Новый век начался с понедельника - Омельянюк Александр Сергеевич (полная версия книги TXT, FB2) 📗
Но Гудин хамил не только своей любимой женщине, но и своим сотрудницам, нисколько не стесняясь этого, словно стоя выше всего: культуры, этикета, правил и простого здравого смысла.
Доставалось и коменданту здания Ноне Петровне, напрямую совершенно не связанную с ним по работе.
– «Нон! Тебя всегда тянет на дерьмо! И не только на плохих мужиков, но и тухлую еду в гнилых местах!» – немного ревниво хамил он похотливой красавице.
Но иногда Гудин в своей смелости доходил даже и до хамства своей начальнице Надежде Сергеевне Павловой.
– «Ты мне тюльку не гони!» – как-то смело поправил он её.
Другой раз, на реплику Надежды, разоткровенничавшуюся перед Гудиным:
– «Мне так мой нос надоел!».
Последовало вполголоса, с обращением к Платону, ёрническое от Гудина:
– «А ты замени его на хрен!».
Иногда он присоединялся к коллективной травле начальницы, точнее, коллективной обороне теперь уже от её непреходящего хамства.
На твёрдое замечание Ноны:
– «Надь! Не путай работу с хлевом!».
И вопрос Платона:
– «Опять перлы из стойла?!».
Последовало оскорбительное заключение Гудина:
– «Ну, совсем пастушка!».
Но больше всего, как всегда, от Гудина доставалось не женщинам, а Платону, который часто удачно отбивался от идиота, опережая его, или быстро находя нужный и достойный ответ хаму.
Иван Гаврилович, цокая подковками, подходил к двери апартаментов Платона. Только он открыл дверь и рот, как хозяин помещения опередил его:
– «А я слышу, цокот и думаю себе: гнедой или вороной идёт? А, оказывается? Серый в яблоках!».
Но тут же обиженный, но не на сравнение, а на его опережение Платоном, Гаврилыч попытался взять реванш.
– «Ну, что скажешь? Хорошего или плохого? А?! И сказать-то тебе нечего!» – начал задираться он к Платону.
– «Говорить надо, когда мысли есть!» – спокойно просветил его тот.
– «А у тебя мыслей нет? Ты что-то совсем поплохел?!» – продолжал задира.
– «А чего без толку… шиздить-то!» – попытался остановить хама Платон.
– «Мозго… трах, ты, Платон!» – наконец сдался тот.
Но иногда наскоки Гудина перерастали в более длительные диалоги с коллегой.
Платону иногда приходилось сосать леденцы от аллергического кашля на свои лекарства.
– «Ты всё свои конфетки жрёшь?!» – поприветствовал его утром Гудин.
Платон промолчал, ибо хам прекрасно всё знал сам.
Но после затянувшейся паузы всё же не удержался:
– «Ты у нас… в каждой бочке затычка! А ведь у каждой дырки – своя пробка! А универсальная затычка для любой дырки может быть только мягкой, аморфной!».
– «Пошли сегодня в ресторан, культурно посидим!?» – вдруг предложил Иван Гаврилович, словно заглаживая свою вину, коим он, вообще-то говоря, никогда и не занимался, считая второстепенной ерундой.
– «Ванёк! Вот в этом я очень сомневаюсь! Ты ведь у нас… непоседа!».
Но иногда Гудину и самому доставалось от Платона, и не раз. Даже, когда Иван Гаврилович первым начинал нападать на Платона, то зачастую тут же получал по шапке, вернее по мозгам.
Гудин, завистливо поглядывая на поедание Платоном заливного с хреном, с проглотом слюны, язвительно заметил:
– «Так с хреном любое говно съестся!».
– «Не могу с тобой спорить! Не пробовал!» – быстро парировал Платон.
Один раз:
– «Я левша!» – гордился Гудин.
– «А-а! То-то у тебя мозги набекрень!» – ставил его на место Платон.
Другой раз:
– «Лучше меньше…» – начинал Иван Гаврилович известную поговорку.
– «Не лучше!» – тогда поправлял его Платон.
А иногда это происходило и в присутствии их коллег.
Как-то завистливый Гудин спросил Надежду в присутствии Платона:
– «Надь! А чего это Платон в рабочее время всё по поликлиникам ходит, всё анализы сдаёт?!».
– «А так надо, Иван Гаврилович!» – с раздражением не то на Платона, не то на Гудина, ответила Надежда Сергеевна.
– «Ванёк! А что это тебе чужие испражнения покоя не дают?! Это у тебя профессиональное?!» – добил его Платон.
Платон практически не оставался в долгу у ёрника.
В ответ на жалобы Гудина на боли в поясницы он посоветовал:
– «Ванёк! Ты что-то совсем в пояснице плох стал?! Тебе надо к мануальщику, и пройти цикл менструальной терапии!».
Даже в тех случаях, когда шильник Табаки, как всегда, заискивал перед тем, с кем был рядом, особенно перед начальницей, он получал достойный, персональный отпор в её присутствии.
Платон размножал на ксероксе экземпляр Главы 7 «Гудин», когда вошёл его прототип, сразу и с ходу подтвердивший написанное о нём:
– «Ты опять размножаешь свои анализы мо́чи?!» – нарочно сделал он неправильное ударение.
– «Нет, твои… кала!» – подчеркнул суть вопроса Платон.
Это, прикрытое пошлой шуточкой, хамство «Табаки» вскоре дало толчок и его повелителю «Ширхану».
Через несколько минут Надежде Сергеевне надоели звуки копировального автомата:
– «Платон! Давай, выключай свою шарманку!».
– «Ой, как ты здорово сказала… шарманку!» – обрадовался лживый и льстивый Гудин.
– «Шарманка – от слова шарм!» – прекратил его преждевременную радость Платон.
Но Гудин всегда пытался взять реванш, не желая быть последним, хоть на следующий день, хоть через неделю, насколько хватало его выдумки, интеллекта и злопамятной говнистости.
Другой раз Надежда обратилась к сидящему около ксерокса Гудину:
– «Иван Гаврилович! Отксерьте мне…».
– «А ты лучше попроси своего писателя!» – зло ответил тот про Платона, работающего в соседней комнате.
Войдя к Платону, Гудин что-то спросил пустое. Платон невнятно ответил.
– «И чего ты чмокаешь?!» – не расслышав Платона, схамил он.
– «А ты, оказывается, не только дурной, а ещё и глухой вдобавок!» – снова получил он от Платона.
При повторении ситуации он проще высказался о Гудине:
– «Глухомань!».
Наверно со стороны было очень забавно наблюдать за взаимными пикированиями двух, по сути, стариков. И часто свидетелями этого были работавшие с ними женщины.
Как-то, заглянувший в чужую комнату Иван Гаврилович, быстро нашёлся, что ответить, удивившимся его любопытству, женщинам:
– «А я мимо проходил, вижу, дверь открыта, и посторонние люди стоят! Думаю себе – проконтролирую! Чуть что…».
– «…тоже сворую!» – перебил его стоявший поблизости Платон.
– «Платон! Спрячь свой поганый язык!» – раздражённо и обиженно ответил Гудин.
А на какое-то предложение Платона вместе что-то сделать по работе, Иван Гаврилович торжествующе изрёк:
– «Это ниже моего достоинства!».
Смеясь, Платон посмотрел на стык пиджака и брюк Гудина, словно пытаясь сквозь их материал всё же разглядеть достоинство Ивана Гавриловича, задав сакраментальный вопрос:
– «А у кого достоинство выше?».
И сам же на него первый ответил:
– «У кого оно короче!».
Гаврилыч захохотал. Ему нравился ни сколько юмор Платона, сколько его неиссякаемый оптимизм.
– «Я смотрю, ты тоже о себе высокого мнения!» – попытался, наконец, взять реванш у Платона за его прежний упрёк Иван Гаврилович.
Но не тут-то было!
– «А все творческие люди о себе высокого мнения!».
– «Так это я, значит, то же творческий человек?!» – искренне удивился возможности попасть в творцы, Гудин.
– «Конечно! Ты тоже творишь! Я бы даже сказал больше, вытворяешь!».
– «Да! Многое я натворил за свою жизнь! Не то, что нынешнее поколение!» – согласился Иван, но с упрёком в адрес молодёжи.
Тут же тему подхватил и Платон:
– «Если поколение наших стариков умело терпеть и смотреть в корень, то теперешнее – только пердеть и сосать его!».
