Контроль - Суворов Виктор (книги без регистрации TXT) 📗
Не прошло и трех дней, приехал Холованов на длинной черной машине и забрал Настю Жар-птицу навсегда.
Двое в бесконечном подвале. Холованов строг. Разговор серьезный.
– Веришь ли, Анастасия, в социальную справедливость?
– Верю.
– Не будем о названиях спорить: социализм, коммунизм; веришь ли в то, что можно на земле построить общество, в котором будет обеспечена справедливость для всех?
– Верю.
– Вот и я верил.
– А сейчас?
– Это к делу не относится. Главное, чтобы ты верила. Думаю, ты веришь, и потому новая тебе работа. Основоположники говорили, что социализм – это контроль. Правильно говорили. В капитализме у каждого своя плошка, тарелка или блюдо. Социализм – общий котел и распределение по справедливости. В капитализме нет того, кто распределяет. Потому капитализм – это свобода. А общество социальной справедливости должно иметь класс людей, которые все общественные блага берут под единый контроль и распределяют по справедливости. Тот, кто у котла, тот, кто распределяет, получает такую власть над людьми, которая никакому капиталисту присниться не может. Социализм – это власть меньшинства, это власть тех, кто стоит у общего котла. Миллионы шакалов бросились к общему котлу: одно дело – создавать блага, другое – распределять. Шакалам нравится распределять. Любая социальная справедливость неизбежно порождает власть тех, кто справедливость осуществляет. Справедливость – категория субъективная. Те, кто у котла, решают по своему разумению, что есть справедливость.
– Тех, кто у котла, надо тоже контролировать. И почаще стрелять.
– Вот такая у тебя и будет теперь работа.
– У меня биография вражеская.
– Именно такие и нужны.
– Почему?
– Чтоб тебя под контролем держать.
Суханово – это монастырь бывший. Под Москвой. Следственный изолятор особого назначения.
Если в Лефортово признаний не выбьют, то в Суханово отправляют.
Тут брака в работе не бывает. Тут выбьют.
Суханово – это лес березовый, это птиц пересвист, это воздух свежий. Суханово – это, кроме всего, дом отдыха высшего руководящего состава НКВД. Первый этаж – камеры пыточные, второй – номера-люкс для отдыхающих чекистов. Когда на террасах второго этажа звучит божественная мелодия «Амурских волн», когда женщины в длинных платьях заполняют второй этаж, следователям на первом этаже объявляют перерыв. На несколько часов пусть не будет визга и писка подследственных, пусть только птицы поют и звучат бессмертные вальсы.
Объявлен перерыв. На втором этаже бал. Дамы улыбаются Николаю Ивановичу Ежову. Николай Иванович отвечает улыбкой. Николай Иванович спешит. Под пыточными камерами – расстрельный подвал. Николай Иванович знает, что если все можно подслушать, то расстрельный подвал – нельзя.
Работа в подвале уже завершена. Подвал уже убран.
Сегодня в расстрельном подвале короткое тайное совещание: Ежов, Фриновский, Берман. Надо быстро решить два десятка вопросов. И снова появиться среди танцующих.
– Я разбираюсь с историей Великой Французской революции. Был там у них за главного некий Робеспьер – Верховное существо. Был полный революционный порядок. Резали народу головы, и все было великолепно. А потом Верховное существо начало резать головы своим… Ну его, понятно, того… свои ему голову и оттяпали.
– Правило в контроле такое: каждый может заказать себе любое оружие, которое ему нравится. – Старый оружейный мастер за много лет ружейным маслом пропах. Взгляд суров. – У меня на складе есть все, что можно придумать. Исключение: советское оружие. Советского мы не используем.
– А почему? – Настю Жар-птицу в любом деле причина интересует.
– Не положено. – Исчерпывающий ответ.
– Коллекция у вас, позавидуешь.
– Вам, девушка, если затрудняетесь в выборе, я бы рекомендовал…
– Я в выборе не затруднюсь. Дайте мне «Лахти».
– «Лахти»? – Оружейный мастер выставил два зуба вперед, отчего стал похож на старого насторожившегося зайца.
– «Лахти».
– Редкая штука. – Он еще сильнее выставил два зуба. – А не боитесь, что тяжеловат будет?
– Боюсь.
– А не боитесь, что со снабжением патронами проблемы возникнут?
– Так к нему же патроны от «Парабеллума». Какие проблемы?
– Правильно, девушка, правильно. Ну что ж, идите за мной. Было у меня всего три «Лахти». Один товарищ Холованов взял, другой – еще какой-то дядя. В общем, один всего у меня остался «Лахти». Берег для какого-нибудь ценителя и знатока, но все «Браунинг» или «Кольт» просят.
Взяла Настя в руки «Лахти», прикинула вес.
– Тяжел?
– Тяжел.
– Я так и думал. Не рекомендую брать. Рука должна с пистолетом жить в любви и согласии.
Вскинула Настя прекрасный пистолет на руке еще раз и со вздохом вернула.
– Что на втором месте?
– Дайте «Люгера».
– Какого именно «Люгера»?
– «Парабеллум» ноль восемь.
– Это другой разговор. У меня вон их сколько.
Открыл мастер зеленый ящик и извлек новенький, в толстом слое масла, черный пистолет.
На открытых террасах второго этажа – смех и танцы. Поют птицы, и звучат чарующие мелодии. Посторонние звуки не нарушают торжества.
Жена товарища Ежова сказала жене товарища Фриновского:
– Как только Робеспьер начал резать головы своим…
Бесконечен подвал кремлевский. Складом пахнет. Сухо. Прохладно. Полки без конца.
Одежды и обуви – без конца.
Вот вам, девушка, ботинки, вот комбинезон, сапоги, юбка, гимнастерка, портупея. Будете носить алые петлицы. На повседневной форме – без всяких знаков различия. Парадная форма – только в своем кругу. К парадной форме на алых петлицах – эмблемы: серп и молот. Эмблемы 575-й пробы. Вот они. А это шлем меховой. Унты. Вот куртка английская летная. Распишитесь.
Расписалась.
От Ярославского, от Ленинградского, от Савеловского, от Павелецкого, Киевского, Казанского, Белорусского, Виндавского, Курского… электрички набитые. Каждую минуту.
Потные толпы.
– Да что это вы меня, гражданочка, все в морду тычете?
– Петушки: синие, красные, зеленые! Петушки: синие, красные, зеленые!
– «Спартачку» давно пора хвост надрать. Не получается.
– «Эскимо» на палочке! На палочке «Эскимо»!
– Место бы уступили, молодой человек!
– А знаете ли вы, что как только Робеспьер…
– Слушай решение партии: «Постановлением Секретариата товарища Сталина Стрелецкая Анастасия Андреевна назначена спецкурьером Центрального Комитета ВКП(б)». Вот твое, Настя, удостоверение.
– Ой какое!
– Наши удостоверения печатаются не на бумаге, а на белом шелке. Платочек семь на семь. «Семью семь» – это девиз и пароль для посвященных. Шелк используется парашютный, но с твоей парашютной судьбой это никак не связано. Просто шелк лучше бумаги. Такое удостоверение можно вшить в одежду, и никто его не нащупает. С таким удостоверением можно плавать через реки и идти сквозь болота. Потом только постирать от грязи. Печать ЦК и подпись товарища Сталина не смываются. Но помни, спецкурьер – это только официальное название должности. Только прикрытие. Должность придумана так, чтобы было непонятно, чем ты занимаешься. Поди разберись, что делает спецкурьер ЦК ВКП(б). Все поняла?
– Все.
Вот ей все понятно. А нам – нет. Интересно, например, а где живут спецкурьеры ЦК? Раньше Настя в шкафу жила. Потом – в аэроклубе на парашютах. Не положено спецкурьеру на парашютах жить. Ей-то все равно, но не все равно Центральному Комитету и Генеральному секретарю.
– Будет у тебя, Настасья, своя келья. Сегодня домой поедем. Наш поезд в два ночи.
– С какого вокзала?
– С Кремлевского.
Отошла стена в сторону. Открылся обыкновенный вестибюль станции метро. Очень похоже на «Красные ворота». Только людей нет, нет кассиров, нет контролеров. Никого нет. Два эскалатора. Спускающий и поднимающий. Оба стоят. Нажал Холованов кнопку. Спускающий пошел. Спустились в подземные залы. Опять нажал кнопку. Остановился эскалатор. И вдвоем с Настей – по мрамору. Шаги гулкие далеко летят: бум-бум-бум-бум. Подземные залы с коридорами, переходами и платформами по оформлению тоже на обыкновенную станцию метро похожи – на «Дзержинскую». Только название нигде не написано. Все привычно. Одно отличие: тоннели, по которым рельсы идут, закрыты стальными стенами, как шлюзы на канале Москва-Волга. Не проломить те стены никаким стихиям.
