Монаший капюшон - Питерс Эллис (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Ну а с твоим мужем он тоже ладил? Не было между ними размолвок?
— О нет, ничего подобного! — Она даже удивилась этому вопросу. — Все было в порядке, и никогда никаких ссор. Гервас вообще-то не уделял ему особого внимания, но всегда был великодушен. Он ведь дает ему приличное содержание, вернее, давал... О Господи, как же теперь парень жить будет, если выплаты прекратятся? Мне придется посоветоваться — законы для меня темный лес...
Похоже, подумал Кадфаэль, и здесь нет никакой зацепки, хотя Меуриг и знал, где можно раздобыть яд. Но об этом знал и Эльфрик — он как раз был в сарае, когда брат Эдмунд приходил за снадобьем. И кто бы ни выиграл от смерти Бонела, Меуриг, как видно, мог только проиграть. В каждом маноре бастардов полным-полно, и коли у хозяина только один незаконнорожденный ребенок, его и впрямь можно считать человеком скромным и воздержанным. Парень был устроен, учился ремеслу, получал содержание — для незаконного сына вполне достаточно. Жаловаться у него причин не было, скорее, были причины пожалеть о смерти родителя.
— А Эльфрик?
Сгустились сумерки, и оттого огонек светильника казался ярче — лицо Ричильдис, печальное и серьезное, казалось, светилось в его лучах.
— Да, Эльфрик, — промолвила она, — тут не все просто. Ты не думай, мой муж был не хуже, чем другие владельцы маноров, и никогда не посягал на большее, чем положено по закону. Но закон-то, знаешь, что дышло. Отец Эльфрика был таким же свободным человеком, как ты или я, но он был младшим сыном, земли у их семьи и для одного-то было не слишком много. Вот он и решил не дробить надел, и, когда его отец умер, оставил все старшему брату, а сам подался в манор к Бонелу и принял от него вилланский надел. Он обрабатывал эту землю и нес все повинности, какие исполняют вилланы, но ни разу не усомнился в том, что сам остался свободным человеком. Он ведь по своей воле взял землю и выполнял все обязанности. Но мало того, Эльфрик, который тоже был младшим сыном, в свою очередь, вздумал порадеть старшему брату и, отказавшись от положенной ему доли земли, стал слугой Бонела. Ну а потом мой муж затеял уступить манор аббатству и перебраться сюда, а Эльфрика порешил взять с собой, потому как лучшего слуги нигде не сыщешь. Ну а тот — ни в какую — лучше, говорит, пойду куда глаза глядят, искать себе пропитание. И тогда Гервас затеял тяжбу, утверждая, что Эльфрик не свободный слуга, а его виллан, поскольку и отец его, и брат держали вилланский надел и исполняли все вилланские повинности. Суд признал, что так оно и есть, и в один миг Эльфрик из вольного человека превратился в крепостного, хотя он и сын свободнорожденного. Для него это было ударом, — грустно признала Ричильдис, — он ведь до того работал за плату, и думать не думал, что может лишиться своей свободы. Чего греха таить, многие оказывались в таком же положении — не он первый, не он и последний.
Кадфаэль молчал, и это ее задевало. Монах же размышлял о том, что этот человек испытывал горечь и злобу, знал, где можно достать яд и, несомненно, имел возможность отравить блюдо, однако Ричильдис истолковала его молчание по-своему. Она решила, что монах осуждает ее покойного мужа, но, щадя ее, не хочет говорить об этом, и бросилась защищать честь своего только что умершего супруга.
— Ты только не подумай, что Гервас один во всем виноват. Он ведь считал, что поступает правильно, раз закон на его стороне. Я не припомню случая, чтобы он пожелал чужого, но уж что его — вынь да положь. Ну а Эльфрик, он тоже неправ. Гервас сроду к нему не цеплялся, не придирался, да и не с чего было — парень-то трудолюбивый. Но, став вилланом, Эльфрик начал всячески подчеркивать свое рабское положение, при каждом удобном случае... Вроде и ведет себя услужливо, а на самом деле это дерзость, точно он нарочно звенит цепями. Гервас это понимал, и, по правде говоря, мне кажется, они друг друга возненавидели. А тут еще Олдит... О, Эльфрик об этом ни разу и не заикнулся, но я-то знаю! Он смотрит ей вслед, будто у него сердце из груди рвется. Но что может виллан предложить свободной девушке? К тому же Олдит и Меуригу приглянулась, а он для нее куда более подходящая пара. Так что, видишь, у меня забот хватало, а теперь еще и это! Помоги мне! Кого мне еще просить, если не тебя? Помоги моему мальчику, я верю, что ты сумеешь!
— Обещаю тебе, — сказал Кадфаэль, взвесив каждое слово, — я не остановлюсь ни перед чем, чтобы найти убийцу твоего мужа. Настоящего убийцу, кем бы он ни был. Согласна?
— О да! — вскричала она. — Я знаю, что Эдвин невиновен. Ты пока не знаешь этого, но ты поймешь!
— Умница! — обрадовался Кадфаэль. — Такой-то я тебя и помню. А сейчас — пока я еще не могу разделить твою уверенность — скажу тебе еще кое-что. Я помогу твоему сыну всем, чем смогу, виновен он или нет — и ты узнаешь правду. Ведь ты этого хочешь?
Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Лицо ее осунулось, словно на нее обрушилось все пережитое, и не только за этот страшный день.
— Знаешь, Ричильдис, — мягко промолвил Кадфаэль, — ты же из простой семьи — не стоило тебе, наверное, выходить за владельца манора.
— Ты прав! — прошептала она и залилась слезами, уткнувшись в плечо монаха.
Глава четвертая
Бpat Дэнис, попечитель странноприимного дома, который всегда узнавал от постояльцев все городские новости, рассказал Кадфаэлю по пути к вечерне о том, что весь Шрусбери только и толкует, что о смерти Бонела да о поисках его пасынка. Он сообщил, что сержант вверх дном перевернул и мастерскую Белкота, и всю усадьбу, но паренька не нашел. Сержант велел глашатаю объявить о розыске Эдвина и призвать жителей Шрусбери помочь в его поимке. Да только жди — не дождешься, чтобы горожане со всех ног помчались ловить паренька: маловато охотников помогать шерифским стражникам. Так что глашатай, надо думать, зря глотку драл. Мальцу-то еще и пятнадцати нет, в городе его многие знают, и ничего худого за ним не числится, разве какие ребячьи шалости... Нет, не станут люди ночей не спать, чтобы сцапать парнишку.
Однако Кадфаэль, не меньше чем сержант, был уверен в том, что прежде всего необходимо разыскать Эдвина. Мать есть мать, она не может непредвзято судить о единственном сыне, а особенно о позднем ребенке, родившемся, когда всякая надежда была потеряна. Кадфаэлю очень хотелось, увидеть Эдвина, выслушать его, вынести свое суждение, а уж тогда предпринимать дальнейшие шаги.
Выплакавшись, Ричильдис растолковала монаху, как пройти к дому ее зятя. По счастью, плотник жил на ближнем конце города. Надо только прогуляться за мельничный пруд, перейти мост, миновать городские ворота, которые открыты до повечерия, а там пару минут вверх по склону—и вот он, участок Белкота. За полчаса можно обернуться.
Кадфаэль прикинул: лучше не рассиживаться за ужином и ускользнуть из трапезной, не дожидаясь окончания благодарственной молитвы. Теперь это можно сделать без особого риска, потому что приор Роберт не посещает общие трапезы, предпочитая уединение аббатских покоев, а надзор за благонравием братии возложен на брата Ричарда — тот же по лености своей ни во что носа совать не станет.
Расправившись без особого вдохновения с бобами и соленой рыбой, Кадфаэль торопливо прошмыгнул по двору и выбрался за ворота. Стоял слабый морозец, а снегу в эту зиму так и не выпало. Однако Кадфаэль предусмотрительно намотал на ноги теплые шерстяные онучи и поплотнее надвинул капюшон. Привратники у городских ворот хорошо знали монаха и приветствовали его почтительно и сердечно. Поднявшись по крутому склону вдоль извилистого Вайля, он свернул направо и двинулся через открытый двор под навесом к дому Белкота. Кадфаэль постучал и подождал — никто не откликался. Стучать снова монах не стал, он понимал, каково домашним, и не хотел добавлять им беспокойства, лучше потерпеть.
Наконец дверь осторожно приоткрылась. На пороге показалась скромного вида особа лет эдак одиннадцати. Держалась она напряженно, и во всем ее облике сквозила решимость оградить спокойствие своих родных. Самих их не было видно, но Кадфаэль не сомневался в том, что они настороженно прислушиваются где-то за дверью. Увидев черную бенедиктинскую рясу, бойкая и смышленая девочка облегченно вздохнула и улыбнулась.
