Алмазная колесница. Том 2 - Акунин Борис (книги txt) 📗

– Он может двигаться, – ответил Тамба, ещё раз посмотрев на лежащего. – Просто не хочет. Пускай побудет так. Не трогай его. Я пойду разгребать обломки. А ты наруби дров и сложи погребальный костёр. Большой.

Ничего не ответил

Фандорин лежал на земле и смотрел на небо. Сначала оно было почти чёрное, подсвеченное луной. Потом подсветка исчезла, и небо сделалось совсем чёрным, но, кажется, ненадолго. Его цвет всё время менялся: стал сероватым, подёрнулся краснотой, заголубел.

Пока в ушах звучали последние слова Мидори («Farewell, my love. Remember me without sadness» [50]), а эхо у них было долгое, из глаз оледеневшего Эраста Петровича без остановки текли слезы. Однако постепенно эхо угасло, и слезы иссякли. Титулярный советник просто лежал на спине и ни о чем не думал – наблюдал, как ведёт себя небо.

Когда по нему, тесня голубизну, поползли серые тучи, над лежащим склонилось лицо Тамбы. Старый дзёнин, возможно, появлялся и раньше, но полной уверенности в этом у Фандорина не было. Во всяком случае, до сего момента Тамба не пытался заслонить собой небо.

– Хватит, – сказал он. – Теперь вставай.

Эраст Петрович встал. Почему нет?

– Пойдём.

Пошёл.

Он ни о чем не спрашивал старика – ему было всё равно, но Тамба заговорил сам. Сказал, что отправил Масу в Токио. Тот очень не хотел покидать господина, но необходимо вызвать племянника, студента медицинского факультета. Дэн – единственный, кто остался, если не считать двоих, что учатся за границей. Те тоже приедут, хоть, конечно, не так скоро. Клан Момоти понёс тяжкие потери, его придётся восстанавливать. А перед тем ещё нужно поквитаться с Доном Цурумаки.

Титулярный советник слушал равнодушно, ему всё это было неинтересно.

На поляне, поблизости от разрушенного дома, был сложен огромный штабель дров, рядом ещё один, поменьше. На первом тесно, в три ряда, лежали тела, замотанные чёрными тряпками. На втором лежало что-то белое, узкое.

Впрочем, Фандорин особенно не присматривался. Когда стоишь, задирать голову к небу неудобно, и он теперь всё больше разглядывал траву под ногами.

– Твой слуга несколько часов рубил и складывал дрова, – сказал Тамба. – А мёртвых мы носили вместе. Здесь все. Большинство без головы, но это неважно.

Он подошёл к первому штабелю. Низко поклонился и долго-долго не разгибался. Потом зажёг факел, поднёс к дровам, и те сразу же вспыхнули – наверное, были спрыснуты какой-нибудь горючей жидкостью.

На огонь смотреть было лучше, чем на траву. Он всё время менял цвет, как небо, и двигался, но при этом оставался на месте. Фандорин смотрел на пламя до тех пор, пока трупы не начали шевелиться. Один из мертвецов скорчился так, будто ему вздумалось сесть. Это было неприятно. Да ещё запахло палёным.

Титулярный советник сначала отвернулся, затем отошёл в сторону.

Костёр шипел и трещал, но Эраст Петрович стоял к нему спиной и не оборачивался.

Какое-то время спустя подошёл Тамба.

– Не молчи, – попросил он. – Скажи что-нибудь. Иначе ки не найдёт выхода, и у тебя образуется комок в сердце. Так можно умереть.

Что такое ки, Фандорин не знал, умереть не боялся, но просьбу старика удовлетворил – почему нет? Сказал:

– Жарко. Когда ветер в эту сторону, жарко.

Дзёнин довольно кивнул.

– Хорошо. Теперь твоё сердце не лопнет. Но оно покрылось коркой льда, а это тоже опасно. Я знаю очень хороший способ растопить лёд, сковавший сердце. Это месть. У нас с тобой один враг. Ты знаешь, кто.

«Дон Цурумаки», мысленно произнёс титулярный советник, прислушался к себе – ничто в нем не шевельнулось.

– Это ничего не изменит, – произнёс он вслух.

Тамба снова кивнул.

Помолчали.

– Знаешь, я нашёл её, – тихо заговорил старик минуту, а может, час спустя. – Пришлось разгребать бревна и доски, но я нашёл её. Она там, смотри.

И показал на второй костёр.

Только теперь Эраст Петрович понял, что там лежит, прикрытое белой материей. Фандорина начала бить дрожь. Унять её было невозможно, с каждой секундой она становилась всё сильней.

– Она моя дочь. Я решил похоронить её отдельно. Пойдём, простишься.

Но титулярный советник не тронулся с места – лишь отчаянно замотал головой.

– Не бойся. Её тело разорвано, но я прикрыл его. А лицо наполовину уцелело. Только не подходи близко.

Не дожидаясь, Тамба пошёл к костру первым. Откинул край покрывала, и Фандорин увидел профиль Мидори. Белый, тонкий, спокойный – и такой же прекрасный, как при жизни.

Эраст Петрович бросился к ней, но дзёнин преградил ему путь:

– Ближе нельзя!

Как это нельзя? Почему нельзя?! Отшвырнул Тамбу, как щепку, однако тот перехватил титулярного советника поперёк талии.

– Не нужно! Она бы этого не хотела!

Чёртов старик был цепок, и дальше не удалось продвинуться ни на шаг. Эраст Петрович приподнялся на цыпочки, чтобы увидеть не только профиль.

И увидел.

Вторая половина её лица была чёрной и обугленной, похожей на страшную африканскую маску.

В ужасе Фандорин попятился, а Тамба сердито крикнул:

– Что шарахаешься? У мёртвых ниндзя не бывает лица, а у неё половина осталась. Это потому, что Мидори наполовину перестала быть ниндзя – из-за тебя! – Его голос дрогнул. Дзёнин зажёг факел. – Ничего. Огонь всё очищает. Смотри. Её тело будет сгибаться и разгибаться в языках очистительного пламени, а потом рассыплется в пепел.

Но смотреть, как будет корчиться её бедное тело, Эраст Петрович не стал. Он шагнул в сторону леса, хватая ртом воздух.

Что-то случилось с лёгкими. Воздух не наполнял грудь. Мелкие, судорожные вдохи были мучительны.

Зачем, зачем он не послушал Тамбу! Зачем подошёл к костру! Она хотела расстаться красиво, по науке, чтобы в памяти у любимого остались её нежное лицо, её прощальные слова. А теперь – он твёрдо знал это – всё заслонит черно-белая маска: наполовину неописуемо прекрасная, наполовину – само воплощение ужаса и смерти.

Что же все-таки случилось с лёгкими? Дыхание стало коротким, дёрганым. И дело было не в том, что он не мог вдохнуть – наоборот, он не мог выдохнуть. Отравленный воздух этого проклятого утра засел у него в груди и ни за что не желал выходить.

– У тебя кожа голубого цвета, – сказал подошедший Тамба.

Лицо у старика было спокойное, даже какое-то сонное.

– Не могу дышать, – отрывисто объяснил Фандорин.

Дзёнин посмотрел ему в глаза, покачал головой:

– И не сможешь. Нужно выпустить злую силу. Иначе она тебя задушит. Нужно расколоть лёд, стиснувший твоё сердце.

Он снова про Дона, понял Эраст Петрович.

– Хорошо. Я пойду с тобой. Вряд ли это согреет мне сердце, но, может быть, я снова смогу дышать.

За спиной титулярного советника неистовствовало пламя, но он не оборачивался.

– У меня больше нет слабостей, – сказал дзёнин. – Теперь я стану настоящим Тамбой. Ты тоже станешь сильнее. Ты молодой. На свете очень много хороших женщин, гораздо больше, чем хороших мужчин. Женщины будут любить тебя, а ты будешь любить их.

Эраст Петрович объяснил ему:

– I mustn't love anybody. My love brings disaster. I cannot love. I cannot love [51].

Тамба ничего не ответил.

Почтальон

В Йокогаму отправились ночью. Фандорин на трициклете, Тамба бегом. Велосипедист крутил педали ровно и сильно, но скоро отстал – ниндзя двигался быстрей, и ему не нужно было останавливаться, чтоб подтянуть цепь или преодолеть каменистый участок. Собственно, путешествовать вместе и не уговаривались, лишь условились о месте встречи: в Блаффе, на холме, с которого просматривается дом Цурумаки.