; он явится и сделает прямое кривым и опрокинет троны и базилики. Осуществлению задуманного помогут слова, заключающие в себе миры, verba orbium gravida, имя сокрушительных масштабов, dirutae magnitudinis nomen, Четыре Основополагающие Буквы, Четыре корня, Четыре зверя, Четыре вождя и Одна Всемогущая Женщина.

Людей, подобных автору этого бреда, обычно держат в сумасшедшем доме. На отдельном листе Алисия крупными буквами переписала то, что показалось ей посвящением и стихами. Если Эстебан правильно понял эту латынь, то книга посвящалась Игнасио да Алпиарсе, «золотых дел мастеру, соперничающему с ангелами и с самой природой в сотворении красот и чудес». Что касается стихов, то они тоже ничего не проясняли в джунглях дурных метафор и глупостей; к последнему листу скрепкой была присоединена копия гравюры — в дополнение к стихотворению. Эстебан несколько секунд смотрел на изображение, наслаждаясь вспышкой любопытства, вызванной загадочным ароматом минувшего, старинным и канувшим в забвение откровением: на фоне развалин и облаков полузмея-полуящерица, бледное подобие сказочных чудовищ, заглатывала собственный хвост, образуя кольцо древнего мифа. Это был Уроборос, змея, пожирающая себя саму, древнейший символ времени, которое неизбежно затягивает себя в собственную воронку. Эстебан еще раз прочел стихи, водя по строкам кончиком пальца:

— Вот приблизительный перевод, — объявил он с оттенком не слишком искреннего отвращения, — извини, конечно, за корявость: «Ужасный голод научил Полипоса приняться грызть свои ноги, / а людей — устроить пир из частей человечьего тела. / Грызет дракон хвост свой и в брюхо заталкивает, / так что большая часть его самого ему же становится пищей».

— А что все это означает? — Руки Алисии взметнулись вверх.

— Описание гравюры, разве не видишь: дракон грызет собственный хвост, съедает сам себя. Подобно времени. Возрождается, поглощая то, что осталось позади.