Страсти по мощам - Питерс Эллис (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Это Кадфаэль и впрямь понимал. Известно, что каждый валлиец занимает строго определенное место в родовом клане, и каждому полагается надел земли. Все свободные люди — от знатного лорда до бедного поселянина — как бы члены единой семьи. Иное дело чужак, человек со стороны, у которого нет, да и быть не может ни родных, ни земли. Чтобы сыскать себе пропитание, чужеземцу нужно найти себе местного покровителя, который предоставил бы ему участок земли и нанял его на работу. В течение трех поколений такое соглашение может быть расторгнуто в любое время, а чужеземец волен идти куда угодно, однако обязан отдать половину своего имущества владельцу земли, ибо тот дал ему средства это имущество нажить.
— Я знаю этот обычай. Стало быть, Ризиарт принял этого молодого человека на службу и выделил ему участок земли?
— Именно так. Было это два года тому назад, а может, малость побольше. И пока ни один из них об этом не пожалел. Ризиарт — хозяин справедливый, и оказывает уважение тому, кто его достоин. Но как бы он ни уважал и ни ценил Энгеларда, — можешь ты себе представить, чтобы состоятельный валлиец позволил своей единственной дочери выйти замуж за аллтуда?
— Ни за что на свете! — согласился Кадфаэль. — Это было бы против всех обычаев и законов. Его собственная родня никогда бы ему такого не простила.
— Это верно, как Бог свят! — уныло вздохнул Кай. — Но ты попробуй втолковать это Энгеларду. Парень-то упрям, к тому же он и сам из хорошей семьи — отец его в Чешире владеет богатым манором <Манор — феодальная вотчина> и, на свой английский лад, занимает такое же положение, как Ризиарт здесь.
— Да неужто парень просил у отца ее руки? — поразился Кадфаэль.
— Просил и, ясное дело, получил такой ответ, какого и можно было ожидать. Безо всякой злобы, но и без малейшей надежды. Да только от Энгеларда так просто не отделаться — он настаивал, спорил, да и сейчас норовит при каждом удобном случае вернуться к тому разговору и напомнить Ризиарту, что он не отступился от Сионед и никогда не отступится. Я тебе так скажу: оба они друг другу под стать — вспыльчивые, горячие, но честные и прямые, других таких поискать надо. И оба очень уважают друг друга, только потому и не рассорились окончательно. Правда, всякий раз, когда речь заходит о Сионед, — такое начинается! Ризиарт как-то даже влепил Энгеларду затрещину, когда тот особо наседал, а парень чуть было не дал ему сдачи. Что бы тогда было — представить трудно. Никогда не слыхал, чтобы такое сделал аллтуд, а вот рабу отрубают руку, если он поднимает ее на свободного человека. Но как бы то ни было, Энгелард вовремя опомнился, и вовсе не из-за страха — просто сам понял, что был неправ. Да и Ризиарт; не прошло и получаса, поостыл и сам попросил прощения. Сказал, что хоть Энгелард и нахальный чужеземец, который сук не по себе рубит, HO и он не должен был рукам волю давать. Так у них это и тянется — между собой спорят, но вздумай кто сказать дурное слово о Ризиарте, Энгелард живо кулаком его обратно в глотку вобьет. А ежели кто из слуг Ризиарта, желая подольститься к хозяину, скажет худое об Энгеларде, тот непременно ответит, что аллтуд — человек честный, работящий, и стоит десятка таких бездельников, как этот слуга. Такие, брат, дела! И я, признаться, не очень-то надеюсь на хороший конец.
— Ну а девушка? — спросил Кадфаэль. — Она-то что на все это говорит?
— Да больше помалкивает, и уж во всяком случае шума не поднимает. Может, поначалу она и упрашивала, и спорила — кто знает. А сейчас она выжидает и по мере сил старается, чтобы хоть стычек между ними не было.
И встречается со своим возлюбленным у дуба, подумал Кадфаэль, или в каких других укромных местечках — мало ли куда Энгеларда работа забросит. Так вот, стало быть, как она выучилась английскому языку. Небось и юный сакс благодаря ей поднаторел говорить по-валлийски. Теперь понятно, чего она испугалась, — ей-то просто хотелось поболтать по-английски с незнакомым монахом, а как узнала, что тот и по-валлийски кумекает, переполошилась — вдруг он проболтается ненароком. Она-то ведь выжидала, удерживала отца и возлюбленного от ссор, а потому не хотела, чтобы поползли слухи о том, что она так часто видится с аллтудом наедине, что уже и языку его научилась. Да, тут видно, нашла коса на камень — все готовы стоять на своем, и кто кого переупрямит — Бог весть.
— Вижу я, что у вас в Гвитерине и без нас своих забот хватает, — заметил Кадфаэль Каю при расставании.
— Господь все расставит по своим местам, дай только время, — философски ответил тот и скрылся в темноте.
А Кадфаэля, когда он возвращался по лесной тропинке к дому отца Хью, не оставляло чувство, что Господь, похоже, склонен помогать тем, кто и сам себе малость помогает, или уж, на худой конец, другим не вставляет палки в колеса.
На следующий день к мессе явились все свободные общинники Гвитерина с женщинами и дворней. Нечасто у церквушки отца Хью собиралось столько народу. По мере того как подходили наиболее влиятельные гвитеринцы, священник тихонько называл их брату Кадфаэлю.
— А вот и Ризиарт со своей дочерью. Управляющим и дочкиной служанкой.
Ризиарт был крупным, прямодушным на вид человеком лет пятидесяти, румяным, темноволосым, с короткой седой бородой и резкими чертами лица, выдававшими горячую и страстную натуру, — такой человек легко может вспылить, но не станет таить камень за пазухой. Двигался он легко и стремительно, на приветствия отвечал любезной улыбкой. Платье его почти не отличалось от одежды других, пришедших в церковь общинников: такой же простой покрой, разве что материя получше — добротная домотканая шерсть. Судя по его доброжелательному лицу, Ризиарт пришел на сход без предубеждения, желая выслушать все доводы «за» и «против». Хотя дома у него и не все ладилось, он выглядел человеком счастливым, который, вне всякого сомнения, гордится своей дочерью и любит ее.
Скромно опустив голову и потупив очи, девушка следовала за ним по пятам. По случаю схода она надела туфли, волосы ее были аккуратно причесаны, уложены на затылке и убраны под льняной чепец. Но ошибиться было нельзя — это она, постреленок с высокого дуба, и в то же время богатейшая наследница и самая желанная невеста в округе.
Управляющий был человеком в летах, седовласым, с заметной плешью и рыхлым, добродушным лицом.
— Он Ризиарту не чужой, — шепнул отец Хью на ухо Кадфаэлю, — старший брат его покойной жены, дядюшка Сионед.
— А другая девушка, наверное, служанка Сионед?
Не было нужды называть ее имя — Кадфаэлю оно было уже известно. Застенчиво улыбаясь, с ямочками на щеках, Аннест мелкими шажками проследовала в церковь за своей хозяйкой и наперсницей. Солнечные лучи ласкали ее шелковистые косы.
— Она племянница кузнеца, — пояснил отец Хью, — славная, девчушка. С тех пор как у Бенеда померла жена, она частенько к нему наведывается и печет ему хлеб.
Стоявший рядом с Кадфаэлем брат Джон восхищенно смотрел на Аннест — на ее личико, стройную талию и блестящие косы. Уловив, что она родня Бенеду, молодой монах страстно пожелал, чтобы она заглянула к дядюшке до того, как братья покинут Гвитерин.
— Опусти очи долу, брат, — недовольно проворчал Жером. — Разве пристало монаху так глазеть на женщину?
— Интересно, — пробормотал Джон, — сам-то ты откуда знаешь, что это женщина, ежели глаза у тебя опущены, как предписывает устав?
Если кто и держался как подобало в присутствии женщин, так это брат Колумбанус. Он стоял, молитвенно сложив руки и уставившись себе под ноги.
— А это идет Кэдваллон, — продолжил отец Хью, — ваши добрые братья, конечно, его уже знают. С ним его жена и сын, Передар.
Значит, этот паренек, упругой походкой молодого оленя вышагивающий за своими родителями, и был предназначен в мужья Сионед… И хотя она знала его всю жизнь и в общем-то неплохо к нему относилась, выходить за него не хотела ни в какую. Ну а сам-то жених, интересно, как он чувствует себя в таком положении, подумал Кадфаэль, но достаточно было ему поймать брошенный на Сионед взгляд Передара, как все стало ясно. Да, крепкий узелок здесь завязался. У девушки, судя по всему, достанет выдержки и терпения дожидаться своего часа, а вот про паренька этого не скажешь. Когда он смотрел на нее, лицо его бледнело и в глазах загорался огонь.
