Горбун лорда Кромвеля - Сэнсом К. Дж. (мир книг txt) 📗
В это мгновение кто-то коснулся моей руки. Резко обернувшись, я увидел перед собой Багги. Лицо его было исполнено решимости.
– Сэр, прибыл посланник.
– Что? – не понял я.
– Всадник из Лондона здесь, – пояснил тот. – Никогда не видел человека, столь сильно перепачканного в грязи.
На мгновение я задержал взгляд на приоре Мортимусе, который как раз стучал в дверь казначейского дома. Я колебался, не зная, куда прежде идти – за ним или к прибывшему из Лондона посланнику. Вдруг передо мной все поплыло, а в глазах заплясали мошки. Сделав глубокий вдох, я обернулся к Багги, который все это время не спускал с меня глаз.
– Пошли, – сказал я и направился в сторону сто рожки.
ГЛАВА 31
Посланник сидел в доме привратника и грелся у огня. Несмотря на то что он с головы до пят был заляпан грязью, я узнал в нем молодого человека, который разносил письма в конторе Кромвеля. Главный правитель Англии уже узнал о том, что рассказал в своем отчете тюремный надзиратель.
Когда молодой человек встал, я увидел, что он слегка дрожит, очевидно, от усталости.
– Господин Шардлейк? – с легким поклоном спросил он.
Я кивнул, ибо от напряжения не мог вымолвить ни слова.
– Мне велено передать это лично вам в руки.
Он протянул мне бумагу, скрепленную печатью Тауэра. Повернувшись к нему и Багги спиной, я вскрыл письмо и прочел послание, состоящее из трех строк. Их содержание лишь подтвердило мои худшие ожидания. Напустив на себя хладнокровный вид, я вновь обернулся к Багги, который все это время не спускал с меня своего внимательного взгляда. Молодой человек тем временем вновь отошел к огню.
– Господин сторож, – произнес я, – этот человек проделал долгий путь в седле. Распорядитесь, чтобы ему была выделена на ночь хорошая теплая комната и пища, если таковая ему понадобится. – Обернувшись к молодому человеку, я спросил: – Как вас зовут?
– Хэнфолд, сэр.
– Возможно, вам придется доставить еще одно послание завтра утром. Вы были молодцом. Быстро управились со своей задачей.
Покидая сторожевой дом, я скомкал в кармане полученное послание и быстрым шагом пересек двор. Теперь я знал, что должен делать, но никогда еще у меня не было так тяжело на сердце.
Я остановился, ибо краем глаза заметил какое-то странное шевеление. Я так быстро развернулся, что, потеряв равновесие, чуть было не свалился в грязь. Уверен, что сработало мое былое чутье, тем не менее я никого и ничего не обнаружил.
– Кто здесь? – резко выкрикнул я.
Ответа не последовало. Стояла гробовая тишина, если не считать звука капели. Туман сгущался и, клубясь над домами, окутывал их, придавая призрачные очертания и окружая мерцающие тускло-желтым светом окна радужным ореолом. Прислушиваясь ко всякому шороху, я направился в сторону лазарета.
Постель брата Пола была разобрана, а слепой монах сидел рядом на стуле с понурой головой. Его толстый собрат почивал глубоким сном. Больше в комнате никого не было. Помещение, в котором брат Гай готовил свои снадобья, было пусто. Все монахи, по всей очевидности, по-прежнему пребывали в трапезной. Не иначе как арест Эдвига вызвал в монастыре немалый переполох.
Я направился по коридору мимо моей прежней комнаты туда, где, по моим предположениям, должны были располагаться покои Элис. Из-под двери сочился слабый свет свечи. Постучавшись, я открыл ее и вошел.
Девушка сидела на низенькой кровати на противоположной стороне маленькой комнаты, в которой не было ни одного окна, и складывала одежду в большую кожаную корзину. Когда наши взгляды встретились, я прочел в ее огромных голубых глазах немой ужас. Какое я ощутил при этом горькое разочарование!
– Собираетесь в дорогу?
К моему удивлению, мой голос прозвучал довольно ровно. Элис ничего не ответила, а продолжала сидеть молча, схватившись руками за ручки корзинки.
– Итак, Элис, – мой голос задрожал, – Элис Фьютерер, девичья фамилия вашей матери была Смитон. Не так ли?
Лицо ее вспыхнуло, но она продолжала упорно хранить молчание.
– О, Элис, я отдал бы свою правую руку на отсечение, чтобы это оказалось неправдой. – Я сделал глубокий вздох. – Именем короля я должен арестовать вас за совершение злостного убийства его эмиссара, Робина Синглтона.
Наконец она заговорила дрожащим от переполнявших ее чувств голосом.
– Это было не убийство, а акт правосудия. Если хотите, возмездие.
– Возможно, в ваших глазах это выглядело именно так. Ведь Марк Смитон, насколько я понимаю, доводился вам двоюродным братом?
Она посмотрела на меня. Глаза ее сузились, как будто в этот миг она решала какую-то важную задачу. Когда же она снова заговорила, от каждого сказанного ею слова веяло такой невыразимой жестокостью, какой я еще ни разу не слышал из уст женщины.
– Он был мне больше чем двоюродным братом. Он был моим любовником.
– Что?
– Его отец, брат мой матери, когда был молодым, отправился на поиски своей удачи в Лондон. Мама никогда не могла простить ему то, что он оставил семью. Когда человек, с которым я была обручена, погиб, я отправилась в Лондон, чтобы заявить о своем родстве, несмотря на то что мать всячески пыталась меня отговорить. Но я не могла найти у себя в городке никакой работы.
– И ваш дядюшка вас принял?
– Да. Джон Смитон и его супруга были очень добрыми людьми. Хорошими и добрыми. Они приютили меня в своем доме. Помогли устроиться на службу в одну аптекарскую лавку. Это было четыре года назад. Тогда Марк служил придворным музыкантом. Слава Всевышнему, что тетушка умерла от горячки прежде, чем в наш дом пришло это несчастье. По крайней мере, ей не довелось пережить весь этот ужас.
В глазах девушки показались слезы, но она смахнула их рукой и прямо посмотрела на меня. И снова я заметил в ее взгляде какое-то странное выражение, как будто она что-то пыталась просчитать, но что именно, я не мог понять.
– Впрочем, вы, эмиссар, должно быть, все это уже знаете. – Не помню, чтобы кто-нибудь из известных мне людей мог вложить столько презрения в одну-единственную фразу. – Иначе зачем бы вы были тут?
– До последнего часа ничего определенного я не знал. Меч вывел меня на Джона Смитона. Теперь я понимаю, зачем вы умоляли меня не ездить в Лондон в тот день, когда мы ходили с вами на болото. Какое-то время я пребывал в полном недоумении. Меня озадачило то обстоятельство, что, согласно документам, у Джона Смитона не осталось в живых ни одного родственника мужского пола, а его имущество отошло к пожилой даме. Должно быть, это была ваша мать? Не так ли?
– Да.
– Я ломал голову, перебирая в уме всех обитателей этого места и пытаясь найти среди них того, у кого достало бы силы и умения обезглавить человека. В Лондоне я ничуть не продвинулся в этом вопросе! Но потом мне пришла одна мысль. А что, если у Джона Смитона была еще одна родственница? Все это время я исходил из того, что к преступлению причастен мужчина. Но потом понял, что его вполне могла совершить сильная молодая женщина. И эти размышления привели меня к вам, – печально заключил я. – Сообщение, которое я только что получил, подтвердило мои догадки. Оно говорит о том, что Марка Смитона в ночь перед казнью посещала некая молодая особа, описание которой вполне соответствует вам. – Я поглядел на нее, покачав головой. – Нет более тяжкого греха для женщины, чем тот, который совершили вы.
Голос ее снова зазвучал ровно, хотя теперь к нему примешивалась горечь.
– Неужели? Неужели это даже хуже, чем то, что совершил он?
Я восхищался тем, что ей удавалось так хорошо держаться, восхищался ее хладнокровием.
– Мне известно, что произошло с Марком Смитоном, – произнес я. – Кое-что мне рассказал Джером. Остальное я узнал в Лондоне.
– Джером? А он какое к этому имел отношение?
– Джером сидел в камере по соседству с Марком. В ту ночь, когда вы посещали приговоренного к смерти, он вас видел. И очевидно, сразу узнал вас, когда появился здесь в монастыре. Равно как узнал и Синглтона. Вот почему он назвал его лжецом и клятвопреступником. Очевидно, когда он говорил мне, что не знает ни одного человека, живущего в монастыре, который мог бы совершить такое злостное преступление это было нечто вроде особо изощренной насмешки с его стороны. Он знал или, по крайней мере, догадывался, что это сделали вы.
