Послушник дьявола - Питерс Эллис (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Силы были слишком неравны: кандидат в послушники, проживший в аббатстве лишь около месяца, но уже успевший причинить беспокойство и получить предупреждение, — и человек, наделенный властью, правая рука приора, духовное лицо, исповедник, один из двух наставников послушников. Возникшее в лице брата Жерома препятствие заставило Мэриета на мгновение замешкаться; Кадфаэль наклонился к его уху и прошептал, задыхаясь (он совсем запыхался):
— Остановись, глупец! Он все равно найдет то, что ты прячешь!
Но Кадфаэль мог бы поберечь силы — Мэриет его даже не услышал. Момент, когда юноша еще был в состоянии опомниться, остался позади, так как его взгляд уже упал на маленькую яркую вещицу, которую Жером держал перед собой в вытянутых пальцах, как будто она была грязной, и в возмущении помахивал ею. Мэриет побелел, но это была бледность, рожденная не страхом, а неудержимой яростью; казалось, каждая черточка выразительного лица юноши оледенела.
— Это мое! — сказал он тихим, но властным голосом и протянул руку: — Отдай!
Брат Жером, не привыкший, чтобы к нему обращались подобным тоном, привстал на цыпочки и раздулся, как индюк. Его тонкий нос гневно дрожал от оскорбленных чувств.
— И ты открыто признаешь это? Да знаешь ли ты, дерзкий безумец, что, когда ты просил, чтобы тебя приняли сюда, ты клятвенно отказался от всего «своего» и теперь не можешь владеть никаким имуществом? Принести сюда личную вещь без разрешения отца аббата — значит нарушить устав. Это грех! А намеренно держать это у себя — это! — значит оскорбить те обеты, которые, как ты говоришь, ты желаешь принести. А уж хранить в своей постели — это род блуда! И ты посмел? Ты посмел? Ты ответишь за это!
Все, кроме Мэриета, устремили глаза на невинный предмет, причину страшного преступления, — Мэриет же по-прежнему не сводил горящих глаз с лица своего обидчика. А тайный талисман оказался всего лишь узенькой полотняной ленточкой, расшитой голубыми, золотыми и красными нитками, — ленточкой, которой девушки завязывают волосы; кстати, именно прядь рыже-золотых волос и была завязана одним концом ленточки.
— Тебе хоть известен смысл слов обета, которые, как ты утверждаешь, ты жаждешь произнести? — бушевал Жером. — Безбрачие, бедность, повиновение, твердость, — есть ли в тебе хоть что-либо подобное? Опомнись, пока можно, отвергни мысли о безумствах и скверне, заключенные в этой суетной вещи, иначе тебя не примут в монастырь. Наказания за то, что ты предался пороку, тебе не избежать, но у тебя будет время исправиться, коли дарована тебе хоть капля милости Божьей.
— Мне даровано ее столько, что хватает, по крайней мере, на то, чтобы не копаться в простынях другого и не красть его вещей, — ответил Мэриет, нисколько не смутившись и продолжая сверкать глазами. И добавил тихо, сквозь зубы: — Отдай, это мое!
— Посмотрим, что скажет отец аббат о твоем поведении, наглец! Хранить такую суетную вещь ты не имеешь права. Что же касается твоего непослушания, о нем будет доложено в точности. А теперь дай мне пройти! — потребовал Жером, по-прежнему уверенный в своей власти и своей непогрешимости.
Кадфаэль сомневался в том, что Мэриет правильно понял намерения брата Жерома. Очевидно, юноша счел, что тот просто собирается вынести дело на собрание капитула и услышать мнение отца аббата. Может быть, придя в себя, Мэриет согласился с таким решением, даже если оно и означало потерю его маленького сокровища, — ведь, в конце концов, он пришел в монастырь по собственной воле и при всяком удобном случае повторял, что всей душой хочет, чтобы ему позволили остаться и поскорее дать обет. Как бы то ни было, Мэриет отступил и позволил брату Жерому выйти в коридор. Брат Жером повернул в сторону черной лестницы, где горела свеча, и его безмолвная свита почтительно последовала за ним. Свеча в низкой чаше стояла на прибитой к стене полочке и догорала, оплывая. Брат Жером поравнялся с ней и, прежде чем Кадфаэль или Мэриет сообразили, что он собирается сделать, провел тоненькой ленточкой над пламенем. Прядь волос с легким треском зашипела и исчезла в яркой вспышке золотистого огня, лента распалась надвое, обе ее части обуглились и упали в чашу. Не издав ни звука, Мэриет, как цепной пес, бросился вперед и схватил руками брата Жерома за горло. Кадфаэль кинулся за Мэриетом, ухватил юношу за капюшон и попытался оттащить, но тщетно.
Никакого сомнения — Мэриет хотел убить брата Жерома. Это не было шумной дракой — сплошь лай и ни одного укуса. Мэриет обхватил пальцами тощую шею брата Жерома, опрокинул его на выложенный плитками пол, подмял под себя и продолжал душить, невзирая на то, что полдюжины перепуганных, обалдевших послушников вцепились в него и беспорядочно колотили по спине, загораживая дорогу Кадфаэлю. Побагровевший брат Жером, беспомощно колотя руками по плиткам пола, бился, как рыба, вытащенная из воды. Кадфаэль протиснулся наконец к Мэриету настолько, что смог прокричать в ухо, казалось, ничего не воспринимающего юноши слова, которые первыми пришли ему на ум:
— Стыдись, мой сын! Это старик!
В действительности брат Жером был на двадцать лет моложе шестидесятилетнего Кадфаэля, но преувеличение было оправдано ситуацией. Пальцы Мэриета разжались, брат Жером несколько раз с шумом глотнул воздуха и из багрового стал кирпично-красным; дюжина рук помогла жертве подняться на ноги и поддерживала его, а он все еще с трудом дышал и не произносил ни слова; к этому времени приор Роберт, кипя праведным гневом, уже плыл по вымощенному плиткой коридору, высокий и величественный, как будто у него на голове была митра.
В чаше, испуская легкий дымок, медленно дотлевали два кусочка расшитой ленточки, да в воздухе еще ощущался запах гари от сожженного локона.
По приказу приора Роберта двое служек принесли наручники, которые обычно пускались в ход крайне редко, защелкнули их на запястьях Мэриета и повели его в карцер, расположенный отдельно от жилых помещений. Мэриет шел по-прежнему не произнося ни слова; у него был вид человека, которому высокое положение не позволяет снизойти и оказать сопротивление или заставить своих конвоиров опасаться, как бы он чего не выкинул. Кадфаэль смотрел вслед Мэриету очень заинтересованно; ему казалось, что он видит юношу впервые. Ряса, похоже, перестала того стеснять. Молодой человек шагал надменно приподняв голову, ноздри его продолжали раздуваться, губы кривились, и если это не было откровенной ухмылкой, то во всяком случае очень близко напоминало ее. Капитул позаботится о том, чтобы преступнику досталось, и очень скоро, но ему, Мэриету, это безразлично. Пусть не в полной мере, но он получил сатисфакцию.
Что же касается брата Жерома, то его отвели в постель, уложили, вокруг него хлопотали, принесли успокаивающее питье, которое приготовил Кадфаэль, наложили на раненое горло повязку со смягчающей мазью, почтительно прислушивался к слабым хрипам, которые он издавал; вскоре, однако, он перестал через силу выдавливать из себя слова, потому что это причиняло ему боль. Ничего страшного с ним не случилось, думал Кадфаэль, какое-то время он будет говорить осипшим голосом, а может, станет вести себя вежливее и осторожнее с сыновьями дворян, которые выразили желание надеть сутану, но дух которых еще не сломлен. Ошибка? Кадфаэль размышлял и над тем, в чем причина необъяснимой склонности Мэриета Аспли к монашеству. Если был когда-нибудь молодой человек, рожденный, чтобы управлять манором или верхом на коне, с мечом в руке биться на поле чести, то это был Мэриет.
«Стыдись, сын мой! Это старик» — и он разжал руки и отпустил своего врага, а сам ушел с поля боя пленником, однако честь свою не уронил.
Наказание плетью было неизбежно, ничего с этим не поделать. Нападение на священника и исповедника могло стоить Мэриету сутаны, но, проявив милосердие, капитул не стал прибегать к столь суровой мере. Однако было нанесено страшное оскорбление, и иной расплаты за это не существовало, только порка. К такому наказанию прибегали лишь в крайних случаях, но Мэриета решили подвергнуть ему. Кадфаэль и не ждал ничего другого. Преступник, когда ему разрешили говорить, удовольствовался заявлением, что не отрицает ничего из того, в чем его обвиняли. Когда же ему предложили молить о смягчении наказания, он с достоинством отказался. Плеть Мэриет выдержал, не издав ни звука.
